Поручик Ржевский и дама с солонкой - Иван Гамаюнов

– Пузевич ещё больше нахмурился.

– А! – спохватился Задавайкин. – Не «целую», а «целую вечность». То есть: «Я вас целую вечность не видел».

– Читай дальше, – велел начальник полиции.

– Не каждый день попа…

– Что?

– Не каждый день попадёшь… в такую попу… – продолжал читать Задавайкин.

– Где ты такое находишь? – Пузевич запыхтел от гнева.

– А! – наконец сообразил Задавайкин: – Тут написано: «Не каждый день попадёшь в такую популярную ассамблею». – Он на мгновение задумался и спросил: – А что такое «популярная»?

– Всё-то вам объяснять! – в досаде воскликнул Пузевич. – Это с французского. Значит «для широкого круга лиц». И «ассамблея» – тоже с французского. Значит «собрание». Читай дальше.

Задавайкин уткнулся носом в лист:

– Как я рад, что губернатор думает о попе… то есть о попечении над…

– Ладно, хватит. – Пузевич поднял глаза к небу. – Одни идиоты кругом! Как с вами дела делать?!

Собрание молчало.

– Дальше сами прочитаете. И чтоб всё выучили так, чтоб посередине слова не спотыкаться!

– Это очень важно для дела, – добавил Тайницкий.

Лишь в одном ни он, ни Пузевич не видели затруднений – в том, чтобы в нужный момент схватить Бенского и скрутить по рукам и ногам. Приставы и квартальные могли прекрасно с этим справиться.

– Не извольте волноваться, ваши высокоблагородия! – сказал всё тот же Задавайкин. – Не попу…

– Что? Опять? – не выдержал Пузевич. – Слушай, Задавайкин, я всегда думал, что твоя фамилия происходит от слова «задаваться», а не «зад», но теперь…

– Не попустим, чтобы убийца ускользнул, – договорил Задавайкин.

Как только это обсудили, стало казаться, что собрание вот-вот окончится, но тут Тайницкий и начальник полиции обернулись к Ржевскому.

– Александр Аполлонович, – произнёс Тайницкий, – поделитесь с нами своей задумкой. Как вы собираетесь убедить господина Бенского, что тот должен сам отравить господина Тутышкина.

Ржевский растерялся. Ведь никакого плана у него не было. Поручик собирался импровизировать, как и всегда в сложных ситуациях.

– Я на месте что-нибудь придумаю, – ответил он, но Тайницкий, переглянувшись с Пузевичем, возразил:

– Нет, так не пойдёт.

– Да отчего же не пойдёт, господа? – попытался отмахнуться Ржевский.

– Нам нужен ориентир, – сказал начальник полиции, – а то, когда вы на месте начнёте выдумывать, мы можем не понять, в чём ваша задумка.

– Предложите Бенскому быть посредником в примирении между вами и Тутышкиным, – посоветовал Тайницкий.

– Зачем? – спросил Ржевский.

Чиновник пояснил:

– Пускай он вас помирит, а затем предложит вам выпить на брудершафт и сам принесёт вам шампанское. Для Бенского это будет удобный случай, чтобы подсыпать яд Тутышкину в напиток.

– Мышьяк в шампанском не растворяется, – возразил Пузевич. – Если порошок растворится, Бенский может заподозрить, что это вовсе не мышьяк. Бенский, конечно, не аптекарь, но кое-что о яде наверняка знает.

– Ну, тогда пусть принесёт и закуску, – предложил Тайницкий. – Пусть сыпет порошок на неё.

Ржевский пожал плечами.

– Можно и так, – сказал он.

– Значит, решено, – резюмировал Тайницкий. – И получается, что особенно пристальное наблюдение надо вести за буфетом, ведь именно там Бенский возьмёт шампанское и закуску.

– А если это будет во время банкета? – спросил начальник полиции.

– Это не очень желательно, – ответил Тайницкий. – Ведь наши люди будут сидеть за дальними столами и это усложнит им наблюдение. – Он обратился к Ржевскому: – Александр Аполлонович, постарайтесь окончить дело до того, как начнётся банкет.

* * *

Ночь у Ржевского прошла скучно. Он провёл её в гостинице и до двенадцати часов не мог уснуть. Не верилось, что никаких свиданий на сегодня не назначено, то есть ехать никуда не надо. Получалось, что амурные похождения – это куда интереснее, чем расследование преступления. Во всяком случае, первое способно доставить куда больше приятных минут, чем второе. К тому же участник расследования в отличие от ловеласа должен помнить, что почти всякая женщина на его пути – либо подозреваемая, либо свидетельница, то есть заводить с ними амурные интрижки – неподобающе. Неужели, такова печальная участь всякого, кто стоит на страже добра и законности?

Тайницкий в одной из бесед с поручиком обмолвился, будто бы у покойного императора Александра Павловича было выражение: «Закон – залог блаженства всех и каждого». Но чем больше Ржевский об этом думал, тем больше недоумевал: где же обещанное блаженство?

Утро тоже выдалось скучным. Позавтракав, Ржевский отправился к дому генерала Ветвисторогова в надежде увидеть генеральшу, но Ванька, посланный на разведку, сообщил, что генеральша уехала к портнихе – подгонять по фигуре маскарадный костюм – и неизвестно, когда будет. Прямо как Софья, которая тоже готовилась блеснуть на маскараде и потому не имела времени на свидания.

Конечно, поручик и сам не хотел с ней встречаться после всего, что узнал, но если уж совсем нет выбора, то можно и забыть о своём отвращении к отравительницам и о принципах, которыми должен руководствоваться тот, кто занят расследованием.

В общем, Ржевский так огорчился, что его потянуло философствовать. «Женщины – странные существа, – подумал он. – Всячески прихорашиваются, чтобы пленить мужчину, но если мужчина уже пленён, то они избегают его, потому что он мешает им прихорашиваться».

Поручик решил прокатиться по городу, рассчитывая, что случай – а точнее богиня Фортуна – поможет с кем-нибудь познакомиться, но на улице не попались дамы или барышни, которые выказывали бы желание закрутить роман. Они либо гуляли в сопровождении кавалеров, либо спешили по делам, даже не глядя в сторону одинокого гусара.

Когда Ржевский наконец вернулся в гостиницу и поднялся в номер, на пороге появился старый Аминич. Слуга Тайницкого принёс Ржевскому обещанное приглашение на маскарад и вдобавок – костюм: чёрную полумаску, седую накладную бороду и длинный маскарадный плащ с рукавами и капюшоном, именуемый «домино», синего цвета.

Вручив всё это поручику, Аминич попросил примерить: удобно ли, по размеру ли. Синий цвет – почти такой же, как цвет мундира у Ржевского, – казался приятным, но стоило примерить и повернуться к большому зеркалу, как поручику показалось, что он переоделся в женское платье.

– Я будто баба, только с бородой, – сказал он.

– Шутить изволите, – проворчал Аминич.

– Вовсе нет! – возразил Ржевский. – Вот тут, – он хлопнул себя ладонями по груди, – выпирает,