Армадэль. Том 2 - Уильям Коллинз

— Продолжай, Джемми, — сказал он спокойно. — Я один из тех немногих, которые не читали о процессе, а только о нём слышал.

Все ещё про себя удивляясь, Бэшуд-младший откашлялся и продолжал.

— Вы всегда отставали и всегда будете отставать от века, — сказал он. — Когда мы дойдём до процесса, я могу рассказать вам о нём столько, сколько вам нужно знать. Пока мы должны вернуться к баронессе и к мистеру Уолдрону. Несколько вечеров сряду англичанин позволил шулерам действовать, другими словами, он платил за представленную возможность ухаживать за мисс Гуильт. Когда ему показалось, что он произвёл на неё необходимое впечатление, Уолдрон без всякого милосердия раскрыл весь заговор. Вмешалась полиция. Баронесса очутилась в тюрьме, а мисс Гуильт вынуждена была выбирать: или принять покровительство Уолдрона, или опять остаться без денег и друзей. Она была необыкновенно добродетельна и изумительно хитра — это как вам угодно. К удивлению Уолдрона, она ответила ему, что должна примириться с перспективой остаться одинокой на свете и что он должен или сделать ей честное предложение, или оставить её навсегда. Кончилось тем, чем кончается всегда, когда мужчина ослеплён, а женщина умна и решительна. К удивлению родных и друзей, Уолдрон сделал из необходимости добродетель и женился на ней.

— Сколько ему было лет? — поспешно спросил Бэшуд-старший.

Бэшуд-младший расхохотался.

— Он мог быть вашим сыном, — сказал он, — и так богат, что мог набить ваш драгоценный бумажник тысячными билетами! Не опускайте вашу голову. Это был несчастный брак, хотя он был так молод и так богат. Они жили за границей, и сначала довольно хорошо. Он, разумеется, сделал новое завещание, как только женился, и великолепно обеспечил жену под ласковым влиянием медового месяца. Но женщины со временем надоедают, как и другие вещи, и в одно прекрасное утро Уолдрон проснулся с сомнением в душе: не поступил ли он как дурак? Он был человек с тяжёлым характером; он был недоволен сам собой и, разумеется, вскоре стал подозревать её и свирепо ревновать к каждому мужчине, который входил в дом. Детей У них не было, они переезжали с одного места на другое, куда увлекала его ревность, и наконец вернулись в Англию после четырехлетнего супружества. У него был уединённый старый дом у йоркширских болот, и там он заперся со своей женой, не пуская в дом ни одной живой души, кроме собак и слуг. Только один результат, разумеется, мог получиться из такого обращения с решительной молодой женщиной. Может быть, это судьба, а может быть, и случай, но, когда женщина в отчаянии, непременно найдётся мужчина, готовый этим воспользоваться. В этом случае этим мужчиной был капитан Мануэль, уроженец Кубы и (по его рассказу) отставной офицер испанского флота. Он встретился с прелестной женой Уолдрона во время возвращения в Англию, успел поговорить с нею, несмотря на ревность мужа, и последовал за ними в место заточения в доме Уолдрона у болот. Капитан был хитрым и решительным человеком — вроде отважного пирата с оттенком таинственности, которая так нравится женщинам…

— Она не такая, как другие женщины, — вдруг перебил Бэшуд сына. — А ей?.. — Голос его ослабел, и он замолчал, не закончив вопроса.

— А ей нравился ли капитан? — подсказал Бэшуд-младший, снова засмеявшись. — По её собственному рассказу, она обожала его; в то же время её поведение (по её словам) было совершенно невинно. Зная, как внимательно подсматривал за нею муж, это показание (как оно ни невероятно) должно быть правдиво. Около шести недель они ограничивались тайной перепиской. Кубинский капитан (в совершенстве говоривший и писавший по-английски) успел привлечь на свою сторону одну из служанок в йоркширском доме. Чем это могло кончиться, нам нечего трудиться разгадывать. Уолдрон сам довёл дело до кризиса. Дошла ли до него информация о тайной переписке или нет — это неизвестно, но верно то, что он вернулся однажды домой с прогулки верхом в более скверном расположении духа, чем обыкновенно. Жена показала ему такой образец присутствия духа, который ему ещё не удалось превозмочь, и это кончилось тем, что он ударил её по лицу хлыстом. Я боюсь, мы должны сознаться, что это было поведение неблагородное, но на её характер хлыст произвёл самое удивительное действие. С этой минуты она покорилась Уолдрону так, как ещё никогда не покорялась прежде. Две недели после этого он делал, что хотел, — она не перечила ему; он говорил, что хотел, — она не противоречила ни одним словом. Некоторые мужчины, может быть, подозревали бы, что этот внезапный переворот скрывает за собой что-нибудь опасное. Смотрел ли на это Уолдрон такой же точки зрения — я не могу вам сказать. Известно только то, что, прежде чем след хлыста сошёл с лица его жены, он занемог и через два дня умер. Что вы скажете на это?

— Я скажу, что он это заслужил! — сказал Бэшуд, ударив кулаком по столу, когда сын остановился и посмотрел на него.

— Доктор, лечивший умершего, думал не так, как вы, — сухо заметил Бэшуд-младший. — Он пригласил двух других докторов, и все трое отказались дать свидетельство о смерти. Последовало обычное судебное следствие. Показания докторов и слуг совпадали и обвиняли одну и ту же сторону, и миссис Уолдрон была предана суду по обвинению в отравлении мужа. Послали в Лондон за первоклассным стряпчим по уголовным делам снять показания с подсудимой для её защиты, и тогда были написаны эти бумаги. Что с вами случилось? Что вам теперь нужно?

Бэшуд-старший вдруг вскочил с места и, протянув руки к столу, попытался взять бумаги у сына.

— Я хочу на них взглянуть! — вскричал он с жаром. — Я хочу посмотреть, что в них говорится о капитане с Кубы. Это он всё сделал, Джемми, я клянусь, что он сделал все!

— Никто в этом не сомневался из тех, кто в это время знал тайну этого дела, — возразил ему сын, — но никто не мог этого доказать. Сядьте, прошу вас, и успокойтесь. О капитане Мануэле тут нет ничего, кроме сильного подозрения стряпчего о его соучастии, которое адвокат, для которого стряпчий приготовлял эти бумаги, мог использовать при защите или нет, по его усмотрению. С начала до конца она выгораживала капитана. В начале дела она дала два показания стряпчему; оба ему казались ложными. Во-первых, миссис объявила, что она невинна в этом преступлении. Это стряпчего не удивило, разумеется; его клиенты вообще имели привычку обманывать. Во-вторых, признаваясь в тайной переписке с кубинским капитаном, она заявила, что письма с обеих сторон относились только к замышляемому побегу, на который варварское обращение мужа заставило её согласиться. Стряпчий, конечно, захотел видеть письма.

«Он сжёг все мои письма, а я сожгла все его», — было единственным ответом, которого он добился. Очень было возможно, что капитан Мануэль сжёг её письма, когда узнал, что в доме идёт следствие, но стряпчий знал из своего опыта (как я знаю также), что когда женщина любит мужчину, то девяносто девять раз из ста, несмотря на риск, она сохранит его письма. Когда у него возникли подозрения в этом отношении, стряпчий тайно навёл справки об иностранном капитане и узнал, что он сильно нуждался в деньгах, как только может нуждаться иностранный капитан без средств в чужой стране. В то же время он задал несколько вопросов своей клиентке: какого размера наследства ожидала она от своего покойного мужа? Она отвечала в большом негодовании, что в бумагах её мужа было найдено завещание, тайно написанное только за несколько дней до его смерти, в котором ей было выделено из всего огромного богатства только пять тысяч фунтов.

«Разве было другое завещание, — спросил стряпчий, — заменённое этим новым?»

«Да, было, завещание, отданное мне самой, завещание, написанное тотчас после свадьбы».

«Обеспечивавшее хорошо его вдову?»

«Обеспечивавшее её в десять раз больше того, что ей было определено во втором завещании».

«Не упоминали ли вы об этом первом завещании, теперь уничтоженном, капитану Мануэлю?»

Она увидела ловушку, расставленную ей, и сказала без малейшей нерешительности: «Нет, никогда!»

Этот ответ подтвердил подозрения стряпчего. Он старался напугать её, уверяя, что миссис может заплатить жизнью за то, что обманывает его таким образом. С обычным женским упорством она оставалась непоколебима по-прежнему. Капитан со своей стороны вёл себя таким же образом. Он признался, что думал о побеге, заявил, что сжигал все её письма тотчас по получении, заботясь о её репутации. Он оставался в окрестностях старого дома, сам вызвался явиться в суд. Ничего не было выяснено, что по закону могло уличить его в преступлении или что позволило бы вызвать его в зал суда в день процесса иначе как свидетелем. Я сам не думаю, чтоб могло быть хоть малейшее сомнение, что Мануэль не знал о завещании, по которому его любовнице доставалось пятьдесят тысяч и что он был готов, в силу этого обстоятельства, жениться на ней после смерти Уолдрона. Если кто подстрекал её самой освободиться от мужа, став вдовой, то это, вероятно, был капитан, и если она не успела при таком надзоре достать яд сама, то этот яд, думаю, был прислан ей в письме капитана…