Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн

Получить совет? Указание? Хранилище вполне могло быть случайностью. В конце концов, у моей матери не все в порядке с головой.

О чем я говорю? Это не было случайностью. Она предупредила меня, что Бронвен наблюдает – и Бронвен наблюдала. Она говорила о золоте в хранилище Акольти – и там были кучи золота.

Какая-то высшая сила использует мою мать в качестве рупора.

Это что, высшая сила самой Бронвен?

Что Бронвен такое?

Стены моей спальни перестают существовать. Потолок и пол тоже. Внезапно я смотрю вниз, в провал. Я вытягиваю руки и ударяюсь костяшками пальцев обо что-то твердое – стену из серого камня. Кончики пальцев другой руки разжимаются, но не встречают сопротивления.

Я склоняюсь в сторону и хватаюсь за камень, хотя и не падаю.

Я… я плыву.

Что, Котел, со мной происходит? Взгляд дико мечется вокруг в поисках чего-то… кого-то, но я одна в… Где я? В Монтелюче?

Шум потока гремит подо мной.

Далеко, далеко подо мной.

Несмотря на то что сила тяготения не действует на меня, я хватаюсь за камень и больше похожу на ящерицу, чем на женщину.

Я хочу позвать на помощь, когда вижу, как что-то поблескивает на узком выступе подо мной. Черная стрела торчит из его груди. Мой крик пропадает, не успев родиться, и я моргаю.

Ущелье исчезает, и я снова в своей спальне, сижу на корточках перед кроватью, вцепившись пальцами в деревянную раму так, что костяшки побелели, и все мое тело сотрясает дрожь.

Мои губы дрожат при каждом вздохе.

Было ли это видением?

Теперь у меня видения?

Это то, что нападает на мамин разум?

Несмотря на то что я больше не болтаюсь в десятках метров над провалом, я осторожно выпрямляюсь. Мне неприятно признаваться, но я бросаю взгляд на пол, чтобы убедиться, что он все еще тут. Конечно же, планки из твердой древесины блестят, как сырой мед[44].

Наконец я снова поднимаю взгляд на ворона и вздыхаю.

– Думаю, я знаю, где найти твоего следующего друга. – Я запускаю пальцы в волосы, убирая пряди с лица, и смотрю в сторону окна. Два шага – и я раздвигаю занавеску, чтобы взглянуть на окутанные дымом вершины. – Я думаю, он в ущелье где-то в тех горах.

Дрожь снова пробегает по телу. Если Ракоччи считается опасным местом, то горная цепь, разделяющая две части королевства, по слухам, поглощает всех осмелившихся проникнуть в ее скалистые складки.

– Может, Бронвен поручит эту миссию кому-нибудь другому? – Я поворачиваюсь обратно к ворону, внимательно рассматриваю цитрины в его голове, прежде чем пройтись взглядом по его короткой шее и черным крыльям. – Или еще лучше: почему бы тебе не слетать туда и не помочь своему другу?

Ворон, кажется, прищуривается, и я делаю то же самое.

– Я не понимаю, чем мое предложение заслужило такой взгляд. Оно нисколько не возмутительно. На случай если ты не заметил, у меня нет ни крыльев, ни магии.

Мой лоб покалывает, будто кожа онемела. Я потираю его, пытаясь избавиться от странного ощущения, и вдруг я стою в пропитанном ночной влагой лесу перед Бронвен и оседланной лошадью.

Я вздрагиваю. Закрываю глаза. Когда открываю их – я снова в своей спальне, цепляюсь за занавески, как за спасательный круг.

Какого Котла это было? Другое видение?

И если да, то кто его послал? Один из наших богов? Сама Бронвен? Бронвен – богиня? Оракул? Колдунья? Или злой дух? Она определенно выглядит потусторонне с ее расплавленным лицом и невидящими глазами, как нечто порочное.

О боги, что, если она злой дух, пришедший уничтожить мир через меня?

История Приманиви всплывает в моем сознании, вызывая бурю эмоций. Что я наделала? Что я делаю?

Глава 36

Я смотрю на свою кровать. Смотрю на ворона, который смотрит на меня в ответ. Я резко наклоняюсь и присаживаюсь, цепляю кожаную сумку, которую засунула под кровать, и выдвигаю ее, а затем хватаю обсидиановые шипы, по одному в каждую руку, и вскакиваю на ноги.

Прежде чем ворон успевает слететь со своего насеста, я наношу удар. Снова и снова. Каждый раз, когда я думаю, что шипы столкнутся с плотью, они проходят сквозь черный дым.

Пот стекает по моему затылку и пропитывает платье, мышцы дрожат, а жжение между бедрами невыносимо, и все же я не прекращаю атаку на злого ворона.

Я никогда не причиняла вреда животному, никогда не желала никому зла, но сейчас я более чем когда-либо убеждена, что пробужденная мною птица – не животное.

– Что ты такое? – рычу я, сидя и подняв оружие.

У злобного существа хватает наглости хмуриться. Чего я не могу понять, так это почему оно не улетело… почему оно так издевается надо мной. Не может дымом проскользнуть под дверями?

Раздраженная, я широко распахиваю окно. Легкий ветерок обдувает капельки пота, выступившие на моей верхней губе.

– Убирайся! Убирайся и найди Бронвен. Скажи ей, что я не ее марионетка. Мне не нужна ни она, ни ты, чтобы завоевать сердце Данте. Мы будем вместе, с короной или без короны.

Я все еще сжимаю осколки разбитого черного камня, но мои пальцы ослабли и дрожат.

– Улетай!

Ворон смотрит на меня сверху вниз с верхней части шкафа.

Боги, это самый глупый злой дух в истории злых духов. Я приглашаю его на выход, а он не принимает приглашение.

Не раздумывая, я швыряю шипы в Марелюче. После того как темный канал поглощает их, я собираюсь повернуться обратно к птице и замечаю фигуру, стоящую на черном берегу Ракса.

Возможно, тюрбан и развевающаяся юбка мне только привиделись, но это не мешает закричать:

– Найди кого-нибудь другого! Хватит с меня твоего дурацого поручения! – У меня щиплет глаза. От пота. От слез. От полного и беспросветного разочарования. Почему я?

– Почему я? – шепчу вслух.

Потому что ты глупая девчонка без магии, чью волю так же легко подчинить, как и сердце, вот почему. Мой разум – безжалостный критик.

Я отвожу горящий взгляд от Бронвен или того, кто стоит на другой стороне канала, если это вообще живое существо, и осматриваю темные углы своей спальни. Я ожидаю оценивающего блеска золотых глаз, но его нет.

Ничего не движется.

Ворон исчез.

Он улетел.

Наконец-то.

Есть одна старая сказка, которую фейри любят рассказывать своим детям, чтобы предостеречь их от дружбы с круглоухими. Это история о том, как полукровки потеряли кончики своих ушей. Я никогда не верила в историю, что одна