Сумрак - Пенелопа Дуглас

новые пакеты обратно.

Я осознавал только одну вещь, пока сидел там.

Ее здесь не было.

Может быть, она не торопилась. В конце концов, она ненавидела этот класс.

Но пока длился урок, ее нигде не было видно, и я почти не слышал ни единого слова за все время.

Мы начали новую книгу. Учитель раздал их и закончил лекцию, что-то нужно было сдать к концу недели, но если это было не завтра, то мне было все равно.

Мне было наплевать. Где, черт возьми, она была?

Прозвенел звонок, и все поднялись со своих мест, выходя из класса, но вместо того, чтобы повернуть налево за пределами класса, к моему следующему уроку, я повернул направо.

"Эй, куда ты идешь?" спросил Майкл.

Мы с ним проходили правительство и экономику.

"Я буду на тренировке", — заверил я его.

Я развернулся и пошел в сторону библиотеки.

Тренер заставлял меня бегать круги, когда узнавал, что я прогуливаю уроки, но за последние несколько лет я пробежала так много кругов, что у меня это получалось идеально.

Сейчас я не могу сидеть в классе. Голова болела и раскалилась, как фитиль, и я отказывался искать ее, потому что, хотя я говорил себе, что это просто для того, чтобы убедиться, что она в безопасности, убедиться, что все в порядке, — это было потому, что я был зол.

Она действительно пошла на все, чтобы избежать меня, не так ли?

Вбежав в библиотеку, я пробрался через столы с работающими студентами и трусцой поднялся по открытой лестнице на третий этаж. Бросив папку с книгами на стол, я достал из кармана телефон, направился по длинному проходу и свернул направо в пятый ряд. Я подошел к ряду книг и вытащил толстый, темно-синий текст под названием "Ввод данных и трансцендентные кривые нерегулярных политопов" — то, к чему, как мы знаем, никто на этой планете даже не захочет прикоснуться.

Открыв крышку, я ввел комбинацию на замке внутри ящика, вставил телефон и закрыл его, положив обратно на полку. Общий телефон, который записывал все наши шалости, должен был быть спрятан где-то, где никто не будет искать, и все мы могли иметь к нему свободный доступ. Не знаю почему, ведь в итоге именно я доставал его и записывал большинство видео.

Но потом я услышал чей-то голос. "Это название не имеет смысла".

Я обернулся через плечо и увидел мелькание каштановых волос среди книжных шкафов.

Я сжал в руке замаскированную коробку с замком и замер. Видела ли она, что я положил сюда?

Я отпустил ее, заглянул через книжный шкаф и увидел, что Эмери прислонилась к задней стене, опустив голову, ее волосы и очки закрывали ее лицо.

"Тебя не было в классе", — произнес я.

Ее грудь затряслась, и мне показалось, что у нее дрогнули губы.

Но потом она прочистила горло. "Разве я не была?" — прошипела она. "Вау, ты выдающийся. Может быть, для следующего фокуса ты сможешь развести огонь и нарисовать в грязи истории о тех забавных дырках в небе, которые пропускают свет".

А? Дырки в небе?

О, звезды. Она назвала меня пещерным человеком?

Маленькая дрянь. Я имею в виду, я сделал за нее задание по литературе. Она хоть представляла, как тяжело было пытаться говорить как злая девочка-подросток с нулевым чувством юмора?

По ее щеке скатилась слеза, и она быстро смахнула ее.

Я опустил глаза вниз по ее телу, рассматривая поношенные и потрескавшиеся серые "Чаксы", юбку на два дюйма короче с зеленым и темно-синим рисунком тартан, который устарел на два года. Сияющая оливковая кожа ее красивых ног, изредка украшенная синяками или царапинами, которые мне даже нравились, потому что она, вероятно, получила их при строительстве беседки и была удивительной в том, чего большинство из нас никогда не сможет сделать.

Манжеты и концы ее рубашки свисали из темно-синего кардигана, потому что он был слишком велик, галстук отсутствовал, а блузка была расстегнута на лишнюю пуговицу. Прядь волос застряла в рубашке и лежала на груди.

Она была здесь и одета для школы, но она пряталась, вместо того чтобы идти в класс?

"Что случилось?" спросил я.

Но она только покачала головой. "Просто оставь меня в покое", — прошептала она. "Пожалуйста".

Пожалуйста? Боже, она, должно быть, в отчаянии, если использует манеры.

"Мы начали новую книгу в классе", — сказал я ей.

Она молчала, пожевав губу.

"У нас был выбор", — сказал я. "Картина Дориана Грея", "Гроздья гнева" или "Миссис Дэллоуэй".

Маленькая улыбка вырвалась наружу, и я сдержал улыбку.

"Я выбирал за тебя".

Она осторожно оттолкнулась от стены и начала идти, медленно таща свой ранец по книжному проходу, пока я следовал за ней по другую сторону книжного шкафа.

"У меня есть твоя книга в мягкой обложке в моем переплете", — сказал я ей. "Разве она тебе не нужна?"

Она не ответила.

"Разве ты не хочешь узнать, какую книгу я выбрал для тебя?"

Она продолжала идти, но шла так медленно. Как будто она была не в своем теле.

"Я подобрал что-то хорошее".

"В этой подборке нет ничего хорошего, так что просто дай мне "Гроздья гнева" в мягкой обложке, потому что все всегда может стать хуже, и этот выбор действительно сделает этот день завершенным".

Серьезно? Как, черт возьми, она угадала, какую книгу я выбрал?

Черт возьми.

Я знал, что она будет ненавидеть все варианты. В первую неделю школы она разразилась тирадой о недостатке разнообразия и актуальных тем в нашем списке для чтения и о том, что "классика" стала "классикой" только потому, что в старые времена не издавались романы, написанные для более широкой аудитории. Вся система была подстроена, и будь проклят человек, и т. д.

Я просто хотел, чтобы она улыбнулась. Одно дело, если бы это я делал ее несчастной, но у меня было чувство, что это