Время предательства - Луиза Пенни

Этот вопрос ошеломил отца Антуана.

– Сфальсифицировать? Зачем?

– Я не знаю точно зачем, но мне хочется знать, возможно ли такое.

Священник задумался.

– Мы не делаем запись о захоронении, если не видим свидетельство о смерти. Если же свидетельство фальшивое, тогда, наверное, и запись будет неверна. Но похороны? С похоронами куда труднее, non? Ну, то есть кого-то так или иначе нужно похоронить.

– А гроб мог быть пустым?

– Маловероятно. Из похоронной конторы вряд ли привезли бы пустой гроб.

Гамаш улыбнулся:

– Пожалуй, вы правы. Однако они могли и не знать, кто лежит в гробу. А если вы не знаете умершего, то вас нетрудно обмануть.

– То есть вы предполагаете, что в гробу кто-то лежал, но не тот, кто указан в свидетельстве о смерти?

На лице отца Антуана появилось скептическое выражение. И Гамаш мог его понять.

Однако в жизни пятерняшек Уэлле было столько фальши, так почему бы не сфальсифицировать и их смерть? Но с какой целью? И кто из них может еще оставаться в живых?

Гамаш покачал головой. Безусловно, самый разумный ответ был и самым простым. Они все уже умерли. И вопрос не в том, мертвы ли они, а в том, не убили ли их.

Он посмотрел на соседние надгробия. Слева тоже лежали Уэлле. Семья Исидора. Справа – Пино. Семья Мари-Ариетт. Первое имя всех мужчин Пино было Марк. Гамаш наклонился ближе и не удивился, увидев, что первые имена всех девочек – Мари.

Он снова перевел взгляд на надгробие Мари-Ариетт.

«Моя мать давно умерла и покоится в другом городе, но со мной так еще и не покончила».

Что же за незаконченное дело оставалось между матерью и дочерьми?

– В последнее время кто-нибудь интересовался пятерняшками? – спросил Гамаш, когда они гуськом возвращались по расчищенной им узкой дорожке.

– Нет. Большинство людей их давным-давно забыли.

– А вы давно здесь священником?

– Около двадцати лет. Когда я приехал, пятерняшек здесь уже не было.

Значит, этот усталый священник ничего не получил от чуда. Кроме мертвых тел.

– А они приезжали сюда когда-нибудь?

– Нет.

– И все же они похоронены здесь.

– А где им еще упокоиться? В конце все возвращаются домой.

Гамаш подумал, что так оно, вероятно, и есть.

– А родители? Их вы знали?

– Я знал Исидора. Он прожил долгую жизнь. Так больше ни на ком и не женился. Всегда надеялся, что девочки вернутся, будут присматривать за ним в старости.

– Но они так и не вернулись.

– Только на его похороны. А потом уже на свои.

Священник взял у Гамаша старые ключи, и на этом они расстались. Однако до возвращения в Монреаль Гамаш должен был сделать кое-что еще.

Несколько минут спустя старший инспектор Гамаш заехал на парковку и заглушил двигатель. Он посмотрел на высокие стены, на пики ограды, на завитки колючей проволоки поверху. Охранники с вышек наблюдали за ним с винтовками наперевес.

Они могли не беспокоиться. Старший инспектор не имел намерения выходить из машины, хотя ему и хотелось.

Церковь находилась всего в нескольких километрах от ЗООПа, тюрьмы, в которой содержался сейчас Пьер Арно. Куда посадил его Гамаш.

Поговорив со священником и посмотрев книги, он собирался ехать прямо в Монреаль. Но вместо этого сидел здесь, преодолевая соблазн. Привлеченный сюда Пьером Арно.

Их разделяло лишь несколько метров, а Арно знал все ответы на вопросы Гамаша.

Старший инспектор все больше и больше убеждался в том, что именно Арно заварил всю эту кашу. Но он знал, что Арно не в силах остановить начатое. Это должны сделать Гамаш и его команда.

Хотя искушение увидеть Арно было велико, он не мог нарушить слово, данное Терезе. Он завел двигатель, включил передачу и поехал. Но не в Монреаль, а в другом направлении – назад к церкви. Он снова остановил машину у дома священника и постучал в дверь.

– Опять вы, – сказал священник, впрочем без особого огорчения.

– Désolé, mon père, – сказал Гамаш. – Скажите, Исидор до самой смерти жил в собственном доме?

– Да.

– Готовил еду, убирал, рубил дрова – все сам?

– Старое поколение, – улыбнулся священник. – Самодостаточное. Он гордился этим. Никогда не просил о помощи.

– Но старикам всегда помогали, – заметил Гамаш. – По крайней мере, так было в прошлом. Члены семьи присматривали за родителями и дедами.

– Верно.

– Так кто же приглядывал за Исидором, если не его дети?

– Ему помогал один из его шуринов.

– Он все еще здесь? Могу я с ним поговорить?

– Нет. После смерти Исидора он уехал. Насколько мне известно, старый месье Уэлле в благодарность оставил ему ферму. Кому еще было ее оставлять?

– Но он сейчас не живет на ферме?

– Не живет. Продал ее и уехал в Монреаль, кажется.

– Нет ли у вас его адреса? Я бы хотел поговорить с ним об Исидоре, Мари-Ариетт и девочках. Он ведь должен был их знать, верно? Так же как и их мать. – Гамаш затаил дыхание.

– О да. Она ведь его сестра. А девочкам он приходился дядей. Адреса его у меня нет, – сказал отец Антуан, – но его зовут Андре. Андре Пино. Теперь он и сам уже старый.

– А сколько ему сейчас?

Отец Антуан задумался.

– Не могу точно сказать. Можем посмотреть по приходским книгам, если хотите, но я бы сказал, ему далеко за семьдесят. Он родился последним в семье, через много лет после сестры. У Пино была огромная семья. Добрые католики.

– Вы уверены, что он жив?

– Не уверен, но здесь его нет. – Священник окинул взглядом кладбище. – А куда еще он мог бы вернуться?

Домой. Но не на ферму, а в могилу.

Глава тридцать первая

Эксперт протянул Гамашу отчет и шапочку:

– Готово.

– Есть что-нибудь?

– На шапочке обнаружены три существенных контакта. Не считая, конечно, вашей собственной ДНК.

Он неодобрительно посмотрел на Гамаша, который загрязнил вещественное доказательство.

– А кто остальные?

– Ну, я бы сказал, что шапочка побывала в руках более чем у трех человек. Я нашел следы ДНК целой группы людей и по крайней мере одного животного. Возможно, случайный контакт, имевший место много лет назад. Ее взяли, возможно, даже носили. Но недолго. Она принадлежала кому-то еще.

– Кому?

– Я к этому и веду.

Эксперт смерил Гамаша раздраженным взглядом. Старший инспектор жестом велел ему продолжать.

– Так вот, как я уже говорил, имели место три существенных контакта. Один из них посторонний, а два других – родственники.

Гамаш подумал, что посторонний, скорее всего, Мирна, которая держала шапочку и даже пыталась ее надеть.

– Одно из совпадений относится к жертве.

– Констанс Уэлле, – сказал Гамаш. Его это не удивило, но для полной уверенности требовалось подтверждение. – А другое?

– Вот тут-то и начинается самое интересное и трудное.

– Вы сказали, что они родственники, – поторопил его Гамаш, надеясь избежать долгой и несомненно увлекательной лекции.

– Так оно и есть. Но другая ДНК старая.

– Насколько старая?

– Я бы сказал, несколько десятков лет. Точнее определить нельзя, но родство тут несомненное. Может, брат и сестра.

Гамаш опустил взгляд на ангелов:

– Брат и сестра? А родитель и его ребенок?

Эксперт немного подумал и кивнул:

– Тоже возможно.

– Мать и дочь, – пробормотал Гамаш себе под нос.

Значит, они не ошиблись. Буквы «МА» подразумевали «ма». Мари-Ариетт связала шесть шапочек. По шапочке для дочек и одну для себя.

– Нет, – возразил эксперт. – Не мать и дочь, а отец и дочь. Старая ДНК почти наверняка мужская.

– Pardon?

– С полной уверенностью я вам, конечно, не могу сказать, – ответил эксперт. – Я пишу об этом в отчете. Эта ДНК взята с волоса. Я бы сказал, что много лет назад шапочка принадлежала мужчине.

Гамаш вернулся в свой кабинет.

В отделе никого не осталось. Даже Лакост ушла. Он позвонил ей из машины от дома священника и попросил найти Андре Пино. Теперь больше, чем когда-либо прежде, Гамаш хотел поговорить с человеком, который знал Мари-Ариетт. Но, помимо этого, Пино знал также Исидора и девочек.

Отец и дочь, сказал эксперт.

Гамаш представил себе Исидора с распростертыми руками, благословляющего детей. Выражение самоотречения на его лице. Может быть, он не благословлял, а просил у них прощения?

«И когда мы снова встретимся, прощенные и простившие…»

Не потому ли ни одна из них не вышла замуж? Не потому ли они вернулись только для того, чтобы убедиться, что он мертв?

Не потому ли Виржини покончила с собой?

Не потому ли они ненавидели мать? Не за то, что она сделала, а за то, чего не сумела сделать? И правда ли, что государство, такое надменное и бесцеремонное, на самом деле спасло девочек, забрав их из мрачного фермерского дома?

Гамаш помнил радость на лице Констанс в тот момент, когда отец зашнуровывал на ней коньки. Старший инспектор принял это за чистую монету, но теперь его одолели сомнения. Он расследовал немало дел, связанных с насилием над детьми, и знал: оказавшись в одной комнате с обоими родителями, ребенок почти наверняка бросится в объятия насильника.