Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн

импульсивная девушка может погубить целую расу, открыв священную шкатулку с секретами фейри и рассыпав их по трем королевствам. Но разве это в некотором смысле не то, что я сама только что сделала?

Выпустила то, что способно обречь нашу расу на гибель!

– Фэллон, что, Котел побери, здесь происходит?

Я поворачиваюсь к дверям.

Высокая худощавая фигура Нонны стоит спиной к свету, и все же я не упускаю из виду морщины, пересекающие ее лицо, или направление ее взгляда, когда она рассматривает мой опрокинутый стул, распахнутый шкаф, смятые простыни и опрокинутую вазу с пионами.

– Ты… делаешь перестановку?

Я фыркаю и вытираю влагу с ресниц.

– Гокколина, что случилось?

– Ты когда-нибудь делала глупости из-за любви, Нонна?

– Я вышла замуж за твоего дедушку.

– Ты… ты любила его?

– Когда-то давно. В чем дело?

Когда я смотрю на звезды, сияющие на кобальтовом небе, желание довериться бабушке сводит с ума.

– Что ты натворила? – Должно быть, она подошла ближе, потому что меня окутывает ее цветочный аромат, хотя руки не прикасаются. И наверняка больше никогда не прикоснутся, как только она узнает о том, что я сделала из доверчивости.

Именно страх того, что она перестанет смотреть на меня как на драгоценность, заставляет держать язык за зубами и ослабляет растущее желание сбросить с себя это бремя.

Поскольку она ожидает, что я что-то скажу, я бормочу:

– У Данте будет немного свободного времени на следующей неделе.

Брови Нонны приподнимаются, когда она внимательно осматривает меня, а затем мою спальню, явно озадаченная связью между отдыхом Данте и беспорядком в комнате.

– Он попросил меня провести время с ним. Только мы вдвоем. – Я облизываю губы. – Я сказала «да».

Никогда в жизни я не представляла, как буду делиться этим со своей бабушкой, но лучше так, чем объяснять истинный источник беспокойства.

– Я не прошу твоего благословения, потому что знаю, что ты никогда не дашь его мне, но я хотела, чтобы ты знала.

Я хочу, чтобы она погладила меня по руке и сказала следовать зову своего сердца. Сказала сладкую ложь, как в детстве, когда она пыталась защитить меня от суровой реальности жизни. Но Нонна не лгала мне уже много лет.

Она вздыхает:

– Гокколина, принц никогда не женится на тебе, сколько бы путешествий вы с ним ни совершили вместе.

Я задыхаюсь, как будто она проткнула меня теми обсидиановыми шипами.

– Ты ничего не знаешь о Данте и как сильно он отличается от Марко!

Губы Нонны сжимаются в тонкую линию.

– Ты такая пресыщенная, Нонна. Такая… такая… – Мои глаза щиплет при виде ее сурового лица. – Я ненавижу тебя.

Она не реагирует. Либо ей все равно, либо она не думает, что я всерьез.

– Я докажу, что ты ошибаешься. – Я иду к двери, но возвращаюсь, поднимаю матрас и хватаю золотую монету. – Вот. Убедись, что маркиз получит плату.

– Где ты…

– Мне дали ее.

– Кто? Чьи деньги ты взяла?

– Я не брала. Ее дали.

– Кто?

– Мужчина, который не считает меня дурой из-за любви к принцу и который не верит, что я ничего не значу из-за происхождения.

Ветерок бросает прядь волос в мои пылающие глаза. Я убираю ее обратно.

Пусть ветры благополучно отнесут тебя домой.

Внезапно я думаю, что это был мамин способ сказать мне, что этот ветхий голубой дом больше не мой. Что я должна расправить крылья, как ворон, и воспарить к своему истинному дому – Изолакуори – через Ракс и Монтелюче.

Уходить. Фэллон.

Я смотрю на теперь пустынный почерневший берег и сверкающую зелень за ним. Я ухожу, мама. Я уйду сегодня ночью и соберу этих пятерых воронов.

О, какой взгляд будет у Нонны, когда она увидит меня на троне Люче.

Вдохновленная образом себя в короне, я выхожу из своей клетки и убегаю от женщины, которая держала меня в ней взаперти двадцать два года.

Глава 37

Хотя я подумываю немедленно отправиться в Ракс, сначала я иду в таверну. Как сказал король, я ответственная и не оставлю семью Амари в затруднительном положении только потому, что бабушка ранила мою гордость.

Кроме того, я хочу получить свою зарплату, так что у меня будут монеты, чтобы обменять их во время путешествия через лючинские дебри, и нужно сообщить лучшей подруге, что я ухожу, чтобы она не волновалась.

Когда я дохожу до «Дна кувшина», таверна ломится от посетителей, а обе сестры выглядят так, словно взорвали себя магией воздуха. Их волосы стоят дыбом, а ключицы блестят от пота.

– Наконец-то! – Сиб проносится мимо меня с подносом напитков, который она ставит на стол. – Где, во имя трех королевств, ты была?

Чувство вины поселяется у меня в груди при мысли, что я покидаю их.

Они заменят меня.

Меня можно заменить.

Этот тихий голос, который в прошлом побуждал действовать импульсивно, снова велит придерживаться плана. Вряд ли я могу вернуться домой. Не после того, как сбежала.

Я оглядываюсь через плечо, как оглядывалась сотни раз с тех пор, как захлопнула дверь своего дома, ожидая увидеть идущую за мной по пятам Нонну. Единственный, кто смотрит на меня, – это бородатый рыбак, скребущий свою палубу.

Бабушка такая же гордая, как и я. Ожидать, что она будет преследовать меня, все равно что ожидать снегопада в разгар лета.

Проглотив комок в горле, я закатываю рукава и принимаюсь за работу. Бездумные действия позволяют планировать следующие шаги. В глубине души я надеюсь, что Бронвен будет ждать меня с оседланным конем, но если нет – придется ли отправиться в путь без лошади?

Только сейчас до меня доходит, что я в совершенно непрактичной одежде. Как бы ни были мне отвратительны мои ботинки и застиранные платья, я точно не могу пройтись по Монтелюче в шелковых туфлях и платье, нежном, как крылья бабочки.

В Раксе одежда сшита так, чтобы просто не рвалась. Я продам ее кому-нибудь. Конечно, у меня не будет проблем с такой красивой одеждой.

Сибилла толкает меня плечом:

– Во-первых, где ты взяла это платье? Оно великолепно! Во-вторых, что тебя гложет?

– Я позаимствовала его у сестры Феба.

Веки Сиб взлетают вверх.

– Флавия-я-ненавижу-полукровок-Акольти одолжила тебе платье?

– Феб одолжил его мне.

– И у него валялось одно из платьев его сестры, потому что?.. Ох. – Я не уверена, к какому выводу она пришла, но оставляю ее с этим. Может быть, Феб расскажет ей, но я не буду. Особенно не в месте, полном чужих ушей.

– Что касается того, что меня гложет… Я переспала