Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду - Карр Мэри

Бильярд – это ритуальная геометрия. Огромное зеленое поле после пары бокалов пива кажется еще больше. В школе я пыталась читать книги по философии искусства и упорствовала в этом начинании, хотя в то время совершенно не была к нему готова. Мне очень нравилась идея о том, что прослушивание концерта или наблюдение картины или другого произведения искусства помогает нам выпрыгнуть из обыденного круга существования. Секунда чистого и незамутненного внимания перед произведением искусства способна сделать нас лучше. В те годы наркокультура твердила нам о «расширении сознания», что в общем-то является просто обманом. Может быть, я довела себя в тот день до измененного состояния только потому, что верила в эту ложь. Во время той игры я просто «горела», словно мной двигала какая-то внутренняя сила.

Я ударила кием, и мяч упал в лунку. Потом мне удалось одним ударом загнать в лунки целых два шара, отец одобряюще присвистнул. Небо за окном стало такого же синего цвета, как и мелок, которым я протирала острие кия.

Позже я поняла, что радость, которую я испытываю, объясняется самим фактом моего пребывания в «Американском легионе». Чтобы попасть сюда, я проехала автостопом почти две тысячи километров. Я чувствовала себя более собранной, сконцентрированной, словно смотрела через четко наведенный бинокль. Может быть, мне нравилось находиться в баре в такой чисто мужской компании.

Я находилась в баре для работяг, в мире рабочего класса, пота и почасовой оплаты, в том мире, который я хотела покинуть. В это место люди ходили, как в церковь, отдавали ему все свое внимание. Здесь играли в бильярд не менеджеры, говорящие о корпоративной стратегии, это место дарило духовный покой и дружеское общение, никак не связанное с достижениями на рабочем месте.

В тот день я много общалась с Люси, которая решила поработать над моим «луком». Она расчесала мне волосы, потом жестко залила их лаком и сделала мне несколько косичек, наподобие тех, которые были у нее на голове. Из-под стойки бара она достала тени и карандаш для обводки глаз, кончик которого смочила языком. Потом в зеркале в женском туалете я увидела свое отражение и поняла, что с этим боевым раскрасом похожа на малолетку, которая пытается проникнуть в бар. Люси сделала мне коктейль «Александер»[67] и подлила несколько дополнительных ложек сливок в мой высокий бокал.

После пива и коктейля я почувствовала себя достаточно пьяной. Я превратилась в бодхисаттву алкоголя, принцессу коктейлей «Александер».

Потом я проснулась. Моя голова лежала на стойке бара, щека стала мокрой от чего-то пролитого на стойку. Я провела в баре уже несколько часов, моя изумительная прическа перекосилась, голова раскалывалась от боли. Я осматривалась по сторонам, а Люси налила мне стакан воды и поставила плошку с крекерами в виде золотых рыбок. Я выпила залпом содержимое стакана.

Люси кивнула в сторону отца. На краю стола собралась небольшая стопка денег, которые отец выиграл у посетителя бара – ковбоя Доула. Ковбой объяснял свои неудачи тем, что напился сильнее, чем следовало бы. Он с силой бил по шарам так, что они подскакивали и задевали металлический абажур лампы. Он даже особо не целился, а громко втягивал воздух через стиснутые зубы и бил практически не глядя. Каждый его удар заканчивался промахом.

Вероятно, отец был не трезвее ковбоя, однако от выпитого он стал ходить еще более ровно и прямо. Он медленно прицеливался, словно ударял по шару под водой. Отец практически всегда попадал в цель. Доул совсем сбрендил, и тогда отец сказал, что пора заканчивать игру.

– Ты выиграл все мои деньги, – хрюкнул ковбой.

– Братан, ты сам делал ставки, – ответил отец.

Ковбой присел к стойке бара и принялся колотить по ней мясистым кулаком. Казалось, что все черты его круглого лица подтянулись к его центру.

– Пиво сюда! – кричал он.

– С тебя хватит, – ответила ему Люси, – тебе больше не наливаю.

– А че?

– Я сказала, тебе хватит.

Когда ковбой подошел, обе ее руки лежали на стойке бара. Теперь она опустила правую руку под стойку. Я подумала, что она уже держит в руке бейсбольную биту или какой-либо другой тяжелый предмет, помогающий привести клиента в чувство.

Доул ткнул пальцем в сторону отца.

– А Тонто тоже не наливаешь? – спросил он Люси.

– Тонто еще не закончил пить, – ответил отец. На самом деле его бокал был пуст. Произнося эти слова, отец вставлял кий на его место в стойке.

Доул заявил, чтобы все мы шли куда подальше, после чего отец мгновенно наградил ковбоя апперкотом в челюсть. Он отступил на несколько шагов и посмотрел на свою обтянутую рубашкой грудь.

Ему следовало бы отойти подальше, извиниться, брызнуть водой на салфетку и вытереть кровь на рубашке. Это бы закрыло тему, потому что отец уже опустил руки, показывая, что не хочет драться. Однако Доул совершил ошибку. Он схватил прислоненный к стойке бара кий и замахнулся на уровне глаз отца. Отец на лету поймал кий и ударил им ковбоя по горлу.

Доул послушно упал. Он лежал на линолеуме, раскинув руки и ноги. Люси положила ему на живот его стетсон.

– Получилось круче, чем в сериале «Дымок из ствола»[68], – сказала она.

После этого случая отец уже больше не приглашал меня в «Американский легион» или в любой другой бар. Он не приглашал меня на охоту, рыбалку или карточные игры, в «Королевскую ферму», чтобы съесть куриный стейк, и в «Фишерс Бейт Шоп» утром за день до Рождества. Он не приглашал меня в места, где мое женское присутствие может спровоцировать какого-нибудь козла на глупое замечание, после которого отцу пришлось бы порвать тому глотку. Отец мне этого не объяснил, но я и так все поняла.

Шли годы, и мы с отцом все больше отдалялись друг от друга. Мы любили друг друга на расстоянии, но при встрече мы замолкали, и это молчание было невыносимо, оно высасывало из меня все силы.

Алкоголь разрушал отца. Последние несколько лет до инсульта он стал очень ворчливым и страшно ругался. От его портящегося характера страдала мать, но зачастую ему под руку попадались и другие люди. Однажды он ножом угрожал одному из мексиканцев-работников мужа сестры Дэвида за то, что тот заявил, что тако в ближайшем киоске не были настоящими мексиканскими тако. Был случай, когда партнер Дэвида, человек из Арканзаса, ехал по меже на рисовом поле во время сезона охоты на голубей и неожиданно чуть не въехал в наставленное на него дуло ружья отца.

– Старик, – сказал ему фермер, – я владею восемнадцатью процентами всех стеблей риса на этом поле.

На это отец ответил ему, что тот может завладеть ста процентами дроби, которой он выстрелит ему в задницу, если тот незамедлительно не перестанет распугивать голубей и не уберется с поля на трассу. Был еще и другой случай. Однажды отец одним ударом вырубил в очереди в супермаркете молодого морского пехотинца за то, что тот позволил реплику, которая отцу не понравилась. В другой раз он перелез через конторку в офисе газовой компании и гонялся за клерком, который невежливо с ним поговорил.

Отец всего один раз на меня «наехал». Это произошло в то лето, когда у него случился инфаркт. Тогда я дописывала кандидатскую и мне позарез нужны были деньги. Лиша с мужем предложили мне подзаработать – перевозить живых раков из Луизианы на новую ферму, в Винни, штат Техас. Лиша с Дэвидом были полными оптимизма республиканцами, которые носили часы «Ролекс» и пытались сделать так, чтобы я развила в себе предпринимательские наклонности, которых у них самих было в избытке.

Может быть, они хотели «приземлить» мои амбиции, потому что возиться с раками – не самое неблагородное дело. Ты заполняешь кузов грузовика тридцатикилограммовыми мешками с раками (как выясняется, раки умирают только тогда, когда полностью высыхают), и эти мешки издают инфернальные щелкающие и сосущие звуки. Я ехала ночью, чтобы солнце не высушило содержимое накрытого брезентом кузова. Перед выездом нужно было обильно смочить мешки водой, поэтому подготовка к выезду была долгой.