Записки следователя - Геннадий Скубилин

— Подумать только, врач может семье говорить, куда едет, что делает, учитель может, инженер тоже может делиться с женой, а они не могут, попросту не хотят, дым на себя напускают.

«Нет, — решил я, еле-еле успокоив женщину, — рано мне еще думать о собственной «половине».

11

Чтобы ввести в курс дела читателя, которому надо понять так же, как в ту пору и мне, о какой «операции» говорил генерал и для чего меня вызывал следственный начальник, необходимо вернуться немного назад.

К участковому инспектору Смолякову, принимавшему в тот день на заводе граждан по личным вопросам, обратилась член заводского комитета Вера Васильевна Прохорцева:

— Соседка моя, Антонина Ивановна, «муженьком» подозрительного типа обзавелась, да и сама она озлобленная, недоброжелательная. При случае обратите внимание.

И вот теперь Вера Васильевна Прохорцева сидела в кабинете моего начальника и как ни храбрилась, не могла унять во всем теле дрожь от непривычного предложения. Я должен был немедленно на правах племянника переселиться в ее квартиру.

— Этого требует дело, — убеждал ее Кирилл Петрович. — Мы разыскиваем опасных преступников, очень опасных, — сделал ударение Кирилл Петрович на слове «очень». — Вы должны нам помочь. Вы, кажется, даже член месткома?

— Завкома, — поправила смущенно женщина.

— Вот видите… На кого же нам опираться, от кого ждать помощи?

— Да я не возражаю. Для дела…

Придвинувшись к столу, втроем мы обсудили детали комбинации: как убедительнее поселиться в квартире на правах родственника Прохорцевой.

Решили: Вера Васильевна сейчас же прибежит домой с заготовленной Кириллом Петровичем телеграммой и оповестит всех, что приезжает, мол, племянник. Благо у Веры Васильевны их на самом деле три, и игра должна быть как можно приближеннее к «боевой обстановке».

Вера Васильевна встала, покрыла свой высокий белесый начес косынкой, улыбаясь, смотрела на меня и, видно, на себя тоже, как на людей, задумавших играть в детскую, но опасную игру.

В первом часу ночи, сотни раз пройдя инструктаж и репетиции, я с чемоданом в руке громко в коридоре сообщил «тете» новости, переступив порог ее квартиры.

Утром Антонина Влажнова, женщина с зелеными и как будто пустыми глазами, в узеньких брючках, зашла к Вере Васильевне, и та представила ей меня. Влажнова сразу с предложением:

— Заходите к моему бездельнику, сами скучать будете меньше, и мой Николай даст отдохнуть пружинам дивана. Валяется целыми днями, вот жизнь кому. Слесарь же отменный, — наигранно обидчиво говорила Антонина Ивановна Влажнова. — Привела в дом — в одну неделю обещал устроиться, так поди ж ты, бьет баклуши. Фамилия-то неприличная — Рылин.

Я взял припасенную на этот случай бутылку водки и вместе с Антониной Ивановной пошел в гости к ее соседям.

В кухне чистил картошку смуглолицый, черноволосый, как цыган, с кустистыми бровями лет сорока мужчина. Он, не вставая, поздоровался со мной и молча продолжал делать свое дело.

— Бросай бабью работу! — зло крикнула на Николая Антонина. — Потолкуй со свежим человеком.

— Толкуй сама, раз привела, — буркнул он. И, обернувшись, быстро бросил взгляд на меня. Этот самый Николай Рылин.

Я развернул из газеты и со стуком ставил на стол поллитровку. Николай поднял глаза, медленно вытер руки о брюки:

— Это нас устраивает. Таким пузырькам рады завсегда. Распить могем.

Николай еще раз вытер, теперь уже полотенцем, руки и подошел к столу. Нетрудно было догадаться, что он исстрадался без алкоголя. «Залетный» пил много и терял контроль над собой. Болтал обо всем, что у трезвого было на уме. Но о том, что я ждал от него, не вел пока речи, все больше твердил о своих переживаниях, говорил, что Антонина баба-кулак и его держит в ежовых рукавицах, что она змея тропическая и только по большой нужде он согласился с ней жить.

Вошла Антонина в забрызганных грязью чулках.

— Ты пойдешь сегодня в отдел кадров? — спросила в упор она Николая.

Тот, не моргнув осоловелыми глазами, выдержал ее взгляд.

— Пойду, пойду, отвяжись, худая жисть.

Вид у Николая был неприличный. Засаленный пиджак с темными пятнами, торчащие вихры немытых, лоснящихся волос. Он явно опускался.

12

Третий день я «пил» с Николаем. Он обо мне знал больше, чем моя родная мамаша. Я рассказывал про рыболовный траулер, на котором хожу в море, обещал через неделю взять его с собой.

— Здесь ты пропадешь.

Вера Васильевна принесла мне записку. Писал Павел Коржко.

«Терпение, в городе, судя по приметам, бродит Хабаров».

А было так. На улице Коммунаров в доме № 117 по объявлению вошел незнакомый мужчина и, предъявив документы на имя Виталия Савельевича Стрельцова, снял сдававшуюся Пряхиными комнату. Жил два дня, но прописываться не торопился. Об этом узнал участковый Свиридов и на следующий день рано утром пришел в дом Пряхиных, чтобы проверить у жильца документы, что называется, в постели. Но того и в такую рань не застал в доме: как сквозь землю провалился.

— Только-только был, — недоумевала хозяйка. — Видела же, умывался.

Жилец больше в квартиру Пряхиных не пришел.

А Николай окончательно спился и проникся полным доверием ко мне.

— Когда уезжаем? — сонно спрашивал он.

— А с чем ехать? Мои деньги пропили, тебе дружок не несет.

— Принесет, тот не надует. Мужик-кровопиец, а силен. Судим семь раз и сбежал!

— Сейчас-то? — недоверчиво переспросил я. — Там колючая проволока.

Самолюбивый и мнительный, Николай был задет за живое.

— Говорю, сбежал. Вместе тельпужили. Я по сроку вышел, а он драпа по тайге.

— Как это можно по тайге? — сомневался я.

— Как? Очень просто для него. Сняли Мишку с работы… (У Зинки в записке тоже Михаил, — мелькнуло у меня в голове) и направили в изолятор с двумя бойцами. Привезли к зоне соседней колонии. Один олух пошел узнать, как сдать заключенного, а второй курил. Мишка бросил вещмешок, метнулся в ворота стройконторы, перемахнул через двор, выломал в заборе доску, дальше рукой подать — тайга. Сзади пах, пах. Миша мой скинул робу — под ней цивильная куртка и брюки.

— Просто получается, — подлил я масла в огонь.

— Иди, попробуй, просто или нет, — горячился Николай. — Я — Цыганок, меня все в колонии знают, неделями мог прикидываться глухонемым, прибивал себя за шкуру к нарам, а не рискнул бы. Пуля в горб смотрит.

— Ерунда! — не унимался я.

— Ерунда! Он вышел на трассу, — махал у меня перед лицом корявой, тяжелой рукой Цыганок. — На попутной машине приехал к левому берегу Колымы. Ты был там? Нет! Сообрази, четыре дня человек скитался по тайге, прежде чем попасть в поселок. Ты знаешь его?

— Мишку?

— Спрашиваю про поселок… А я его, как свои пять мозолистых знаю. — Он растопырил пальцы перед своим носом. — Я против него гнида неполноценная, хотя дважды веревку на шею накидывал и стул из-под ног выбивал. Чувствуешь, поржавели голосовые связки.

Я его больше не слушал, уложил на диван, пришел в «свою» половину и написал Павлу, чтобы он проверил спецтелеграммой, кто сбежал в начале мая этого года по Магаданскому управлению.

13

Утром верный наш связной Вера Васильевна принесла ответ:

«Бежал Михаил Хабаров. Повторяю, он гуляет у нас по городу, будь готов, может зайти к Цыганку».

Нам нужен был человек, который бы отбывал наказание на Севере. Подошла кандидатура Владимира Ишкина, в прошлом много хлопот доставлявшего милиции. Вернулся Ишкин из заключения и поставил крест на своем непутевом прошлом, его словно подменили. Закончил среднюю школу, женился. Его задача теперь — часть всей нашей операции — войти в доверие к Цыганку, поделиться воспоминаниями, намекнуть, что «старое» дело он не бросил, и уточнить, есть ли у Рылина оружие. Цыганок о пистолете ничего не говорил мне.

Дальнейшие события развивались в нашу пользу. Антонина принесла на имя Рылина конверт. Вертела его и вслух удивлялась:

— Ни одного штампа, откуда письмо?

— Это я его с днем рождения поздравил, — сморозил я. Антонина успокоилась, стала варить ужин.

Я помочил теплой водой заклеенные места и вытащил из конверта вчетверо сложенный почтовый листок бумаги. Было написано:

«Гад, прикончу, если не вернешь игрушку».

Я заклеил, подсушил конверт и положил его на прежнее место.

Из бани ввалился Цыганок. Я следил за выражением его лица, когда он торопливо разорвал конверт и вдруг стал бледный, как стена.

Он начал ко мне приставать, кусая губы:

— Выручи. Отнеси штучку одну, скажу — куда.

— А сам?

— Боюсь. Зверь он.

— Мишка-то?

— Неважно. Твое дело передать и сказать: «Цыганок заболел, к нему нельзя».

— Ищи дурака в другом месте.

— Тебя он не тронет, в людном месте встреча.

— А ты попроси Володьку Ишкина.

К тому времени они были уже знакомы. Николай хлопнул себя ладонью по лбу.