Убийца наваждений - Антон Орлов

Пострадать от собак – дело недолгое. Клетчаб до сих пор вспоминал с содроганием, как его едва не растерзал в благодарность за добро окаянный грызверг, когда он выпустил из ловушки безмозглую зверюгу, чтобы та догнала и загрызла сорегдийского оборотня.

Похожие на кожистые табуретки стургубуды – чекляны по-здешнему – обычно первыми на людей не кидаются, но ежели не повезет запнуться об эту дрянь в потемках, тоже могут покусать. Они боятся собак и ошиваются на периферии: подберется проворный ходячий табурет к россыпям гниющей требухи, схватит, вытянув длинную шею, первый попавшийся кусок – и сразу наутек. Поэтому на свалке их не увидишь, зато в ближайшем от нее радиусе шансы встретить эту погань достаточно велики.

Не говоря уж о том, что помимо зловредных животных и трущобных ушнырков, готовых прирезать тебя за пару сулов, здесь еще и мороки водятся. Правда, в течение всего того времени, что Луджереф прожил в Лонваре, посмотреть на морок ему ни разу не довелось. Может, все это обман – как он сам тупаков обманул, смастерив свое страшило для грабежа на Крупяной горке, а на самом деле их не так уж и много?

С другой стороны, если тут есть Постоялец, кто знает, какие еще твари обитают в этом паршивом местечке с ним за компанию?

Прикинув, чем может закончиться одинокая поздняя прогулка, Луджереф помрачнел, понимая, что выпало ему в этот раз отправляться на боковую с пустым брюхом.

– Помой посуду, – властно распорядилась Демея, сунув ему поднос с кастрюльками и ложками.

Воду они брали из колонки, до которой от схрона полчаса ходу, – на рассвете, в самый глухой час, чтобы не попасться на глаза никакой любопытной сволочи. В соседнем помещении стояло два вместительных бидона с крышками на защелках, Демея украла их на заводе. Хилый электрический фонарик едва рассеивал мрак подземелья, но Клетчаб здесь уже освоился и не запнулся о предательский порожек.

Прежде чем налить воды в ведро и сполоснуть там утварь, он тщательно собрал хлебным огрызком со стенок кастрюль остатки соуса. Хуже, чем в самой завалящей тюряге! Вон чем довольствоваться приходится, срань собачья, а ведь всего несколько месяцев назад был он почтенным министерским служащим, и кухонные людишки стояли перед ним в струнку, лепеча оправдания, если высокородный Ксават цан Ревернух их отчитывал, найдя, к чему придраться.

Из-за стены доносился капризный голосок мерзавки-пленницы:

– Нет, я никогда не буду с вами заодно, вы не сможете убедить меня в своей правоте. Я вам не подчинюсь!

– Но ты еще не знаешь, что я хочу тебе предложить! – рассыпалась перед ней Демея. – Ты будешь вместе со мной попирать низших! Стадом правят сильнейшие, и ты тоже достойна самого лучшего!

– Нет, никогда! Я не сдамся!

– Я все же надеюсь на то, что со временем ты сдашься!

– Я сказала, никогда! Можете сколько угодно щелкать зубами, но моя красота не для вас!

Выходило у них складно, как в оперном дуэте, и казалось, обе получают немалое удовольствие от этой ахинеи. Клетчабу хотелось запустить кастрюлей в стенку, чтобы они прекратили глупую трескотню, да не тот нынче расклад – он здесь лицо подчиненное и зависимое.

– Не смейте до меня дотрагиваться!

– Я всего лишь хочу подоткнуть тебе одеяло!

– Не трогайте мое одеяло! А, это ведь не мое, а ваше одеяло… Не надо мне вашего одеяла!

С той стороны что-то глухо шмякнуло о стенку. Одеяло, вероятно.

Шаги. Демея подобрала отброшенную постельную принадлежность и попыталась укрыть собеседницу, но за этим последовал новый шмяк.

– Моя дорогая маленькая Соймела, ты ведь замерзнешь ночью без одеяла!

– Нет, я его не возьму, потому что оно – ваше. А мое одеяло осталось дома. Можете засунуть это одеяло себе… в лифчик, если вы его носите, а я никаких подарков принимать от вас не собираюсь! Забирайте свое никому не нужное вонючее одеяло!

«Боги великие, за что вы запихнули старину Клетчаба в этот дурдом? – подумал притулившийся возле стены Луджереф, ошалевший и от гневного верещания медноволосой красотки, и от восторженно-приторных интонаций Демеи. – Разве мои прегрешения настолько велики, чтобы на меня свалилось… вот это? Нет, ну сколько можно про одеяло? Сколько еще я должен слушать про это треклятое одеяло?!»

Он несильно хлопнул себя вначале по одной щеке, потом по другой, ибо истерику нужно давить в зародыше. Не помогло. Тогда он ожесточенно, с вывертом, ущипнул себя за руку. После этого чуть-чуть полегчало.

– Мы проведем здесь от силы два-три дня, а потом ты сможешь выбрать любой брошенный хозяевами особняк или даже дворец, – продолжала сюсюкать Демея. – Такая чудесная жемчужина заслуживает самого лучшего бархатного футляра…

– И вы хотите сказать, что место этому футляру – у вас в кармане? – съехидничала Соймела.

– Дерзкая девчонка, ты должна занимать достойное тебя место, а сейчас разреши, я все-таки укрою тебя этим одеялом – видишь, оно совсем новое, вот даже бумажный ярлык на нем сохранился…

– Ничего я от вас не приму, лучше выкиньте на помойку ваше одеяло!

Услышав опять про одеяло, Клетчаб зажал уши ладонями, стиснул свою несчастную голову и тихонько завыл сквозь зубы. Словно тот самый грызверг, когда угодил в западню. Могут ведь у человека сдать нервы?

Похоже, он перестал ощущать ход времени, потому что не смог бы сказать, просидел в прострации пять минут или полчаса. За стенкой наконец угомонились, и появление Демеи в дверном проеме он чуть не прозевал.

– Сурфей, что с тобой? – Она говорила шепотом.

Направленный в лицо слепящий луч фонаря заставил его зажмуриться.

– Слишком много впечатлений, госпожа Демея. Сколько ж нам еще тут прятаться?

– Недолго. Я обещала Соймеле два-три дня, но надеюсь, что Постояльца удастся разбудить завтра вечером. Я сейчас пойду что-нибудь поищу для него, а ты охраняй девочку.

Шестерых ушнырков, разбиравших кирпичную кладку в заброшенном туннеле, Постоялец уже слопал. В подземелье сейчас не было людей, кроме Луджерефа, Демеи и их пленницы.

Сплошь усыпанный битым кирпичом коридор, который вел к пещере погруженного в спячку чудовища, перегораживали два щита, сколоченных из кусков фанеры. Они были установлены таким образом, что между ними оставался зазор – лазейка для человека. Не падали они благодаря прилаженным с обеих сторон деревянным подпоркам. Проснувшийся Постоялец запросто снесет эту преграду, но пока он все еще не мог преодолеть сковывающую его дремоту.

Демея утверждала, что он выйдет из спячки после того, как насытится. После очередной кормежки, неизвестно которой по счету. Когда это произойдет, надо будет поскорее покинуть подземелье и убраться подальше от Овечьей горки. Риска никакого, она все предусмотрела: громадному чудовищу понадобится некоторое время, чтобы прорыть себе ход наружу.

Клетчаб старался не думать о Постояльце. Конечно, всякое в голову лезло: а ну, как этот ужас очухается внезапно или окажется слишком прытким… Но выигрыш стоил риска. Без шухера, который поднимется в Лонваре из-за проснувшегося подземного гада, ему от цепняков не спастись. Никуда не денешься, придется придерживать свой страх за шкирку и не отступать от намеченного плана. Как ни крути, а если мерзавцы-агенты поймают Клетчаба, в Иллихее его поджидает куда худший ужас.

– Не пускай ее к Постояльцу и туда, где лежит все, приготовленное для мины, – строгим шепотом распорядилась Демея. – Я постараюсь управиться побыстрее, но заранее неизвестно, как скоро мне попадется какой-нибудь никчемный обыватель, неспособный думать ни о чем, кроме своего жалованья на службе и супа у себя в тарелке.

При напоминании о супе Луджереф судорожно сглотнул слюну. Хорошо бы, особливо с приправами, с мясными фрикадельками, с поджаристыми золотистыми сухариками… Попросить ее стервейшество, чтобы завернула в закусочную и купила какой ни на есть жрачки? Или лучше не связываться? Однажды попросил, а та в ответ заявила, что небольшая голодовка пойдет ему на пользу, это, мол, благотворно для здоровья и укрепляет силу духа, и белесые глаза при этом агрессивно светились.

Ну ее, уж лучше дотерпеть до завтра. А может, сама чего-нибудь притащит. Обычно Демея делала за ночь по две-три вылазки за кормом для Постояльца, и бывало, что по дороге заворачивала в работавшие по ночам магазинчики – около них вернее всего можно встретить припозднившегося тупака.

После ее ухода Клетчаб обошел с фонарем подземелье. В проеме той комнаты, где поселили Соймелу, висела новенькая занавеска, в тусклом луче фонаря золотились шелковистые узоры. У стены напротив громоздилась куча мусора: госпожа Демея собственноручно взялась за веник и вымела оттуда всю скопившуюся на полу дрянь, лишь бы девчонка не морщила носик.

В конце коридора смутно виднелась фанерная перегородка. За ней было тихо, как будто никого там нет. Постоялец издавал звуки – чмоканье, словно кто-то неумело целуется, утробное урчание, негромкое чавканье, – лишь когда расправлялся со своим живым харчем. Демея предупредила: первым признаком того, что он окончательно проснулся, станет доносящийся оттуда шум в неурочное время. Тишина – значит, полный порядок.