Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

Он поднялся. Откуда только взялись силы, но он вскочил и принялся опоясываться, долго опоясываться невидимым мечом, рыча, словно лев. Опоясавшись, он крикнул: «Пошли!» – обернулся, но лев исчез.

Раскатистый смех прогремел над ним, и послышался голос: «Смотри!» Молния рассекла ночь и замерла, а под неподвижной молнией появились опоясанные стенами города, дома, улицы, площади, люди, а вокруг – поля, горы и море: справа – Вавилон, слева – Иерусалим и Александрия, а за морем – Рим. И снова раздается голос: «Смотри!»

Иисус поднял глаза вверх: некий ангел, с желтыми крыльями, рухнул с неба вниз головой. Плач раздался в четырех царствах, люди воздели руки к небу, и руки их отвалились, изъеденные проказой. Они раскрыли рты, чтобы крикнуть: «Помогите!» – но губы их отвалились, изъеденные проказой. Всюду на улицах валялись руки, носы и губы.

Когда же Иисус воздел руки, чтобы воззвать к Богу: «Смилуйся! Сжалься над людьми!» – второй ангел, с пестрыми крыльями, с колокольчиками на ногах и на шее, рухнул с неба вниз головой, и в то же мгновение по всей земле раздался смех и хохот, прокаженные пустились бежать, безумие охватило их, и все, что еще оставалось у них от тела, сотрясалось от смеха.

Иисус зажал уши, чтобы не слышать. Дрожь охватила его. И тогда третий ангел, с алыми крыльями, рухнул с неба звездой. Забили четыре фонтана огня, четырьмя колоннами поднимался дым, звезды потускнели. Подул легкий ветерок, и дым улегся. Иисус глянул и увидел, что четыре царства обратились в четыре горсти пепла.

И снова раздался голос: «Вот царства земные, которыми ты собирался завладеть, несчастный! Это были три моих любимых ангела – Проказа, Безумие, Пламя. Пришел День Господень, Мой День!» Голос отгремел, и молния исчезла.

Заря застала Иисуса скатившимся с камня, уткнувшимся лицом в песок. Видно, он долго рыдал ночью, потому как глаза его были воспалены и жгли. Он огляделся вокруг. Может быть, эта бескрайняя пустыня и впрямь была его душой? Песок двигался, оживал. Послышались пронзительные голоса, смех, насмешки, плач. Маленькие зверьки, похожие на зайцев, белок, куниц, приближались к нему прыжками, а глаза у них были красными, словно рубины…

«Безумие идет, – подумал он. – Безумие идет поглотить меня…»

Он закричал, зверьки исчезли, и некий ангел, с полумесяцем, свисающим с шеи, с радостной звездой между бровями, взгромоздился перед ним, распахнув зеленые крылья.

– Архангел! – прошептал, обращаясь к нему, Иисус и прикрыл ладонью глаза, чтобы не ослепнуть.

Ангел сложил крылья и улыбнулся.

– Не узнаешь меня? Не помнишь?

– Нет! Нет! Кто ты? Отойди чуть подальше, архангел, – мне трудно смотреть.

– Помнишь, когда ты был малым дитем и не умел еще ходить, держась то за дверь, то за материнский подол, чтобы не упасть, ты кричал, громко кричал в мыслях своих: «Боже мой, и меня сделай Богом! Боже мой, и меня сделай Богом! Боже мой, и меня сделай Богом!»

– Не напоминай о бесстыжем богохульстве! Да, я помню!

– Я – тот голос, звучавший внутри тебя. Это я кричал. Я кричу и теперь, но ты делаешь вид, будто не слышишь, потому что боишься. Но хочешь не хочешь, ты услышишь меня, пришел час. Я избрал тебя еще до твоего рождения. Изо всех людей – тебя. Я тружусь и свечу внутри тебя, не позволяя тебе скатиться до малых добродетелей, до малых радостей, до малого счастья. И вот теперь в эту пустыню, куда я привел тебя, явилась женщина, и я изгнал ее, явились царства, и я изгнал их. Я изгнал их, не ты. Я храню тебя для дел неизмеримо более великих, неизмеримо более трудных.

– Более великих, более трудных?

– Чего ты желал, когда кричал, будучи ребенком? Стать Богом. Ты станешь Им!

– Я? Я?

– Не будь малодушным, не вопи. Ты станешь Им. Уже стал. Как ты думаешь, какие слова обронил над тобой дикий голубь на Иордане?

– Говори! Говори!

– Ты Сын Мой, единственный Сын Мой! – вот весть, принесенная тебе диким голубем. Не дикий голубь был это, но архангел Гавриил. Радуйся же, Сыне, единственный Сыне Божий!

Два крыла взметнулись в груди Иисуса, и почувствовал он, как жжет его между бровей большая бунтарская утренняя звезда, и некий глас раздался внутри него: «Я не человек, не ангел, не раб Твой, я – Сын Твой, Адонаи. Я сяду на престоле Твоем судить живых и мертвых и буду держать, играючи, в деснице моей шар – мир земной. Уступи мне место!»

Громкий смех раздался в воздухе. Иисус встрепенулся. Ангел исчез. Тогда он издал душераздирающий вопль:

– Люцифер!

И рухнул лицом в песок.

– Итак, до встречи, – раздался насмешливый голос. – До скорой встречи!

– Никогда! – прорычал Иисус, уткнувшись лицом в песок. – Никогда, Сатана!

– До встречи, – повторил голос. – В эту же Пасху! Несчастный!

Иисус зарыдал. Крупными, горячими каплями падали слезы в песок. Он снова и снова умывался слезами, и душа его очищалась. Так продолжалось много часов.

Под вечер подул свежий ветерок, солнце стало ласковым, далекие горы порозовели. И тогда прозвучал милосердный приказ, и незримая длань коснулась плеча его:

– Встань! Пришел День Господень. Поспеши с вестью к людям: «Я иду!»

Глава 18

И когда он только миновал пустыню, добрался до Мертвого моря и вернулся к возделанной земле и густо пропитанному человеческим дыханием воздуху?! Он не шел – разве были у него силы для этого? Незримые длани несли его, подхватив под руки. Редкое облако, появившееся было в пустыне, сгустилось, потемнело, закрыло небо, раздался гром, и упали первые капли дождя. Земля помрачнела, дорога исчезла. С разверзшегося неба вдруг хлынули потоки. Иисус сложил вместе ладони, набрал в них воды, напился. Он остановился. Куда идти? Молнии разрывали небо. На какое-то мгновение лик земной озарился, становясь то голубым, то желтым, то совсем бледным, и тут же снова погрузился во мрак. В какой стороне лежал Иерусалим? В какой стороне был Иоанн Креститель? Где были товарищи, оставшиеся ожидать его в зарослях речного камыша?

– Боже, – прошептал Иисус. – Просвети меня. Блесни молнией, укажи мне путь!

И лишь только он произнес эти слова, молния рассекла прямо перед ним небо. Бог подал ему знак, и он уверенно направился в сторону молнии.

Шел проливной дождь. Мужские воды низвергались с неба, устремлялись вниз и соединялись с женскими водами земли – реками и озерами. Земля, небо, дождь стали единым целым и гнали его, направляя к людям. Он шлепал по грязи, путаясь в низкорослых растениях, спускался в ямы, поднимался наверх. В свете молнии он разглядел вверху над собой густо покрытое плодами гранатовое дерево, протянул руку, сорвал гранат, наполнил ладонь рубинами и освежил горло. Он сорвал еще один плод, затем еще один, поел и благословил руку, посадившую дерево.

Плоть его окрепла, он снова двинулся в путь. Он все шел и шел. Было ли это днем или ночью? Все было покрыто мраком. Ноги устали месить грязь – казалось, будто они поднимали и несли с собой всю землю.

Вдруг при вспышке молнии он разглядел прямо перед собой стоявшую на высоком холме крохотную деревушку. Молнии то ярко озаряли белые дома, то снова погружали их в темноту. Сердце Иисуса радостно забилось: там, внутри домов, находились люди, его братья и сестры. Ему захотелось коснуться человеческой руки, вдохнуть воздуха, которым дышат люди, съесть хлеба, выпить вина, поговорить с ними. Сколько лет он так упорно стремился к одиночеству, бродил по полям и горам, разговаривал с птицами и дикими зверями, избегая людей. А сейчас… Какое это счастье – коснуться руки человеческой!

Иисус ускорил шаг, добрался до каменистого подъема, почувствовал прилив сил, потому как знал теперь, куда идти, куда ведет путь, указанный Богом. Пока он поднимался, тучи чуть разошлись, показался кусочек неба, и выглянуло солнце, уже клонившееся к закату. Стало слышно пение петухов, лай собак и пронзительные женские крики, доносившиеся с плоских кровель. Над крышами поднимался голубой дым, пахло горящими дровами.

– Благословен да будет род людской… – прошептал Иисус, проходя мимо первых домов и слыша, как там, внутри, переговариваются люди.

Камни, вода, дома – все блестело. Не блестело, а смеялось. Томимая жаждой земля напилась, исчезнувшее солнце возвратилось вновь. Люди и животные испугались было разразившегося потопа, но тучи стали рассеиваться, показалось густо-синее небо, и сердца их снова обрели покой.

Промокший до нитки, но счастливый Иисус шел по шумным узким улочкам. Показалась молоденькая девушка, которая тянула на пастбище белую козу с огромным выменем.

– Скажи, девушка, как называется ваша деревня? – спросил, улыбнувшись, Иисус.

– Вифания.

– Не посоветуешь ли, в какой дом попроситься на ночлег? Я нездешний.

– Входи в любую открытую дверь! – ответила девушка и засмеялась.

«Входи в любую открытую дверь! Добрые сердца у здешних сельчан, здесь рады гостям», – подумал Иисус, ища открытую дверь.