Поручик Ржевский и дама с солонкой - Иван Гамаюнов

куском хлеба, а обёрткой для этого куска как раз служил «испорченный» приказ.

Тайницкий мельком просмотрел бумагу и, свернув трубочкой, аккуратно спрятал в рукав своей шубы.

Больше никаких вопросов не последовало.

– Благодарю за разъяснения, господин Башмачкин, – Тайницкий поднялся и кивнул Акакию, собираясь уходить. – Господин Ржевский сейчас отвезёт вас к месту службы, чтобы вы не опоздали.

Акакий тоже поднялся и снова выглядел таким же растерянным, как в начале встречи:

– А… – только и произнёс он.

– Интересуетесь, кто я такой и зачем вас расспрашивал? – с улыбкой спросил Тайницкий.

– Да-с.

– Это вам знать ни к чему, господин Башмачкин, – строго произнёс Тайницкий, – но если вдруг увидите господина Бенского или господина Тутышкина, то можете сообщить им, что к ним едет ревизор.

– Как ревизор?! – ахнул Акакий.

– А вот так, – ответил Тайницкий и вышел вон, не оглядываясь.

* * *

Ржевский, проявляя порядочность, повёз Акакия к месту службы, как и было обещано, а тот на протяжении всего пути бормотал:

– Ревизор! Вот те на! Это ж, право, того!

Наконец поручик высадил его на площади перед длинным каменным двухэтажным зданием, где помещалось губернское правление, а также казённая палата.

– Совершенно того! – на прощанье сказал Акакий и мелкими шажочками побежал к одному из подъездов здания, потому что летний картуз совсем не располагал к долгим прогулкам по морозу.

– Да, совершенно того, – пробормотал поручик, ведь ему суть событий нынешнего утра была так же непонятна, как Акакию.

Поразмыслив, Ржевский решил попросить или даже потребовать разъяснений у Тайницкого.

Где у этого чиновника кабинет, поручик знал – в полицейской части. Так что можно было запросто заявиться на приём, и пусть этот Тайницкий всё же потратит полчаса своего драгоценного служебного времени, чтобы рассказать, к чему пришло расследование!

От губернского правления до полицейской части было всего несколько минут езды. Вот и знакомое здание с пожарной каланчой. Вот и двор, куда удалось въехать совершенно беспрепятственно, потому что у ворот не было никакой охраны.

Ржевский, как и в прошлый раз, зашёл в здание через заднее крыльцо, прошёл тёмный коридорчик и очутился в вестибюле у начала широкой парадной лестницы.

Вот и второй этаж, вот и другой коридорчик – с засаленными стенами. У двери Тайницкого дежурило двое конвойных и это, судя по всему, означало, что тот допрашивает кого-то у себя в кабинете.

Наконец, дверь открылась и из неё вышел господин, чем-то неуловимо похожий на бунтовщика Никодимова.

– А судьи кто?! – гордо вопросил этот господин, а затем покорно проследовал вместе с конвойными к лестнице.

Ржевский, дождавшись, когда они уйдут, заглянул в кабинет и увидел, что Тайницкий сидит за столом и перебирает бумаги. Очевидно, протокол допроса.

С того дня, когда в этом кабинете допрашивали самого Ржевского, здесь почти ничего не переменилось: тот же стол, покрытый зелёным сукном, тот же стул рядом, та же вешалка у двери. Но на месте, где ещё недавно висело изображение государя Александра Павловича, теперь обнаружилось другое – портрет Николая Павловича, увеличенная копия того портрета, который стоял у Тайницкого на столе в гостиничном номере. А может, наоборот? Может, тот, который стоял на столе, был уменьшенной копией этого?

Государь Николай Павлович, глядя на Ржевского со стены, смотрел весьма пристально, но в то же время улыбался едва заметной снисходительной улыбкой. «Кажется, на маленьком портрете он смотрит иначе», – подумал Ржевский и за этими размышлениями не заметил, что Тайницкий тоже смотрит на своего гостя и тоже пристально.

– Иван Иванович… – начал поручик и вдруг, как это с ним часто бывало в сложных ситуациях, обрёл уверенность в себе. – Я требую объяснений!

– Что?

– Объяснений!

– Я спросил, не что вы требуете, а что вы себе позволяете. – Тайницкий положил бумаги на стол.

– Я себе позволяю всё, но не сразу, – ответил Ржевский, вешая шубу на вешалку и усаживаясь на стул – тот самый стул, на котором во время допроса несколько дней назад чувствовал себя неуютно, а теперь не испытывал никаких неудобств. – Иван Иванович, мы же с вами вместе работаем над делом об отравлении Тутышкина…

– Вместе работаем? Ну, это вы хватили!

– Но ведь это мне мадам Тутышкина и господин Бенский признались в своих преступных намерениях. Мне, а не вам! А ещё я помог добыть улику. Даже две – солонку и рецепт! – Для пущей убедительности Ржевский указал на портрет на стене и как будто в шутку добавил: – Вон и Николай Павлович со мной согласен. Вон как одобрительно смотрит.

Тайницкий оглянулся на портрет, где у государя была всё та же едва заметная снисходительная улыбка, но ничего не сказал.

Ржевский, задумался, что ещё предъявить как довод, но Тайницкий вдруг смягчился:

– Ну, хорошо. Убедили. Так что же вам непонятно в ходе нашего, – слово «нашего» было произнесено с усилием, – расследования?

Поручик оживился:

– Что касается сегодняшнего утра, мне почти всё непонятно. Как вы узнали, что Акакия Башмачкина нужно спрашивать о Бенском? И чем это нам в итоге поможет?

– Уже помогло, – невозмутимо ответил Тайницкий. – Дело почти раскрыто.

– Да?

– Да.

– Значит, Акакий Башмачкин тоже замешан в этом деле, и он рассказал вам что-то важное?

– Да, – так же невозмутимо ответил Тайницкий. – Он рассказал мне, как господин Тутышкин с господином Бенским вместе обкрадывают государство. Тутышкин – начальник соляного отделения, а Бенский – соляной пристав. Очень удобно, если хочешь украсть. И это объясняет, почему Бенский хочет наложить руку на деньги Тутышкина. Бенский считает эти деньги своими. Воры не поделили украденное – обычная история.

– Бенский – соляной пристав? – удивился Ржевский. – Это Акакий сказал?

– Нет, господин Башмачкин рассказал мне, как осуществляется воровство, а то, что Бенский – соляной пристав, я узнал ещё вчера, когда навёл справки.

– А почему вы мне не сказали? – Ржевский снова удивился. – Если б я знал, то больше понял бы в вашей беседе с Акакием.

Тайницкий вздохнул:

– Я хотел вам сказать. Но вчера вечером вам надо было прийти ко мне вечером, а не ночью. Ночью мне очень хотелось спать, и я едва смог выслушать ваш рассказ об аптеке. Утром, когда мы ехали проверить адрес на рецепте, я ещё не вполне понимал, что к чему. У меня