Смерть на перекрестке - Дэйл Фурутани

— Не советую, — сказал он мягко. Покрытое белой пудрой тонкое лицо казалось лишенным выражения, нечитаемым — точь-в-точь маска актера театра но.

— Что-нибудь не так? — невинно поинтересовался Кадзэ, останавливаясь на полушаге.

— Вы вернулись сюда с определенной целью, — произнес Манасэ, — и я очень хотел бы знать — какова эта цель?

За долю секунды в сознании Кадзэ пронесся добрый десяток возможных ответов, но в конце концов он решил — к чему увиливать? Проще и приятнее всего говорить правду.

— Сказать по чести, я никуда и не уезжал. Почитай, все время здесь и обретался — в провинции вашей.

По бесстрастному, точно маска, лицу князя пробежала тень легчайшего удивления.

— Вы желаете сказать, что оставались здесь все время после своего столь загадочного исчезновения?

— К стыду своему, да, — усмехнулся Кадзэ. — По сути дела, я почти целыми днями сидел в кустах на краю вот этой полянки. Не однажды видел, как вы приходите сюда, дабы снова и снова репетировать танцы из пьес но. Вы поистине изумительный танцор, светлейший, — пожалуй, лучший из всех, кого я видел в жизни.

— Итак, все это время вы только и делали, что сидели в лесу и следили за мной. Но зачем? — вскинул брови Манасэ.

— Положим, в лесу-то я сидел далеко не все время. — Кадзэ откровенно развлекался. — По ночам я позволял себе дерзость тайком проникать в вашу усадьбу.

Вот теперь Манасэ не актерствовал — изумление его было совершенно искренним.

— Да вы просто одержимы! В усадьбу? Зачем? Или вы и там за мной следить изволили? — воскликнул он.

— Нет, в усадьбе я за вами не следил. Туда я ходил, чтоб беседовать с покойным учителем Нагахарой.

— С этим выжившим из ума стариком? Поразительно. Вы столько времени убили на разговоры с ним? Да ведь он под конец уж и сам не сознавал, на каком он свете! Когда он наконец умер, я, простите, почти вздохнул с облегчением…

— Да, — согласился Кадзэ, — затмения у него случались, но и просветления — тоже. И кстати, даже когда несчастный не осознавал, где он и с кем беседует, о Японии эпохи Хэйан он все равно рассказывал умно и здраво. Не смейтесь. Старик был великим ученым, а к великим ученым следует относиться с подобающим почтением. Да, ему частенько казалось, что он пребывает в давно ушедшем прошлом, но все равно — сколь много интересного он успел мне поведать!

— Что же, к примеру? — иронически скривил полные губы Манасэ.

Кадзэ, которому до смерти надоело стоять, опираясь лишь на одну ногу, принял более удобную позу, тем самым незаметно приблизившись к князю еще на полшага.

— К примеру, я немало узнал об обычаях наших предков, живших шестьсот лет назад. О тех нравах и манерах, которым ныне стараетесь следовать вы, — вчуже восхищаюсь, хотя бы потому, что понимаю, сколь это трудно и неудобно — в наши-то дни!

— Да я и сам не однажды говорил вам, что пытаюсь возродить изысканный образ жизни наших предков, — пожал плечами Манасэ. — Простите, дорогой мой, но это не объясняет причины, почему вы тайно остались здесь и принялись за мной следить.

Кадзэ преотлично понимал: целиком покрыть расстояние до Манасэ он не успеет, красавчик спустит стрелу много раньше. Но понимал он и другое — долго князь в таком положении правую руку не продержит — устанет. Скоро ему придется либо выстрелить, либо, наоборот, тетиву ослабить. Как же его уболтать, как заставить именно ослабить тетиву? Ведь тогда Кадзэ получит время, достаточное для того, чтобы сделать еще с десяток шагов, а возможно, даже и чуть больше — в идеале, конечно, хорошо бы подобраться к Манасэ на расстояние меча. Правда, риск велик, скорее всего князь ему этого сделать не даст, раньше убьет. Хотя… ну подумаешь, убьет! Кадзэ Бусидо с мальчишеских лет изучает, главное усвоил: смерть — всего лишь обычная часть жизни человеческой. Он умрет, потом возродится в следующей инкарнации, будет жить снова. Нет, что-что, а мысль о смерти не пугала его совершенно. Противно только будет уйти в иной мир, потерпев поражение. Вот если бы удалось не просто умереть, а и Манасэ с собой прихватить, — тогда дело другое. И все равно скверно — так и не сумел он отыскать дочь госпожи…

— Так все же что вам наболтал сумасшедший старик? — решил продолжить беседу Манасэ.

— Послушайте, князь! Я снова повторяю вам: Нагахара был великим ученым и прекрасным учителем. Благоволите говорить о нем в более уважительном тоне! — рявкнул Кадзэ.

И снова поляну огласил звенящий, лукавый смех Манасэ.

— Похоже, вы где-то набрались воистину странных мыслей, — заметил он. — Ну хорошо. Что ж, этот великий ученый сказал вам что-то, послужившее причиной вашей нелепой слежки за мной?

— Нет. Он не говорил. Вы не поверите — вы сами это сказали!

Манасэ снова замер от изумления:

— Вот как? И что же я сказал?

Кадзэ мило улыбнулся и вновь сменил позу на более удобную, одновременно сделав еще полшага. Он видел: рука Манасэ, держащая лук, устает все сильнее, напряжение тетивы заметно ослабевает.

— А сказали вы мне, что каждые двадцать лет, во время церемонии разрушения храма Исэ, люди ломают бревна дерева хиноки, из коего он выстроен, на мелкие кусочки и раздают эти кусочки паломникам, во множестве собирающимся на священное действо.

Манасэ еще больше ослабил тетиву. Вопросительно склонил голову к плечу. Устремив на красавчика князя невозмутимый взор, Кадзэ мысленно снова и снова прокручивал сцену стрельбы по мишеням, свидетелем которой стал несколько минут назад. Судя по этой тренировке, для Манасэ лук — что продолжение собственной руки. Отменный стрелок! Поразить движущуюся мишень, сидя в седле, да еще и на полном скаку, — задача необычайно сложная. Тут необходимы и постоянная практика, и способность к полной сосредоточенности. Но было в сцене стрельбы и еще что-то, какая-то мелкая, но важная деталь, которая крутилась в дальнем уголке памяти Кадзэ и не давала ему покоя. Сэнсей, обожаемый старый учитель, тот бы тотчас вспомнил и сказал глупому ученику, в чем дело. У Кадзэ прямо скулы сводило от бешенства: мелочь огромной важности с достойным лучшего применения упорством отказывалась вспоминаться!

— Ну-ну, продолжайте, — напомнил о себе Манасэ. — Интересно же узнать, почему невинная фраза о церемонии в храме Исэ вызвала у вас желание за мной следить!

— Очень просто, — равнодушно повел плечом Кадзэ. — У первого убитого, самурая, кошель весьма странно застегивался — не на костяную нэцкэ, как обычно водится, а на кусочек дерева. А одежда у него отличного качества была, нэцкэ для кошеля купить, уж верно, денег достало бы. Значит — что? Очень он своей деревяшкой гордился, много она для бедняги значила. Вот и пришло мне в голову: не частичка ли это священного храма Исэ? Память о доме покинутом и одновременно — амулет, приносящий удачу? Хотя удачи-то как раз он покойному и не принес…

— Ну допустим. Предположим, убитый и впрямь был родом из провинции Исэ. Какое отношение это ко мне имеет?

Кадзэ почесал в затылке и одарил Манасэ широчайшей ослепительной улыбкой. Он увидел: князь отвечает на каждое его движение движением своего лука, и внезапно вспомнил, что именно привлекло его внимание во время недавней тренировки Манасэ!

— С этим и впрямь пришлось труднее, — сознался он. — Но стоило мне понять, что погибший был как-то связан с вами и вашей родной провинцией Исэ, как понял я и другое: на происходящее просто надо посмотреть под немного другим углом. К примеру — стрелы ваши необыкновенно тонкой и изящной работы. Такую роскошь мало кто может позволить себе даже на войне, не говоря уж про обычную охоту. Так ведь вы ничего другого и не признаете, предпочитаете все лучшее! Слишком хороши были эти стрелы для горных бандитов. Полагаю, господин Куэмон их заполучил, когда обоз с вашими покупками ограбил, не правда ли?

— Негодяй действительно ограбил обоз с моими покупками, — спокойно согласился Манасэ. — С этим столь же трудно поспорить, как и с тем, что одной из предназначенных для меня стрел он убил того неизвестного самурая.

— Но мальчишку из своей шайки он уж точно не мог убить — трудновато с того света стрелять! — фыркнул Кадзэ. — Видите ли, тело бедного паренька нашел на перекрестке тоже я. И из спины у него торчала такая же стрела, как и та, которая оборвала жизнь самурая.

— Юный разбойник к делу отношения не имеет! — отрезал Манасэ. — Он не принадлежал к благородному самурайскому сословию. Не понимаю, какая вам вообще разница — жив он или нет?

— Тут вы скорее всего правы, — пожал плечами Кадзэ. — Просто, изволите видеть, я дважды дарил этому мальчику жизнь. Неприятно как-то осознавать, что вы, светлейший, мой дар у него отняли!

Губы Манасэ дрогнули. Он захлопал длинными ресницами, явно не в силах понять, с чего бы Кадзэ может волновать смерть какого-то безродного крестьянина. Кадзэ вновь изменил позу, незаметно наблюдая за тем, как движения лука Манасэ следуют за его собственными. Вот же оно, вот! Манасэ всю жизнь стреляет из лука, сидя верхом на лошади, да к тому же использует для тренировок движущиеся мишени! Он привык целить не в саму мишень, а в то место, где мишени этой только предстоит оказаться. Он вынужден учитывать не только движение коня, но и качание мишени, пускать стрелу в то место, где мишень, по идее, должна будет находиться, когда стрела до нее долетит. Хорошо. Кадзэ подумает, как новообретенное знание использовать…