Судебные речи великих русских юристов - Коллектив авторов

слышали. Они, по-видимому, очень удивлены самой постановкой подобного вопроса: «о любви», об увлечении и тому подобных отвлеченностях. Четыре года человек прожил с женщиною бок о бок, его отношения не были куплей-продажей, – казалось бы, вопрос естественный, сам собой напрашивающийся на разрешение; но, по категорично выраженному мнению этих молодых людей, о чувстве, о любви тут «не может быть и речи». Все дело, согласно их воззрениям, сводилось к тому, что покойный Довнар очень опасался болезни и избегал продажных женщин, а с Палем, которая к тому же денег не требовала и физически ему нравилась, от этого он был вполне гарантирован.

Поистине ужасная, беспощадно мрачная характеристика нравственного облика покойного. Я не верю его друзьям! Не верю, чтобы в подобную схему укладывались действительно все любовные отношения современного молодого человека. Ведь если всю фактически проверенную историю Довнара и Палем уложить в эту, предлагаемую Матеранским и Милицером, нравственную схему, получится поистине нечто чудовищное: «Боюсь болезни, ищу себе порядочную женщину; она мне ничего не стоит, живу с ней четыре года, снабжаю ее болезнью и сам ухожу». Матеранский и Милицер! Вы просто не подумали, до чего договорились… Покойный был гораздо лучше, гораздо выше того, что предположили о нем его благородные друзья.

Попутно следует еще остановиться на вопросе: по праву ли Шмидт, в своих прошениях и отзывах третировала Палем, называя ее «шантажисткой», «лгуньей» и, наконец, «авантюристкой»? Все это до известной степени поддерживалось также на суде, все это также вошло в «характеристику» Палем.

Начнем с «шантажистки». По точному значению слова, это термин, связанный с понятием о денежной эксплуатации, намек на что-то корыстное и грязное. Ну, в этом отношении за нас, слава богу, все прошлое Палем и бесстрастные, но красноречивые цифры, удостоверенные притом актом бухгалтерской экспертизы. В прошлом Палем был Кандинский, человек весьма состоятельный, весьма дорожащий своей коммерческой и всякой иной репутацией. Объект уже, конечно, во всех отношениях гораздо более Довнара пригодный для эксплуатации в денежном отношении. Десятки тысяч рублей легко могли перейти в карман Палем, если бы она только этого настойчиво хотела. Что же мы видим? Сочтя своей нравственой обязанностью помогать Палем в денежном отношении, Кандинский ограничивается весьма скромной субсидией, которая, со всеми экстренными выдачами по случаю ее болезни, достигает цифры всего только семи тысяч рублей, и то лишь в последние годы.

Затем идут годы сожительства Палем с Довнаром. Установить точно, сколько за те же годы прожил сам Довнар, довольно трудно, так как мать его, Шмидт, утверждает, что и она из своих личных средств помогала сыну. Допустим. Но помощь эта, во всяком случае, не могла быть сколько-нибудь значительной. Лично Шмидт вовсе не богатая женщина: кроме Александра, у нее еще трое детей. Стало быть, главным образом он жил на проценты со своего личного капитала в пятнадцать тысяч рублей, который в то время еще не был удачно пристроен из десяти процентов годовых и заключался в обыкновенных процентных бумагах, приносящих не более пяти процентов. Затем бесспорен факт, что к сентябрю 1893 года, то есть к моменту разрыва и начала военных действий между Довнаром и Палем (это удостоверено официальной справкой государственного банка) капитал Довнара еще равнялся четырнадцати тысячам рублей. Итак, за четыре года своего сожительства с Палем, большей частью на одной квартире, этим расчетливым молодым человеком «из капитала» прожито «с женщиной» не более одной тысячи рублей.

* * *

Ольга Палем была судом оправдана. Однако после пересмотра дела кассационной инстанцией приговор был отменен и дело было направлено на новое рассмотрение. При новом рассмотрении дела суд признал Ольгу Палем виновной в убийстве, совершенном в запальчивости и раздражении, и, с учетом обстоятельств дела, приговорил ее к десятимесячному тюремному заключению.

Ф. Н. Плевако

Федор Никифорович Плевако (1842–1908 гг.) – крупнейший русский адвокат, имя которого хорошо известно не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами.

Юридическое образование Ф. Н. Плевако получил в Московском университете. Вскоре после введения Судебных уставов 1864 года вступил в адвокатуру и состоял присяжным поверенным при Московской судебной палате. Постепенно, от процесса к процессу, он своими умными, проникновенными речами завоевал широкое признание и славу выдающегося судебного оратора. Всегда тщательно готовился к делу, хорошо знал все его обстоятельства, умел глубоко анализировать доказательства и показать суду внутренний смысл тех или иных явлений. Речи его отличались большой психологической глубиной, доходчивостью и простотой. Самые сложные человеческие отношения, неразрешимые подчас житейские ситуации он освещал в доступной, понятной для слушателей форме. В судебных речах Ф. Н. Плевако не ограничивался освещением только юридической стороны рассматриваемого дела, нередко затрагивал социальные вопросы, которые находились в поле зрения и волновали передовую общественность.

Ф. Н. Плевако – наиболее колоритная фигура среди крупнейших дореволюционных адвокатов, он резко выделялся своей яркой индивидуальностью даже в богатой талантливыми ораторами русской присяжной адвокатуре.

Говоря о Ф. Н. Плевако, В. В. Вересаев в одном из своих воспоминаний передает следующий рассказ о нем:

«Главная его сила заключалась в интонациях, в подлинной, прямо колдовской заразительности чувства, которыми он умел зажечь слушателя. Поэтому речи его на бумаге и в отдаленной мере не передают их потрясающей силы.

Судили священника, совершившего тяжкое преступление, в котором он полностью изобличался, да и сам не отрицал своей вины.

После громовой речи прокурора выступил Плевако. Он медленно поднялся, бледный, взволнованный. Речь его состояла всего из нескольких фраз…

«Господа, присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав – все эти преступления подсудимый совершил и в них сознался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который ТРИДЦАТЬ ЛЕТ отпускал на исповеди все ваши грехи. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы ему его грех?» И сел.

Рассказывая о другом случае, Вересаев пишет:

«Прокуроры знали силу Плевако. Старушка украла жестяной чайник, стоимостью дешевле 50 копеек. Она была потомственная почетная гражданка и, как лицо привилегированного сословия, подлежала суду присяжных. По наряду ли или так, по прихоти, защитником старушки выступил Плевако. Прокурор решил заранее парализовать влияние защитительной речи Плевако и сам высказал все, что можно было сказать в защиту старушки: бедная старушка, горькая нужда, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а только жалость. Но собственность священна. Все наше гражданское благоустройство держится на собственности, если мы позволим людям потрясать ее, то страна погибнет.

Поднялся Плевако.

– Много бед, много испытаний пришлось перенести России за ее больше чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары и поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли