Неисторический материализм, или ананасы для врага народа - Елена Антонова

Иван Сергеевич Бородин ездил в командировку в Норвегию. Небывалый случай! Никому из Средневолжска и близлежащих городов еще не удавалось выехать за границу. Ну, только первый секретарь обкома партии как-то ездил в дружественную нам социалистическую Болгарию, а тут вдруг – командировка в капиталистическую страну, да еще не члена обкома или горкома. Нет, Бородин, конечно, был коммунистом – попробовал бы он остаться беспартийным профессором в педагогическом вузе! Кто бы ему позволил!

Но он не был даже членом парткома института. Поэтому то, что его выпустили, было настоящим чудом. Просто норвежцы обратились в Москву с настоятельной просьбой прислать к ним Бородина, без которого они никак не могли полноценно обследовать место зимовки каких-то там птиц, и выразили уверенность в том, что советское правительство понимает значимость международного сотрудничества в области орнитологии, поскольку птички границ не знают. Советское правительство решило показать себя европейской страной, которая не боится иногда выглянуть из-за своего железного занавеса, и Бородина решили отпустить, первоначально тщательно проверив. Сначала перешерстили всю его родословную. Убедились, что церковнослужителей в его роду не было, а был дедушка – профессор нижегородского университета. Дедушку ему решено было простить. Но с него потребовали кучу характеристик, которые рассматривались на заседаниях последовательно парткома института, горкома и обкома партии. Потом их рассматривала комиссия в Москве. После этого его инструктировали в трех разных инстанциях, как себя вести, что можно говорить, а что – нельзя. И на всякий случай, уже под конец, пожелали убедиться, что он умеет пользоваться ножом и вилкой.

Иван Сергеевич уехал туда, так до конца и не веря, что Норвегия существует. Но вернулся оттуда уже в некотором обалдении. Его на каждом углу расспрашивали о поездке, и он охотно делился впечатлениями.

– Какое там оборудование! – восклицал он. – А транспорт! До любого гнездовья можно в любой момент добраться. И не надо машину за месяц выбивать. Там и у каждого преподавателя есть машина. И они живут в своих домах.

– Ну и что? – удивилась молоденькая Екатерина Владимировна с кафедры английской филологии. – И мы в своем доме живем…

Иван Сергеевич с жалостью посмотрел на нее, мысленно сравнив европейский аккуратненький пятикомнатный коттедж с ее развалюхой, но ничего не сказал.

– И с кем ни поговорю – каждый по пять-шесть стран объездил, – вздыхал он. – Сравнивают, в путешествия собираются. А магазины… – Тут в его глазах появлялось удивленное выражение и он надолго замолкал. Зато его супруге было что рассказать про магазины:

– У него и было-то двадцать норвежских крон всего, – возбужденно рассказывала она. – А когда он открыл чемодан – Боже мой! Как факир – вытаскивает оттуда и вытаскивает! Мне – шерстяную кофту, дочке – шерстяную кофту, мне – трикотажный костюм, дочке – спортивный костюм и какие-то кеды необыкновенные, и всякие ручки сувенирные, и моей маме – туфли…

Преподаватели пединститута слушали, как зачарованные.

– Наше счастье, что мы не знаем, как убого мы живем, – вздохнул кто-то.

На второй день возле группы слушателей возник Булочкин, хмурый и зловещий.

– Иван Сергеевич, пройдите в партком, – сказал он и, не оборачиваясь, прошел мимо.

Слегка струхнув, Бородин последовал за ним. Через десять минут он вышел оттуда, притихший и печальный. И тут же побежал разыскивать коллег и умолять их никому не рассказывать, что он только что говорил, будто в Норвегии жить хорошо. Оказалось, что Булочкин грозил ему всевозможными карами за то, что он посмел расхваливать капиталистическую страну.

– Какое вообще право вы имели рассказывать о поездке без санкции парткома? – страшным шепотом восклицал он.

И тут же распорядился, чтобы на ближайшем открытом партсобрании он прочитал лекцию на тему «Угнетенные рабочие Норвегии под капиталистическим игом».

– Тогда и вам досталось, Маргарита Николаевна, помните? – коварно сказал Сергей.

Маргарита Николаевна покраснела. Она не любила об этом вспоминать. До Булочкина она успела пригласить Ивана Сергеевича Бородина к своим студенткам, – она была куратором на третьем курсе. Он еще не дошел до нее, зато вездесущий Булочкин успел увидеть красочное объявление, не отражающее классовой борьбы, встречу запретил, а Маргариту Николаевну пригласил в партком и в самых резких выражениях предложил ей больше не выступать с инициативой и проявлять политическую бдительность. И согласовывать свои действия с соответствующими органами.

– Подумаешь, – отважно махнула рукой Маргарита Николаевна. – Просто Булочкин – дурак.

– О! – Сергей поднял указательный палец. – А он секретарь парткома, между прочим. За такие речи…

– Ну, Сергей Александрович! – мягко сказал Григорий Иванович. – В принципе, это все можно понять. Ведь наша страна действительно окружена врагами.

– Почему? – невинно хлопая глазами, поинтересовался Сергей.

– Как почему? – воскликнули все за столом. – Мы же – социалистическая страна…

– Ну и что?

– Как что?! Как это что?! Не ожидал от вас такой наивности, – покачал головой Клементий Николаевич.

Дед молчал, опустошая вазочку с грибами и с любопытством поглядывая на спорщиков.

– Наша страна представляет для них угрозу. Они же боятся, что их рабочие последуют нашему примеру и тоже поднимут революционное движение…

Сергей закрыл глаза и отчаянно замотал головой.

– Тогда я чего-то здорово не понимаю, – сказал он. – Советское правительство с самого семнадцатого года спускало баснословные деньги для этого – и ничего! Никакого пожара мировой революции. Может быть, потому, что никаких оснований завидовать нам у них нет. Я думаю, что они наоборот нас жалеют. Так что насчет мирового революционного движения – это вряд ли. Я думаю, – Сергей таинственно понизил голос, – что все будет совсем наоборот. У советской власти явно чего-то не получается.

– Ну, – подумал немного Григорий Иванович, – рабочее движение набирает силу…

– Да ничего оно не набирает, – пробурчал Сергей. – Что они, дураки, что ли? Там самый последний дворник лучше нас живет…

– Но зато справедливость и равенство, коммунистические идеалы! – пылко воскликнула Раиса Кузьминична.

– Давайте-ка за них и выпьем, – легко согласился Сергей, решив, что не стоит слишком уж нажимать. – За то, чтобы социалистические идеалы не слишком отрывались от жизни.

– За социализм! – согласился дед.

Оказалось, что ликер кончился, – в пылу спора его как-то уж очень нервно наливали. Пился он на редкость легко.

– Давайте пойдем ко мне, – великодушно предложил Сергей. – Выберем еще ликерчика. Коллективно. По-социалистически.

– Да-да, – энергично согласился Михаил Андреевич. – И выпьем за социализм.

– За социализм и за чудесные пельмени хозяйки, – предложил Сергей встречный тост. – А то никто не оценил. Хозяйку обидели из-за…

– Из-за Сталина, – вдруг хихикнул Николай Васильевич.

Всем вдруг стало ужасно смешно.

– Маргарита Николаевна! – тоненько смеялся Клементий Николаевич. – Уж вы простите великодушно…

– Иосифа Виссарионовича! – вторил неожиданным басом Коля Смышляев.

Все стали выбираться из-за стола и вдруг ощутили предательскую слабость в ногах.

– Ой, – удивилась Маргарита Николаевна, плюхаясь обратно на диван, – вроде и не пила совсем…

– Это вы готовить устали, – объяснил Сергей.

– Ох и устали! – пожаловалась хозяйка.

Григорий Иванович мужественно держался. Он не готовил праздничный ужин, и ему было трудно объяснить, отчего он тоже вдруг очень устал.

Спотыкаясь и пошатываясь, компания побрела к дверям квартиры номер семь.

– А может, нам уже хватит? – осенило Григория Ивановича.

– Не-ет, – покачал пальцем Клементий Николаевич. – Мы должны выпить за социализм! Или за хозяйку? – задумался он. – Да! Еще были пельмени.

– Значит, нужно две бутылки, – решил Коля Смышляев, который вдруг стал проявлять чудеса сообразительности.

Сергей, посмеиваясь про себя, распахнул дверь своей квартиры, и вся компания застыла в дверях.

– О! Тут все по-новому! – воскликнула пораженная Раиса Кузьминична.

Сергей заметил, что за время ужина в квартире произошли кое-какие изменения. Телевизор уже стоял не на полке, а на длинной тумбочке с затемненным стеклом, на которой красовались еще видеомагнитофон и DVD-плеер. А внутри была большая коллекция фильмов.

Но больше всего соседей заинтересовала барная стойка.

– Как в кино! – восхищенно сказал Смышляев-сын, вертя головой и шелестя пружинками.

– Вот и не верь после этого, что ты американский шпион! – шутливо хлопнул его по спине Николай Васильевич.