Нукер Тамерлана - Олег Кулаков

Возможно, я и сглупил, раскрыв Тимуру, что являюсь пришельцем из будущего. Легенда, предложенная Хромцом, гораздо удобнее той, что придумал я. По его легенде я не стал бы, как теперь, заложником собственной тайны.

Но, оставшись наедине с самим собой в новом своем жилище — палатке, которую тотчас разбили для меня в самом сердце стана, где шатры знати, словно планеты по орбитам, окружают светило — шатер Тимура, я долго взвешивал все “за” и “против” и все-таки счел, что моя легенда лучше.

Возможно, быть просто послом гораздо проще — есть свои плюсы, особенно в том, что касается свободы. Поболтался при дворе Тамерлана, сколько захотел, а надоело — рванул, куда глаза глядят: мол, погостил, пора и честь знать, и возвращаться на родину служба зовет. А теперь Тамерлан так просто меня не отпустит — я ведь послан служить ему верой и правдой. Теперь служи и не рыпайся.

Ни десяти тысяч войска, ни даже тысячи я пока не получил. Вообще-то я и не стремлюсь гарцевать на борзом коне перед полком и молодецки покрикивать: “Шашки наголо!” Рассчитывал, что гонец из грядущего окажется для Хромца ценнее, нежели еще один тысячник. Воевод у Тимура и без меня хватает, и на место каждого погибшего в бою претендентов хоть отбавляй. Однако если Хромцу все-таки вздумается поставить меня во главе отряда, я смущаться не буду. Справлюсь.

Я не верю в существование машины времени там, в Питере, — ее нет и не может быть. Я не верю в существование параллельных реальностей и прочих сопряженных миров — никто не сможет убедить меня в их существовании.

Я не спал ночь, вспоминая вехи на пути “покорения Тамерлана”. Все без исключения: и чудесное шестое чувство, вдруг проклюнувшееся у меня; и странное появление дервиша, посланного ко мне святым Хызром; и спасение Халиль-Султана; и даже убитого мною негра-гвардейца… И в особенности — мимолетное признание Тамерлана, что Хромец был предупрежден о моем появлении, о связанной с ним тайне. Постарался в деталях припомнить все, что со мной произошло за месяцы, проведенные в прошлом.

Странная картинка получалась. Словно путь от точки, где я очнулся на горячем песке под палящим солнцем, до критической точки разговора с Тимуром был выстлан красной ковровой дорожкой. И я топал себе и топал, отвлекаясь на ужасающие реалии действа, творящегося вокруг, ошалевая от него, почти сходя с ума, и не замечал, что дается-то мне все как-то чересчур легко.

Бред какой-то: приключения при условии непременного выигрыша. Воплощенные подростковые грезы о запредельной собственной значимости для Вселенной с уклоном в ролевые игры на конкретном историческом материале. Почему? Почему я постоянно возвращаюсь к мысли, что грежу? Хотя само появление подобной мысли указывает на критическое отношение к участию в фантасмагорическом, до мельчайших подробностей детализированном, неспешном, как сама жизнь, действе.

Если это сон, то очень не похожий на сновидение, реалистичный до того, что сшибает с катушек. А с другой стороны, в правдоподобии его, если оставить в стороне его максимальное приближение к реальности в деталях, тоже можно усомниться. Бывает же так: человеку снится сон, но он знает, что спит и может проснуться, если того захочет. Я помню странное состояние такого сновидения: какая-то подвешенностъ, отстраненность и в то же время полное включение в реалии. Но там эти реалии не так четки, приходится признать.

Но здесь желание проснуться не срабатывает. Жизнь или сон — вот в чем вопрос. Провал в прошлое или же провал в себя, в собственный одурманенный мозг? Что происходит на самом деле? Стоило добиться разговора с Хромцом, и словно пошла какая-то цепная реакция: непонятно, то ли я начал прозревать, то ли схожу с ума?

Я до рассвета искал ответа на этот вопрос. И в конце концов стал склоняться к мнению, что все вокруг — это галлюцинация.

События выстроились в четкую логическую цепочку. Началась она с момента, когда анестезиолог в стоматологической клинике сделала мне инъекцию в вену, давая наркоз. Если бы я провалился в “дырку во времени”, находясь в полном сознании, если бы меня шарахнуло молнией какой-нибудь! Препарат, которым меня накачали, — вот краеугольный камень всех последующих переживаний. Одурманенный мозг и создал на время действия наркоза параллельную реальность. Чтобы не скучно было. Я и не скучаю…

Но почему Средняя Азия времен Тимура? Искать связи между книгой, подаренной мною покойному Велимиру, и временем, которым я галлюцинирую, по-моему, глупо. Книгу я прочел единожды, и фактов в ней было маловато для столь яркого и скрупулезного воссоздания мелочей в параллельной реальности. Так в чем же дело? Опять-таки в деятельности мозга. Мой дальний предок — неизвестный, разумеется, — жил во времена Тимура и, возможно, даже служил ему. Препарат возбудил какой-то центр в мозгу, который, в свою очередь, всколыхнул память на уровне генов. (О возможности подобных игр разума я тоже читал — была это гипотеза или теория, не помню.) А те участки мозга, что содержат запись информации о носителе, то бишь обо мне самом — память о прожитом, о внешности, о рефлексах всяких, сознание, привычки, то да се, — взяли да очнулись в мире галлюцинации. Вот и “живу” я в дебрях собственного мозга. Прямо как у Филиппа Дика…

Потому-то в этой ирреальной жизни-галлюцинации я фантастически успешен и практически неуязвим. В мелочах, конечно, могу погореть: укусила же меня однажды лошадь, когда седлал скотину; синяк три дня держался. Но стрелу, пущенную в спину, я отбиваю, не задумываясь, словно так и надо, и камни всегда летят на головы, других. Но ведь и в обычном сне человек, бывает, падает, но всегда просыпается, не успев разбиться. Внутренний запрет.

Но если все это галлюцинация и в данный момент я мирно посапываю в зубоврачебном кресле, раззявив рот, то любые попытки самостоятельно проснуться обречены на полный провал. Пока не окончится действие наркоза, я буду беседовать с Хромцом, слушать муэдзинов, махать мечом и жрать жареную конину. Самостоятельно проснуться, используя тот же присущий сну внутренний запрет, — плюнуть, скажем, Тамерлану в рожу и скоренько довести дело до плахи, — возможно, лучше не пытаться: бывает, и совершенно здоровые люди вдруг ни с того ни с сего умирают во сне. Во всяком случае, такая попытка чревата непредсказуемыми последствиями.

Значит, надо играть свою роль и ждать. Неспроста же я ввел в свою легенду момент возвращения. Аллах вернет меня назад… Обязательно вернет. Вот только знать бы, чем питается моя надежда на возвращение?

* * *

Перед кибиткой сидел на корточках пухлый человечек в красном халате и алой чалме размером с десятикилограммовый арбуз, накрученной вокруг остроконечной лазоревой шапочки. Ветерок покачивал длинное фазанье перо, торчавшее справа на округлом боку чалмы из-под звездчатого серебряного с золотом аграфа[42]. Увидев Дмитрия, человечек-колобок проворно вскочил и согнулся в поклоне, прижав к груди короткопалые ручки. Короткую с проседью бородку он смешно выставил вперед, выглядывая из-под грандиозного сооружения на голове.

— Кто ты? — поинтересовался Дмитрий у неожиданного гостя. — И зачем явился?

Чалма-арбуз качнулась в поклоне еще раз.

— Меня зовут Абу Фатих Мухаммад, — ответил пухлый человечек высоким, тонким голоском. — Мне велено сопровождать тебя.

— Ну, так сопровождай, — сказал Дмитрий.

После бессонной ночи, заполненной безумными на всякий ясный взгляд размышлениями, он чувствовал легкое возбуждение. Спать не хотелось, но человека-колобка, пришедшего сопроводить его к Тамерлану, он воспринимал отрешенно, словно смотрел на случайного прохожего через оконное стекло. Абу Фатих Мухаммад снова дернулся, кланяясь.

— Следуй за мной, — пискнул Абу Фатих Мухаммад. И покатился вперед.

Дмитрий не торопясь отправился следом. Штаны у Абу Фатих Мухаммада не уступали в обширности шароварам запорожских казаков, брюшко было выпуклым и округлым. Семенил он впереди важно и с достоинством, что у Дмитрия вызывало лишь нездоровый смешок.

Вся махина Тимуровой орды вновь сделала неожиданный привал. Счастливое событие — спасение мирзы Халиль-Султана — следовало отметить празднеством и пиршеством. И воздать почести спасителю принца, своим дыханием вернувшего его к жизни. И открыть, что чужеземец, спасший Халиль-Султана, не простой воин, а посол далекого народа ко двору эмира Тимура. Так решил Тамерлан. Так оно и будет. Приготовления к пиру велись с самого утра. Орда замерла в предвкушении небывалого по размаху празднества.

Дмитрий не шел, а вышагивал. Спина прямая, плечи развернуты, глаза смотрят вперед и вдаль. На лице спокойствие, замкнутость и гордость. Надо ведь, черт подери, соответствовать облику героя и новоявленного посла самурайско-спартанского народа. Он поднял руку и пальцами помял щеку, которая вдруг нервно задергалась.