Мотылек - Поппи Адамс

Я понимаю, что если весь день оставаться в своей комнате, ничего не случится. Необходимо составить план. Надо, чтобы тело обнаружил кто-то другой. Надо придумать способ заманить кого-то в дом и сделать так, чтобы этот кто-то зашел в комнату Вивьен. И тогда поднимется тревога и начнутся все те процессы, которые неизбежно происходят, когда кто-то умирает.

21

Шутники и вторая доза

14:11 (по электронным наручным часам).

Последние пятнадцать минут я почти не шевелясь простояла посреди лестничной площадки, так что я уже начинаю ощущать воздействие сквозняка на уровне плинтуса, который тянет в направлении с востока на запад – от арочного окна во всю стену к лестнице. До этого – в течение восьми с половиной минут – я мерила шагами прямоугольный участок над лестницей. Длинные стороны этого прямоугольника представляют собой края одной и той же половицы, а короткие расположены напротив дверей, выходящих в коридор. Я хожу по этому прямоугольнику против часовой стрелки, и такое направление представляется мне неправильным, противоречащим нормальному движению часов и времени вообще. Поэтому мне кажется, что я борюсь с чем-то, вернее, с возникшими затруднениями, а не просто беспомощно плыву по течению, увлекаемая ими.

Все это время я усердно прорабатывала варианты, выстраивала их в логическом порядке, комбинировала и оценивала, распределяла по категориям, табулировала и сортировала, пытаясь отыскать выход из лабиринта. Я обнаружила, что хождение помогает мне Творить – генерировать новые идеи, – а стоя неподвижно, я более эффективно Оцениваю. Вновь и вновь я обдумываю, как привлечь посторонних в дом с тем, чтобы они обнаружили Вивьен. У меня даже возникает идея устроить потоп или поджечь лоджию, чтобы Майкл или кто-нибудь еще заметил это. Главное для меня сейчас – чтобы кто-то другой решил проблему Вивьен. Но мне так и не удалось придумать вариант, который не имел бы крайне неприятных последствий, вариант, который был бы для меня хоть сколько-нибудь приемлемым: в любом случае сюда явится куча людей, и все они будут задавать мне разнообразные вопросы.

К моему отчаянию, в результате этого систематического процесса анализа и отбрасывания вариантов я пришла к выводу, что вряд ли меня кто-нибудь посетит в следующие несколько недель, и мысль о том, что мне придется жить здесь, зная, что чуть дальше по коридору разлагается ее тело, запросто может свести меня с ума. Ясно, что единственный реальный вариант – осмотреть Вивьен самой, но, собираясь с духом, чтобы пойти в ее комнату, я вдруг слышу настойчивый стук в дверь. Как будто в последнюю минуту я получила ответ на мои мольбы! От этого шума сверху вниз по моему позвоночнику пробегает холодок – незачем колотить в дверь так громко! Такой стук в свое время очень раздражал Мод. А ведь они могли бы просто как следует взяться за рога на голове латунного козла и покачать ее из стороны в сторону. Тем не менее впервые в жизни я рада шуму – более того, я почти в восторге. Я торопливо спускаюсь по лестнице. Заодно попробую узнать точное время.

Но когда я открываю дверь, мой восторг рассыпается в прах. На пороге никого нет. Свет чудесного весеннего денька танцует на листьях буковой изгороди слева от меня, а от бывшего садового прудика, который давно уже зарос, доносятся звуки, издаваемые разнообразной живностью. Мои надежды были подло обмануты.

Я торопливо начинаю Творить и Оценивать вероятность ситуации, когда в одну минуту в дверь стучали, а в следующую у порога уже никого не было. Тут мои глаза улавливают какое-то движение сбоку от подъездной дорожки. Я вижу чью-то тень, потом еще одну – они движутся за изгородью из ракитника. За мной следят, и не приходится сомневаться, что это дети. Они науськивали друг друга приблизиться к дому Бабочницы, и самый храбрый из них даже осмелился постучать в дверь. Тени исчезают за хвойными ветвями туннеля, ведущего к ручью. Пользуясь возможностью, я оцениваю погоду: температура около двадцати градусов (и к тому же повышается), ясно и сухо. Выставив средний палец, я определяю направление легкого ветерка – он северо-восточно-восточный. Ветер совсем слабый, его практически нет, но люди всегда забывают о том, что дело не в ветре, а в воздушных потоках: это может показаться парадоксом, но их направление не всегда совпадает с направлением ветра. Повышающаяся температура и уменьшающаяся влажность указывают на перемещение теплых масс. Я замечаю, что листья на верхушках деревьев трепещут, – значит, на высоте в двадцать пять футов над поверхностью земли ветер достаточно силен, во всяком случае, намного сильнее, чем внизу. Все правильно – сильные сухие восходящие потоки теплого воздуха. По моей спине пробегает холодок возбуждения.

Сегодня отличный день для отлова редких гостей. Для массового отлова мигрирующих особей – с упором на количество, а не на качество – необходимо дождаться юго-юго-восточных восходящих потоков, которые идут со стороны Средиземного моря, пересекая Ла-Манш и непринужденно принося с собой запахи Испании, Франции и Португалии. Заметив такой поток, я прямиком направлялась к заросшему клочку земли за прибрежным кафе в Брэнскомбе. Это неприметное место, нередко усыпанное мусором, защищено от ветра высокими меловыми утесами, которые тянутся вдоль берега моря. Там всегда теплее, чем вокруг, и в изобилии произрастают дикая петуния, синяк и черный василек, поэтому усталые пришельцы из-за моря обычно останавливаются там передохнуть. Я помню, как в жаркую летнюю ночь после дня, принесшего нам запахи марокканских базаров, мы с Клайвом поймали на свалке за кафе более четырнадцати тысяч мотыльков. Мы усыпили весь свой улов с помощью 20 миллилитров фосфата калия и обратились в местное энтомологическое общество с просьбой помочь нам пересчитать и переписать насекомых.

Однако сегодняшний улов был бы другим – скудным, но разнообразным. Этот поток воздуха весьма необычен – горячий северо-восточно-восточный ветер к вечеру принесет из Южной Скандинавии и Северной Европы немало редких экземпляров, в том числе орденскую ленту голубую и бражника подмаренникового. Интересно, где будут собираться охотники на мотыльков из Дорсета и Сомерсета и куда они потом направятся? Я почти слышу хор телефонов, которые звонят в домах этой небольшой, но сплоченной группки людей, как они договариваются о вечерней охоте, отменив все прочие дела, – разве можно пропустить самую главную ночь охотничьего сезона? Кто-то направится на вересковые пустоши Рэтнидж Дэверил, кто-то на влажные низины – болотце в заповеднике Ферцбрук, луга в окрестностях Бартонс Шоулдер, ивовую рощицу неподалеку от Темплкомбе. С тех пор как я в последний раз принимала участие в такой охоте, прошло немало лет. Интересно, нынешние ловцы молей еще знают, что по восточному краю поместья Моуз-Фер тянется тропинка, проходящая по самой опушке леса Оукерс-вуд? Там посреди молодой поросли стоят последние уцелевшие вязы, и на них иногда садятся редкие норвежские крюкохвосты. На следующий день после охоты, когда новости об улове распространялись по энтомологическим кругам, нередко оказывалось, что во всей стране крюкохвостов видели только в этом месте.

Прервав свои размышления об этом исключительном дне и уже закрывая дверь, я вдруг замечаю на земле нечто необычное. На затертых плитах лежит куча недавно убитых мотыльков – жертв безжалостной резни.

Я подхожу и наклоняюсь над мотыльками. Это результат сбора, состоявшегося прошлой ночью, – весеннего сбора новых экземпляров. Теплое солнце греет мои кости через ночную рубашку. Подобно девочке, я сажусь на гладкие плиты и начинаю изучать свою находку. Я раскладываю мотыльков по кучкам, разделяя их на местных и пришельцев из-за моря, широко распространенных, новичков, гибридов, мутантов и нежизнеспособных. Здесь есть медведицы, ленточницы, пяденица, две пестрянки и три вида бражников – превосходные экземпляры, лишь недавно вылупившиеся и полные жизни. В этом улове нет ничего необычного, разве что пестрянки обычно водятся дальше к югу, но мне очень хотелось бы узнать, где и как они были пойманы. Вероятно, охотнику пришлось постараться: я прихожу к выводу, что мотыльки пойманы по меньшей мере в двух различных местах. Здесь есть несколько античных волнянок, которые никогда не встречаются вместе с волнянками ивовыми и ленточницами. Но больше всего меня радует гусеница гарпии большой, которая лежала, свернувшись, под кучей. Теперь гарпии большие встречаются в наших местах очень часто, но они остались моим любимым видом. Если вы хотите пообщаться с гусеницей, лучше всего для этой цели подойдет именно гарпия. У нее мягкая шкурка с зигзагообразным зеленым и коричневым рисунком, а когда вы ее гладите, она от удовольствия извивается и выгибается. Если ее разозлить, она издает шипение и выставляет два похожих на волоски рожка на хвосте, но может и плюнуть на вас.