Воспитание жестокости у женщин и собак. Сборник - Валентин Черных

До Гинзы, куда они ехали, было несколько остановок. Бурцев вначале считал, чтобы запомнить на всякий случай, потом отвлекся и сбился.

На эскалаторе они поднялись на улицу. И справа, и слева потянулись магазины. Магазины возносились вверх на много этажей. Бурцев и Шишов почти бегом обходили очередной этаж и на эскалаторах поднимались вверх. Чтобы осмотреть эти этажи готовой одежды, белья, обуви, парфюмерии, электрических, спортивных, электронных товаров, мебели, посуды, надо было потратить даже не часы, а дни, а может быть, и месяцы.

Наконец они поднялись на нормальную улицу, если можно назвать нормальной улицу, по которой двигались даже не сотни и не тысячи, а десятки, а может быть, и сотни тысяч людей. А сверху еще одна улица, по которой неслись только автомобили.

— Если кто потеряется, то в нашу гостиницу нужно ехать по серой линии, — предупредил Шишов, сам ошарашенный увиденным. Такого он, наверное, не видел ни в Париже, ни в Лондоне. — Вперед, — скомандовал он и ввинтился в толпу.

Бурцев старался не отставать. Они шли мимо ресторанов, мимо бесконечных магазинных витрин, поднимались, спускались. У толпы был свой ритм — ни быстрый, ни медленный, обгонять бессмысленно, потому что двигался еще и встречный поток. Бурцеву даже понравилось такое хождение. Но это его и погубило. Он остановился у витрины магазина рыболовных принадлежностей, как ему показалось, не больше чем на несколько секунд, но именно в эти секунды он упустил желтую рубашку Серегина — в этот вечер он постоянно держал в поле своего зрения яркое желтое пятно серегинской рубашки. И он даже не упустил, а перепутал. Желтое пятно вдруг свернуло за угол, он бросился следом, почему-то Серегин пошел очень быстро, лавируя среди японцев. Наконец он догнал, но в такой же желтой рубашке оказался негр, тощий и длинный, как и Серегин. Он метнулся обратно, повернул налево и не нашел магазина рыболовных товаров. Он прошел вперед, вот здесь он рассматривал бамбуковые спиннинги, но вместо спиннингов за стеклами витрины теперь стояли женские манекены в легких шелковых платьях.

«Спокойно, — сказал себе Бурцев. — Надо сосредоточиться и принять решение». Но решение не принималось. Он просто стоял и ждал, надеясь, что Серегин и Шишов вернутся и найдут его. Он выкурил сигарету, глянул на часы — прошло уже больше десяти минут, как он стоял, и если Шишов и Серегин вернулись к магазину с рыболовными товарами, то они уже наверняка пошли дальше, потому что найти одного человека среди сотен тысяч людей — это все равно что искать иголку в стоге сена, а он знал, что такое стог сена.

Он выкурил еще одну сигарету и попытался представить, как отсюда добраться до метро. Они шли прямо и только дважды поворачивали направо: один раз у ресторана, возле которого стоял «роллс-ройс» — основательная английская машина, он впервые видел такой автомобиль; и второй раз возле бара, в котором сидели молодые японцы и ели мороженое из больших цветных стаканов или из небольших ваз, — посуда явно не по размерам для маленьких японцев.

Бурцев пошел обратно, повернул налево, потом еще раз налево, но не обнаружил ни ресторана с «роллс-ройсом», ни бара с мороженым в больших бокалах или небольших вазах.

Один из баров ему попался, но в нем ели лапшу из мисок. Бурцев пошел назад, снова пошел вперед, снова повернул налево и еще раз налево и попал во двор, где разгружали рыбу, переложенную льдом. Бурцев вышел со двора и оказался на перекрестке магистрали, по которой неслись не сотни, а тысячи автомобилей.

Надо возвращаться в гостиницу, решил он, надо только найти метро и поехать по серой линии. Станция метро была под большим универмагом.

Он огляделся. Большие универмаги были всюду. Надо спросить у японцев, подумал Бурцев и остановил пожилого японца.

— Битте, — сказал Бурцев, он вспомнил немецкое слово «пожалуйста». — Метро. Метрополитен.

Японец широко улыбнулся и тоже о чем-то спросил.

— Метро, — повторил Бурцев и изобразил звуково: — Чик, чик, — и добавил: — Отель.

— Ес. — Японец еще шире улыбнулся, поднял руку, и тут же к тротуару подрулило такси. — Такси, — сказал японец. Задняя дверца такси распахнулась сама. — О’кей, американ!

— Русский, — сказал Бурцев. — Рашен.

— О, перестройка, Горбачев, Ельцин. Петербург, Москва, Сибирь. — Японец, по-видимому, выпалил все знакомые ему русские слова, посмотрел озабоченно на часы, улыбнулся, помахал рукой, сказал: — Гуд-бай! — и скрылся в толпе.

«Поеду на такси, — решил Бурцев. — Конечно, японские таксисты, как и московские, ездят не по самому короткому пути, он меня, конечно, покатает, на метро мы добирались не больше получаса, ну двадцать километров», — прикинул Бурцев.

Таксист молча ждал, пока он сядет. И вдруг Бурцев ощутил, как быстро забилось сердце, он еще даже не осознал беду, которая к нему подбиралась, только беспокойство от незаданного еще вопроса, на который его мозг не выдавал ответа. Он боялся себе признаться, что через несколько секунд, оттягивай, не оттягивай, но придется сказать очень четко: он попал в беду, а может быть, даже и в катастрофу…

— Я, пожалуй, еще погуляю, — сказал Бурцев японцу. — У меня есть время. Я еще посмотрю на ночной Токио.

Японский таксист молча ждал. «Если я сяду, — подумал Бурцев, — он тут же включит счетчик, а если не включил — надо обрываться». И Бурцев, помахав таксисту, вступил в поток и заспешил, понимая, что таксист вряд ли погонится за ним, оставив машину на дороге. Ему еще надо припарковать машину, и на это уйдет время.

Бурцев свернул налево, потом направо, вытер лоб уже мокрым платком. Он еще надеялся на чудо. Сейчас он проверит все карманы, бумажник, паспорт. А вдруг? Но он отчетливо представил, как положил карточку гостя на стол у себя в номере, на карточке английскими буквами была написана его фамилия: Bourtsev и название отеля. Название он не запомнил, отметил тогда, что слово очень напоминает название птицы. Раньше он никогда не брал с собой этих карт. Его привозили и отвозили, и, сколько он себя помнил, карту у него никогда не спрашивали. Портье его запоминали сразу, то ли было такое указание запоминать советских товарищей, то ли опытные служащие сами знали, кого запомнить. Обычно, когда он подходил к стойке, портье улыбался и протягивал ключ от его номера.

Бурцев достал бумажник. В нем лежали серозеленые японские тысячи. Он перелистал паспорт, проверил карманы пиджака, брюк, еще раз просмотрел бумажник, паспорт, карман за карманом. Чуда не произошло.

Однажды в детстве он разбил бутыль с брагой, которую отец заварил на майские праздники. Доставал в чулане с полки варенье и уронил бутыль. Конечно, он собрал осколки, вытер пол. Тогда он забрался на печь, укрылся полушубком и мгновенно уснул. Когда надо было что-то решать, а решения не находилось, ему нестерпимо хотелось уснуть.

И работая в ЦК, прежде чем доложить заведующему неприятное известие, он закрывал кабинет, составлял стулья, ложился, укрывался плащом и засыпал, зная, что, когда проснется, что-нибудь произойдет: или справка не понадобится, или кто-то из инструкторов позвонит в область и договорится с обкомом, чтобы оттуда не жаловались.

Он огляделся. Лечь некуда. В России такого быть не могло. Даже в Москве, самом крупном городе, всегда можно зайти за угол любого магазина и устроиться на груде ящиков, ящиками же забаррикадироваться, чтобы никто не увидел. Здесь не было ни одного свободного метра, чтобы прилечь. Перед одним из домов он увидел маленькую площадку, где можно бы лечь и даже вытянуть ноги. Но на этой площадке росли три карликовых дерева, из камней была сложена небольшая горка и даже было озерко с миску величиной. А если полиция? Заберет в вытрезвитель наверняка: пиво-то он пил. Утром сообщат в посольство. А если самому позвонить в посольство? Все же русские люди, поймут. С каждым может такое случиться. А как же по-английски «посольство»? «Посольство» — это по-русски, от «послать, посылать». Во всех странах, где он побывал, посольство называлось одинаково, он только не помнил, от английского или от французского слова. Не зная языков, он искал похожее русское слово, чтобы по ассоциации запомнить иностранное. Он точно помнил, что слово «посольство» было похоже на русское слово «посад». Значит, поселились, сели, осели. И все-таки без переводчика, понимающего по-русски, он не разберется. Должен быть в японской полиции чиновник, который говорит по-русски. Наши тоже совершают преступления, может и не очень по-крупному. В институте один знакомый предлагал ему набрать монет по двадцать копеек, которые японские автоматы по весу принимают за монеты в сто йен. Доход почти в тысячу процентов. Он, конечно, не согласился, но некоторые, наверное, соглашаются.

Теперь, когда он просчитал почти все варианты и не нашел выхода, он рассуждал почти спокойно. Даже если японская полиция свяжется с российским посольством, он ничего сказать не сможет и в посольстве. Название отеля, где они остановились, он не помнил. Название японской фирмы записано у Серегина и Шишова. Когда он работал в ЦК, он никогда не записывал и не запоминал ни вывесок отелей, ни названий улиц, для этого существовали референты и переводчики. Его отвозили, привозили, вели в рестораны, прогуливали по Будапешту, Берлину или Варшаве. В этих городах он ни разу не спускался в метро.