Бумажная оса - Лорен Акампора

чтобы стрелки часов шли в обратном направлении. Проснувшись, я нарисовала шестеренки часов и взволнованные глаза детей.

Когда Пол вернулся из Атланты, я стала помогать ему с фильмом. В конце концов я научилась самостоятельно справляться с камерой, когда Рональда не было на месте. Пока Пол беседовал с детьми (некоторым было не больше пяти лет), я молча стояла в комнате.

– Я не хочу иметь детей. Никогда, – призналась я ему однажды после съемок. Эти слова словно прожигали мой язык, но я заставила себя произнести их, чтобы скрыть действительность.

Пол посмотрел на меня и задумался.

– Понимаю тебя, – сказал он. – Как бы то ни было, я бы хотел усыновить ребенка. Или стать приемным родителем. На свете так много детей, которые уже нуждаются в нас. И не обязательно приносить в этот мир новых детей.

Услышанное «нас» неожиданно тронуло меня до глубины души, и я пожалела, что соврала ему.

– А знаешь, было бы здорово поговорить с приемными семьями, которые взяли на воспитание детей-мигрантов, – предложил он. – Но не сейчас. Сначала нужно убедить Иммиграционную и таможенную полицию разрешить мне осмотреть окрестности, чтобы лучше понять условия жизни этих людей. Это может занять некоторое время. Они даже разговаривать со мной не станут.

Несколько секунд я молчала, а затем спросила:

– А что, если бы они дали такое разрешение? Ты действительно думаешь, что это поможет?

– Что ты имеешь в виду? Разумеется, поможет.

– Нет, я имею в виду глобально, – я сделала паузу, пытаясь остановить поток слов, но они сами вылетали из моего рта. – То есть ты уверен, что создание этого фильма как-то поможет в этой ситуации? Даже если ты получишь финансирование, это будет замечательный фильм и его посмотрят миллионы людей, изменит ли это что-нибудь?

Пол неподвижно сидел напротив меня.

– Ты в принципе сомневаешься в том, есть ли смысл снимать этот фильм?

– Я не сомневаюсь, просто мысли вслух, точно ли из этого что-нибудь выйдет.

Я не до конца понимала, зачем говорю ему все это. Словно крадущийся ястреб, по его лицу промелькну- ла тень:

– Речь идет об осведомленности, Эбби. Люди понятия не имеют, что происходит. Или же знают, но воспринимают этих детей как чужих, не заслуживающих внимания. Наша цель – показать всем, что они – живые существа, которые ужасно страдают.

– Но люди, которые действительно пойдут смотреть этот фильм, уже и так знают об этом. Я просто думаю о детях, о том, что мы выставляем их боль напоказ, снимаем на камеру. Что-то в этом не так, как и в том, чтобы этих обреченных на муки детей показывать людям, заставляя их сердца обливаться кровью, понимая, что они ничем не могут помочь.

Пол выглядел напряженным.

– Они могут потребовать изменения условий миграционной политики.

Я не ответила. Было бы жестоко продолжать этот разговор.

В течение нескольких недель ты продолжала названивать мне, оставляя встревоженные сообщения, хотя я так ни разу и не перезвонила. Вместо этого я написала письмо от руки, в котором просила тебя прекратить попытки дозвониться до меня. Это бы нарушило дистанцию, которую нам обеим следовало сохранять, и подорвало бы все твои надежды на спасение брака. Мне было больно писать, но я очень старалась, давая понять, что я настроена по-доброму, но уже обособлена от тебя. Я отправила письмо без обратного адреса.

После этого ты перестала звонить, и в течение следующих месяцев я снова стала следить за твоей жизнью по страницам таблоидов. Когда Пол был на съемках, я сидела в одиночестве, листая журналы и наблюдая за ходом печальных событий твоей жизни. На обложке US Weekly[56] красовалась ваша с Рафаэлем фотография, разделенная посередине зигзагом. Шел бракоразводный процесс. Как бы ни желанна была для меня эта новость, я не могла порадоваться ей. Анонимные источники, утверждавшие, что осведомлены о твоем психическом состоянии, писали, что «ты была опустошена, но героически держалась». Ты была сильной, и эти трудности сделают тебя еще сильнее. Некоторые говорили о «властности». Однако фотографии рассказывали совсем другую историю. Ты выглядела ужасно. Я ахнула от изумления, увидев фотографию, где ты с костлявыми плечами, перекошенным животом и ярким макияжем, перебивающим твои природные черты, стояла возле магазина органических продуктов. Твое лицо выражало откровенное презрение. Ты таскалась по заведениям Голливуда, была замечена в ночных клубах на бульваре Сансет. Прочитав в одном из изданий о твоей связи с каким-то потрепанным музыкантом, я съежилась от отвращения, но до конца не поверила. Закрадывалось ощущение, что ты была совершенно одинока. Я понимала, что это был необходимый урок, но видеть все это было больно. Фотографии становились все ужаснее, надписи – все хуже. Тем временем в прессе появилась фотография Рафаэля с Мирель Соваж, стоявшей рядом с ним в ожерелье из желтых драгоценных камней, точь-в-точь таком, какое было на ней в одном из моих снов.

Интересно, хоть раз за то время, пока твоя жизнь летела под откос, вспоминала ли ты об открытке, подаренной мной в честь твоей помолвки? Интересно, задумывалась ли ты хоть раз над строками, которые я написала внутри? В конце концов весенняя роза засохнет, как ей и было суждено, но декабрьский остролист останется жив и зелен навечно. Если же ты пренебрегла этим, то совершила большую ошибку.

Мой повторяющийся кошмар о трагедии на мосту всегда начинался одинаково, но на этот раз я четко осознавала его начало, как будто теперь я сама решала, какую музыку играть. Схватив метеорит, я увидела, как он расплющился в моей руке, что свидетельствовало о том, что я нахожусь во сне. Я снова направлялась к мосту, был слышен хруст свежего снега у меня под ногами. Свет в окнах квартир давно погас, снежинки, как заколдованные, кружились и падали на землю. Двигаясь вперед, я чувствовала, как воздух твердел и становился хрупким. Никаких ощущений в ступнях ног. Опустив глаза, я обнаружила, что они больше не касались тротуара, а парили над ним в нескольких дюймах. А потом снова мост, фары проезжающих автомобилей…

Я перекинулась через ограждение. Но на этот раз я словно была фотоаппаратом, который мог при желании увеличивать детали картины. На этот раз не было страха, а лишь возникло чувство удивления, когда я, резко падая вниз, изгибалась в воздухе, чтобы полюбоваться небом и снежинками, точно блестящими конфетти, падающими параллельно со мной. У меня было время, чтобы разглядеть граффити на опорах моста: слово «мама», написанное розовыми переплетающимися буквами; нарисованную мышь синего цвета из мультика с кусочком сыра; изображение открытого глаза,