Срок для Бешеного - Виктор Доценко

— Что с вами, обвиняемый?

Но Савелий не слышал вопроса пне мигая смотрел на Ларису, которая попятилась, под этим страшным взглядом. Милиционер, стоявший рядом, опустил руку на его плечо.

— Товарищ судья! — Татьяна Андреевна с тревогой поднялась с места. — Прошу вызвать врача!

— Объявляется перерыв! — моментально отозвался судья, затем повернулся к секретарю. — Лидочка, срочно вызовите врача… психиатра!..

СМЕРТЬ ФЕДОРА

…Было совсем темно, когда Савелий с Федором на спине добрался до Каменистой поляны. Шатаясь от усталости, будто на палубе в штормовую погоду, он дотащил его до густой травы и осторожно опустел на землю.

— Вот и добрались мы с тобой, Федор! — прошептал Савелий пересохшими губами. — Часок отдохнем и дальше двинем… Посмотри, какая ночь! Как небо вызвездило, сосчитать можно! Слышь, Федор?! Угрюмый лежал тихо и не откликался.

— Чудак! Спать в такую ночь! Федор! — позвал он громче. — Спит. — Савелий вздохнул с сожалением. — Так крепко, что хрипов не слышно… Ну, спи… для тебя сон — лекарство! — Он откинулся на спину, но тут же вскочил, словно ошпаренный кипятком, и наклонился над Федором.

— Федор! — Савелий встряхнул его за плечи, но тот не откликался. — Федор! — позвал он громче и приник ухом к его груди. Ничего не услышав, схватил его за руку и вздрогнул от неожиданности… рука была холодная, как лед… — Федор! — прошептал обречено Савелий и вдруг истошно, на всю тайгу закричал: — Фе-е-е-е-до-о-о-р!!!

Савелий долго сидел перед телом на коленях, раскачиваясь, как маятник, из стороны в сторону. Потом вздрогнул от того, что руке стало холодно: до сих пор он держал руку мертвого Федора. Савелий достал из кармана коробок, открыл: оставалось еще четыре расщепленные Федором спички. Чиркнув одной, осветил лицо Угрюмого. Черты его заострились и приняли успокоенное выражение. Остекленевший взгляд был ласковым и добрым. Казалось, он улыбнулся хотел что-то сказать смешное, но не успел: настигла его смерть.

Савелий не заметил, как спичка, догорев до конца, обожгла пальцы и тут же погасла. Смерть Федора настолько поразила его, что он застыл в той позе, в которой всматривался в лицо покойного. Одеревеневшее тело не желало подчиняться… Такое же состояние было у него и на суде…

ПОЧЕМУ, ЛАРИСА?

Это произошло в тот момент, когда Савелий вдруг осознал, что Лариса, его любимая Лариса совершенно не заинтересована в благополучном для него исходе дела. Единственный близкий ему человек — отказался от него, предал… Он стоял до тех пор, пока не пришел врач, насильно заставивший его прилечь.

Савелий ничего не слышал и ничего не ощущал. Что-то говорил врач, адвокат, судья… Его прослушивали, осматривали, что-то говорили ему. А он?.. Он как бы со стороны наблюдал за всем, что происходит вокруг, и видел только одно: пустые и холодаю глаза Ларисы. И слышал ее странный, какой-то нереальный голос, сквозь хохот истерично бросающий ему — Кто ты такой? Я не знаю тебя!

Единственно, чему удивлялся в тот момент Савелий, — почему голос доносится из этих безразличных глаз?.. Ее голос существовал как бы независимо от нее… Странное это было состояние… Нет, он не терял сознание и совершенно четко видел все вокруг, слышал, даже понимал, но… Но совершенно не владел своим телом, словно оно было чужим, а он со стороны наблюдает за тем, что с этим телом делают…

Он пришел полностью в себя только тогда, когда судья огласил приговор: что? Ему девять лет лишения свободы? Девять лет? За что?! Как это возможно?

Зал судебных заседаний опустел мгновенно, и милиционер, стоящий рядом, положил ему руку на плечо:

— Руки — назад! Пошел!

Савелий подчинился машинально и двинулся за милиционером, медленно спускаясь по лестнице.

«Нет! Что-то здесь не так! Лариса! Почему ты промолчала о нас? Я же люблю тебя! Может, тебя заставили? Под угрозой заставили? Под угрозой заставили так говорить?! Я должен это узнать!» — стучало в его мозгу. Савелий оглядывался по сторонам, ожидая, что Лариса вот-вот появится и все станет ясно. Но ее все не было, а его сейчас закроют под замок, и тогда будет поздно!..

На площадке перед выходной дверью Савелий резко повернулся и толкнул одного милиционера на другого. Столкнувшись, они упали, а он бросился к дверям… Но когда открыл, то навстречу ему шли трое сотрудников, возвращавшихся обеда. Оценив ситуацию, они набросились на Савелия… Он успел сбить ударом ноги одного, второго и третьего свалил локтями, но уже подоспели еще несколько человек, к тому же начали действовать успокоительные инъекции, сделанные врачом: апатия сковала тело, и ему надели наручники и на руки и на ноги…

Забрезжил рассвет, а Савелий все сидел на коленях в той же позе, в которой засветил спичку, чтобы посмотреть на лицо мертвого Федора. Упавшая с дерева сухая ветка или щипка, сбитая птицей, заставила его вздрогнуть. Очнувшись, Савелий недоуменно посмотрел на свою одеревеневшую руку, сжимающую спичку, с трудом разжал пальцы и медленно опустил руку.

Его взгляд упал на лицо покойника, глаза которого продолжали оставаться открытыми. Савелий провел по лицу, прикрывая их, упал рядом с телом и горько, безутешно заплакал…

Он плакал так, как могут плакать только сильные мужчины: глухо, надрывно, сжимая до боли в суставах тяжелые кулаки. Плакал от бессилия перед лицом смерти…

Скоро совсем рассвело. Яркое солнце нежно, словно понимая его и сопереживая горю, коснулось теплыми лучами его головы. Нервно вздрагивая от сдерживаемых рыданий, Савелий медленно поднялся с земли и, намеренно отворачиваясь от мертвого тела, подошел к дереву, отломал толстую ветку. Заострив ее финкой, подаренной Федором, выбрал более или менее свободное от камней место, рядом с высокой и стройной сосной, и с каким-то ожесточением начал копать…

РАССКАЗ О ТЕТЕ

С небольшим чемоданчиком в руке в форме моряка рыболовного флота Савелий вышел из купейного вагона пассажирского поезда. Не успел отойти от вагона, как к нему подошел тщедушный старичок и потянул его за рукав кителя:

— Савелий Говорков?

— Так точно! — Савелий удивленно пожал плечами, не понимая, чего хочет этот старик.

— И не вспоминай! — махнул рукой тот. — Ты меня не знаешь… Не обижайся, что тыкаю: имею право — мне уж к семидесяти подходит.

— К семидесяти?

— Да-да… Однако я отбил тебе телеграмму не для этого. Я должен исполнить свой долг… обещание, данное Александре Васильевне…

— Симаковой? А кем она мне доводится?

— А разве ты не получал от нее письмо? — Старик нахмурился. — Значит, обманула: не послала… — Он сокрушенно покачал головой. — Стыдилась… или не захотела тебя беспокоить, думала, и на этот раз пройдет… — Старик смахнул непрошеную слезу.

Савелий смотрел на него, пытаясь хоть что-то понять.

— Давай присядем здесь, — махнул старик на привокзальный сквер. — Трудно мне стоять…

Опираясь на руку Савелия, он засеменил рядом. Оказавшись перед садовой скамейкой, старик тяжело опустился на нее, а Савелий продолжал стоять рядом. Не мигая смотрел он на старого человека и с нетерпением ожидал его слов.

— Недели две назад прихватило ее… — взглянув на Савелия, он сам себя перебил. — Шура была твоей родной теткой, родной сестрой твоей матери…

— Теткой? — полувопросительно прошептал Савелий и опустился рядом со стариком. — Так почему же…

— Не спрашивай меня об этом: не моя это тайна. История старая и ничего не дающая никому. — Он тяжело вздохнул.

— Но… простите, не знаю вашего имени…

— Павел Семенович, к вашим услугам!

— Но, Павел Семенович, раз это касается мамы, значит, касается и меня! — упрямо сказал Савелий.

— Нет, Савелий, де все должно детям знать о своих родителях! Не все, поверь старику! Не подумай, что здесь кроется что-то страшное или для тебя неприятное. Это их тайна: тайна двух сестер… не Думай об этом…

— Ладно. Так что случилось с тетей Шурой?

— Когда прихватило ее, думала, что пройдет, отпустят боли, дня три еще пыталась все сама делать, а потом… — Он тяжело вздохнул. — Как правило, мы через день с ней виделись: постучит в стенку, я и прихожу. Ты не знаешь, мы ж с ней соседи — в одном доме живем. А тут дня три проходит, а она не зовет. Я забеспокоился и сам стучать начал, не отзывается… Думаю, вышла куда. Вечером решил наведать ее: прихожу, стучу — никакого толку. А соседка напротив, подруга ее, и говорит: «Дома должна быть: не выходила еще…» Тут уж я не на шутку взволновался, стал своим ключом открывать: опадет десять как дала мне его… Сую, а руки дрожат, попасть в замочную скважину не могу. — Открыл все-таки. А Шурочка лежит в беспамятстве у кровати… — Он снова смахнул слезу. — Вызвал скорую… Инфаркт миокарду, говорят… нетрас… нет-ран… в общем, в больницу везти опасно. Сделали уколы, лекарства всякие прописали… Только на второй день Шурочка в себя пришла… Увидела меня, улыбнулась, так ласково говорит: "Что, перепугала тебя?. Сейчас встану…