Гринвичский меридиан - Юлия Лавряшина

"Ты придешь ко мне, я знаю", — раздался внутри меня знакомый голос.

— Да ни за что! — вырвалось у меня.

Я испуганно огляделась, но лишь за одним столиком сидел старик — темноликий и изможденный, как старый еврей Пикассо. И тем не менее он был чем-то неуловимо похож на артиста. Перевернутая серая шляпа лежала рядом, будто он ждал милостыни. А может, так оно и было.

Заметив мой взгляд, он печально растянул губы. Это нисколько не было похоже на улыбку, и я решила, что передо мной не артист. Те приучены притворяться. Пол был прав: мне никогда не стать хорошей артисткой. Я могу сниматься только у одного Режиссера, ведь в его фильмах все так похоже на жизнь…

— О чем вы подумали, сударыня? — окликнул старик немного нетрезвым голосом.

"Сударыня, — повторила я про себя. — Нет, все-таки артист".

Не в силах больше изводить себя загадками, я спросила:

— Извините, вы не артист? Кажется, я где-то вас видела.

— Я — бывший судья, — уже без улыбки ответил он.

— А… Простите.

Судья предположил:

— Может, имели дело с нашей системой? Вот и встречались.

— Ой нет! — я даже вздрогнула. — Бог миловал.

Он согласился:

— Действительно, миловал. А меня вот, представьте, нет.

— Наверное, вы сами это выбрали?

— Нет, — почти выкрикнул старик. — Выбирал тот тщеславный глупец, которым я был в молодости. А мне уже не удалось выбраться из наезженной колеи.

Вспомнив слова Пола о собственной молодости, я осторожно поинтересовалась:

— Вы настолько изменились? Разве так бывает? Ведь природа человека неизменна.

— Может быть, — не сразу согласился судья. — Наверное, и в том прохвосте жила способность к раскаянию. Только она была настолько слабенькой, что он не замечал ее много лет. Слишком много. А теперь я за него расхлебываю, сударыня.

Я неуверенно начала:

— Ну хорошо, а тщеславие и глупость, о которых вы говорили, они совсем ушли? Или все же остались?

— Остались, сударыня, остались. Я научился их контролировать, но изгнать их совсем невозможно. К сожалению, враги преданны нам в жизни больше друзей. Все мое со мной, сударыня.

— Это интересно, — сказала я, думая о своем. — Вы извините, я должна срочно кое-что проверить…

Я бросилась к дому со всех ног. Давно я не бегала так быстро, и все равно каждый метр казался мне бесконечным. Дождь забрызгал подол моего платья, но я заметила это, только сняв его.

Пола еще не было, и я впервые этому обрадовалась. Ворвавшись в комнату, которая условно считалась его, хотя мы спали вместе в другой, я распахнула шкаф и принялась стопку за стопкой вытаскивать вещи, для проверки продавливая их. Кассет нигде не было.

"Он уничтожил их! — запаниковала я. — Мне никогда не узнать…"

Я нашла их в ящике с носками. Не решаясь взять в руки кассеты, я тискала его носки, которые сама стирала, и больше всего мне хотелось, чтобы Пол вошел сейчас и остановил меня. Но его не было. Я закрыла шкаф и медленно побрела в свою комнату. Что-то подсказывало, что я не удивлюсь ничему записанному на этих злосчастных кассетах, ведь я была готова к самому худшему. И я его увидела.

…Выключив телевизор, я ощутила, что опять нахожусь в том же состоянии, как после наркотиков: дьявольский экстаз, в который погрузил первый же фильм, отступил, и теперь тошнота выворачивала меня наизнанку.

Меня рвало так долго, что казалось, кровь хлынет горлом. Возможно, я даже потеряла сознание, или оно просто помутилось до того, что я не могла вспомнить, как оказалась на полу в коридоре. Добравшись до ванной, я включила воду и, с трудом раздевшись, перевалилась через бортик. Когда воды набралось достаточно, я ушла в нее с головой, но у меня не хватило мужества там остаться. Режиссер не изгнал из меня страха. Все мое было со мной. И то чудовище, что снимало эти фильмы, все еще жило в душе Пола. Омерзительное чудище Уинделстоунского ущелья…

— Я должна его увидеть…

Словно очнувшись, я подскочила и, выдернув пробку, наспех вытерлась. Простуда меня не пугала. Она была самой ничтожной из всех неприятностей, которые могли со мной произойти.

Я еще не знала, о чем хочу спросить Пола. Сомнений в том, что именно он — автор этих фильмов быть не могло: в титрах значилось его имя. Я твердила его про себя, спасительное заклинание: Пол Бартон, Пол Бартон. Человек с красивым именем и уродливой душой.

"Пол?! — изумилась я. — Это я говорю про моего Пола?"

Мне представилось его тело, дрожащее от возбуждения. Большое, ненасытное тело. Много раз пережитое с ним наслаждение отозвалось в животе сладким спазмом, настолько сильным, что меня согнуло пополам. Я бежала по улице, потемневшей от дождя, и внутри меня было так же темно. И маячивший где-то впереди Пол больше не был моим светом. Я вообще не знала, кем он был…

Возле самого лицея я пришла в себя от неожиданности — большой двор был заполнен детьми, которые что-то выкрикивали и чего-то требовали. Одновременно со мной подъехали телевизионщики. Они выскочили из машины, как группа захвата в американском боевике, — разом распахнув все дверцы. Я пошла за ними следом, и хотя они метались перед глазами со своими камерами, сразу увидела Пола. Он стоял среди малышей, как многодетный отец, и какая-то девочка доверчиво держала его за руку.

"Отпусти! — захотелось мне крикнуть ей. — Беги от него, пока не поздно".

И вдруг сама побежала, испугавшись, что он заметит меня. Я метнулась к толпе старшеклассников и скрылась за их спинами. Что вызвало во мне такой панический страх? Пол не сказал мне ни одного грубого слова, его ужаснула одна только мысль о том, что он может поднять на меня руку… Он столько уже простил мне за этот месяц… Но сейчас я скорее вошла бы в камеру пыток, чем вернулась к нему.

Я перевела дыхание, только уткнувшись в красную стену. Замок был тих, но я знала, что Режиссер ждет меня. И уверен, что я приду.

"Что ж, — храбро решила я, — он-то по крайней мере честен".

Только я дотронулась до мокрой меди, как дверь сама подалась. Режиссер стоял на пороге и смотрел на меня безо всякого торжества, которого я опасалась.

— Наконец-то, — глухо сказал он и втянул меня внутрь. — Я так ждал тебя!

— Я не думала, что приду, — призналась я.

— Великолепно! — без иронии воскликнул он. — Значит ноги сами тебя привели.

— Не говори так, пожалуйста. Я вообще не хочу говорить. Можно мне горячего чая?

Режиссер потащил меня в зал, прокричав на ходу: "Горячего шоколада, живо!" Ему даже в голову не пришло, что я могу и не захотеть шоколада.

— А еще лучше грога, — осенило его, и он звонко завопил на весь зал: — К черту шоколад! Мы будем пить грог!