Роковое наследство - Бенедиту Барбоза

— Почему ты не хочешь ехать в Италию с Отавинью? — спросил он, позвав ее к себе.

«Потому что я его ненавижу, — подумала Рафаэла, — потому что я уже ездила с ним и после этого Маркус мне ни разу не позвонил! Потому что он хам и дурак!» Но вслух она этого говорить не стала.

— Потому что в Италию и хочу поехать с вами, — сказала она. — Я хочу увидеть, как вы встанете на колени перед могилой вашего брата Бруну Бердинацци, хочу, чтобы вы увидели дом, где он встречался с моей бабушкой Джемой. Думаю, что дом, в котором я родилась, еще стоит. Что все это скажет сердцу Отавинью? Он чужой человек, ему нет дела до наших семейных реликвий.

— Но в один прекрасный день он может стать и не чужим тебе человеком, — продолжать гнуть свою линию старый Жеремиас.

— Бердинацци я или нет, но право выбирать мужа остается за мной, и только за мной, — высокомерно сказала Рафаэла. — Вы можете дать мне совет, но не больше.

— Ладно, посмотрим, отпустят ли меня дела с тобой в Италию, — проговорил Жеремиас, которому, собственно, и не нужны были никакие доказательства, но ему так хотелось, чтобы для молодых людей путешествие в Италию стало свадебным, в дороге они бы сблизились, переспали бы, а там, глядишь, и поженились… Но нет, упрямая девчонка никак не попадает на заброшенные им крючки.

Но поездка в Италию задержалась по вполне объективным обстоятельствам. В Минас-Жерайс приехал инспектор Валдир и забрал на экспертизу пистолет. Жеремиас был неприятно задет этим событием. Кто сообщил о пистолете? Почему он вдруг вспылил? О нем собственно, никто в доме не знал.

— А как вы узнали о его существовании? — спросил он в недоумении.

Инспектор не пожелал выдавать Отавинью и сказал:

— Поразмыслив, я предположил такую возможность и, как видите, оказался прав. А вы давно им не пользовались?

— Давно, — хмуро ответил Жеремиас.

— А кто-нибудь, кроме вас, мог им воспользоваться? — задал еще один вопрос инспектор.

— Нет, никто, — уверенно ответил старик.

— Должен предупредить, что, если окажется, что пули, которые убили Фаусту, вылетели из этого ствола, у вас будут неприятности, сеньор Бердинацци.

Последние слова Валдира не улучшили настроения Жеремиаса. В общем, поездка в Италию сразу перестала быть такой актуальной. Куда важнее стали результаты экспертизы. И, дожидаясь их, все должны были оставаться на своих местах.

Бруну с Маркусом объехали уже все фермы, и последней была Арагвайя, где Бруну дожидалась Луана. Как он стосковался по ней. А Луана так и светилась. Порадовал Бруну и Маркус и своей деловитостью во время поездки, и своим расположением к Луане.

— Я рад, что у меня будет братик, — сказал он ей, и его слова были лучшим подарком для Бруну.

Но в имении Бруну ждал еще один сюрприз. Казалось, что он все знает о своем управляющим, но Зе ду Арагвайе, но нет, он ошибался. И выяснилось это благодаря удивительному обету Донаны…

Почти у каждого человека в прошлом всегда имеется какая-нибудь таинственная история. Была своя история и у Зе ду Арагвайи, и он поведал ее Бруну, прося его помощи после того, как узнал об обете, данном женой.

Дело в том, что, как уже говорилось, в жилах Зе текла индейская кровь и голос крови тянул его по временам в индейскую деревню, где у него была какая-то давняя родня. Там и случилось у него любовь с одной индейской девушкой. Донану, свою жену, Зе бесконечно уважал за многие ее добродетели, но она не смогла родить ему ребенка, о чем он очень сожалел. И потом, много в ней было для него чужого, ее набожность например. Сам он чувствовал себя в ладу с духами здешней земли и не особенно нуждался в каких-то чужих божествах. А девушка из индейской деревни была во всем близка ему и понятна, и у Зе даже не было ощущения, что он изменяет своей жене, поскольку жили они в совершенно разных мирах. Любовь их длилась не долго, она умерла родами, оставив Зе сына. Сын этот был тайной Зе, воспитывала его старая индианка, мать девушки, а Зе только навещал. Оттого-то он так и любил походы в сельву, оттого-то так часто и уходил в нее… Судьба мальчика немало заботила его. И вот теперь ему представилась возможность устроить судьбу своего сына.

Все это Зе рассказал Бруну и попросил помощи.

— Что ж, — согласился Бруну, — я скажу Донане, что у меня есть на примете один маленький индеец, и если он приживется у вас в доме, то вы его усыновите, а если нет — обязуюсь отыскать младенца. Так я тебя понял, Зе?

Зе утвердительно кивнул, и странно было видеть взволнованным его такое обычно бесстрастное лицо.

Бруну сказал Донане об индейском мальчике, и вечером Донана с удивлением спрашивала Зе:

— Как ты думаешь, почему вдруг хозяин решил привезти к нам этого мальчика? Может, это его сын?

— Не знаю, — пожал плечами Зе. — Ничего такого он не говорил. Скорее всего, нет. Просто после того, как наш хозяин побывал в сельве, он очень изменился, она стала ему куда ближе. А почему ты спросила? Ты не хочешь принять этого парнишку? — И Зе с беспокойством ждал ответа.

— Да что ты! — отвечала Донана. — Жду не дождусь, когда вы за ним поедите, и приму с распростертыми объятиями.

Услышав ответ жены, Зе вздохнул с облегчением.

А на другой день они с хозяином тронулись в путь. Вновь они плыли по реке, вновь Бруну вспоминал свои блуждания по сельве и думал о превратностях судьбы, которые всегда всем идут на пользу.

Сколько судеб изменила случившаяся с ним катастрофа — Луаны, его самого, а также вот этого мальчика, о существовании которого он и не подозревал…

— А как зовут твоего сына? — спросил Бруну.

— Рафаэль, — ответил Зе.

— А он знает, что ты его отец?

— Конечно, я наведываюсь туда, и, по чести сказать, не так уж редко, — откровенно ответил Зе.

— А, если паренек будет звать тебя отцом, как ты объяснишь это Донане?

— Я постараюсь объяснить что-то своему сыну, он у меня смышленый, — не слишком уверено сказал Зе.

Беспокоило его и другое: как отпустит внука старуха? Для нее после смерти дочери — единственный свет в окошке. Но ведь рано или поздно она все равно должна его отпустить, так что это вопрос только времени. Она должна понять. Должна смериться. Но это легко только сказать. Зе понимал страдания старой женщины и заранее жалел ее и сочувствовал, но ничем не мог помочь и даже не мог пообещать утешения.

Старая индианка и впрямь не хотела отпускать внука. Нечего ему делать у белых людей. Он индеец и пусть остается индейцем.

— Он им и останется. Но только получит образование, сможет сам решить, чего он хочет от жизни, — пытался втолковать ей Бруну выгоды свершившейся перемены.