Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

на одну ночь. Так что вали откуда пришел!

Рамзес, глядевший на звезды, похоже, ничего не слышал, Лапушка же отвернула свою острую мордочку в сторону.

Лаврентий не шевелился.

– Вали, я сказал! Здесь не разлеживайся. Ночью ходит патруль, заметит тебя – всех нас спалишь! – продолжал наезжать Гордей.

Лапушка сорвалась с места и побежала к лазу.

Гордей подошел к Лаврентию и грубо пихнул его лапой в бок:

– Давай вали! В городе полно мест, ночлег найдешь.

Лаврентий вдруг понял: если он разлучится с Лапушкой, его бешено колотившееся от обиды и гнева сердце разорвется на мелкие куски.

20

Марта, примеряя новое, сшитое к Пасхе платье, вертелась перед зеркалом.

Поляков, отстраненно глядя на нее, вспомнил, как она говорила, что электрический свет загадочен и коварен – он способен как опохабить даже умело подкрашенную, ухоженную женщину, так и заметно улучшить посредственность.

– Например, – делилась с ним мыслями она, – обычный свет в зале на автозаправке сделал двух женщин, за кем я вышла следом на улицу, яркими красотками, а дорогое освещение в вестибюле клиники прибавило годы и жуткие морщины кое-кому, кто выглядит как кинодива в соцсетях. Помнишь такую певицу – Марусю? Гремела в девяностых. Боже, она как мумия…

Все еще эффектная, но в последние годы заметно располневшая в бедрах и талии Марта давно не стимулировала выработку у него адреналина.

Глядя на нее, с трудом верилось, что именно эта женщина когда-то сумела затронуть не только его плоть, но и потухшее от ранних любовных разочарований сердце.

Конечно, он замечал, что она, невзирая на возраст, все еще нравится другим самцам, и это вызывало в нем нечто похожее на гордость, словно кто-то, стоящий за плечом, шептал: «Смотри, неудачник, ты хоть в чем-то сумел сделать правильный выбор!»

Марта, почти без его участия вырастившая дочь, после ухода той из дома не только не отдалилась от Полякова, напротив – делала все возможное, чтобы укрепить свой статус незаменимой.

Жене всегда, помимо решения бытовых вопросов, было что-то от него нужно: поделиться мыслями вслух, пожаловаться на коллег и пациентов или обсудить последние новости.

Она фонтанировала энергией и была безнадежно примитивна во всем, что не касалось ее профессиональной деятельности.

Суждения жены были поверхностны, напичканы клише, а идеи, выдаваемые за свои, она находила в «ящике» или на форумах в инете. Увлечения также были лишены индивидуальной притягательности – ее интерес вызывало лишь то, что было популярно и обсуждаемо.

Если одна из тех, кого она считала подругами, появлялась с новой стрижкой, жена вскоре стриглась точно так же. Она старалась покупать одежду, похожую на ту, какую носила их обеспеченная дочь, пить популярные у молодежи сорта игристого вина и даже, не курив большую часть жизни, вдруг купила себе «дудку» – устройство с никотиновым картриджем, которое картинно не выпускала из рук, когда о чем-то размышляла или когда в дом приезжали гости.

Поляков, давно не испытывая к этой женщине ни влечения, ни интереса, держался ее из одной усталой благодарности. Своей природной энергией, незримо кипевшей даже тогда, когда ее не было рядом физически, все эти годы она не позволяла ему взять на душу еще один, самый страшный из всех грехов.

Она была тем внезапным телефонным звонком во мраке, которой раздавался в его голове всякий раз, когда он представлял, как спускается в подвал, как набирает на стальной двери сейфа код – дату смерти отца, как вытаскивает ствол и, не думая ни о чем, вставляет в обойму патроны.

«Если ты не против, я позову на Пасху Лебедевских. Виктор забавный, да и к тебе относится с большим уважением», – разрывая спасительную тишину, звенел в голове ее требовательный тонкий голос.

Он был уверен: она догадывалась, что он восполняет свои мужские силы где-то на стороне, но, поскольку ничто не угрожало ее стабильности, старательно делала вид, что ни о чем таком не знает, и часто, то хохоча, то истово порицая, обсуждала с ним чужие измены.

А еще она была единственной, кто знал о существовании Вольдемара.

И этим знанием больше, чем всем остальным, она привязала его к себе.

Когда «пиявочный» приходил к ним в дом слишком часто, Марта, не смея мешать разговору, терпеливо дожидалась внизу у телевизора или в спальне, пока тот уйдет.

Она хранила его визиты в тайне даже от дочери, Поляков же знал про жену то, о чем едва догадывались ее подруги, – она была алкоголичкой.

Накануне операции жена отказывалась от спиртного, а после, приезжая в приподнятом настроении, реже – молчаливая и потухшая, выпивала за вечер бутылку игристого. Полякова немало удивляла ее неженская способность проявлять волю, когда это было необходимо, и хорошо выглядеть даже с похмелья.

Возможно, как часто рассуждал про себя Поляков, в этих взаимных уступках и непроговоренных тайнах на двоих и заключалась любовь земная: притворная, вынужденная, привычная и до смертной тоски понятная в каждом следующем шаге.

Марта была проверенным временем, наивным, упрямым партнером, не бросавшим его в долгом пути на пыльной и безрадостной дороге жизни.

К тому же он чувствовал, что несет за нее ответственность существенно большую, чем даже когда-то за дочь: Марта осиротела через месяц после начала их романа.

Она была моложе его на два курса и жила в общежитии университета. Через два дня после того, как они впервые, по пьянке, переспали, ее родители-геологи попали под снежную лавину…

– Мне нужно сегодня в город по делам, – никогда не умевший с легкостью врать Поляков глядел в обтянутую черным шелком спину. – К ужину постараюсь вернуться.

– Что за дела? – Марта, подражая оперной диве, подбоченилась и патетично отвела оголенную пухлую руку в сторону.

– Один бывший сослуживец приехал на пару дней. Предложил встретиться. А сзади надо немного ушить. Топорщится, – не отрывая взгляда от платья жены, сказал он и, вспомнив про изгибы Агаты, почувствовал приступ сладкого, преступного головокружения.

О встрече он с ней не договаривался.

В прошедшую субботу, стремительно, по-воровски покинув крошечную квартирку Агаты, он, садясь в машину, заметил, как она прильнула к окну, прислонив к стеклу растопыренную ладонь.

Ему показалось, что в этом жесте она отчаянно вопит о чем-то, чего он не знал.

Она не дала ему номер мобильного.

Уходя, он хотел было его спросить, но побоялся банальным вопросом разрушить очарование того измерения, куда они случайно попали.

Теперь же, спустя пару дней, Поляков об этом жалел.

Добыть номер ее телефона не составило труда.

Вчера, когда жена уже уснула, он воспользовался ее планшетом.

Скачав недорогую нелегальную