Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина

А ведь ходят упорнейшие слухи, что Золотые птицы Сына Неба способны убить одним прикосновением.

Слухи.

Просто слухи. О той стране, что отгородилась от прочих высоченной стеной. О Запретном городе, куда уже лет триста не ступала нога белого человека. И даже сейчас, в просвещенные времена, встречи проходят в Малом дворце. А Сын Неба обретается в Пурпурном.

Союзники…

Что еще знает? Воевали с Японией. С империей связаны, но друзьями их считать не стоит…

Боль заставила выгнуться дугой.

– Лежи. – Рука надавила на шею. – Не воин.

И близко не воин. Их учили кое-чему. Нормативы какие-то были. По бегу там. По стрельбе еще… Но это – сугубо для отчетности. У них ведь другая задача.

Аналитик должен уметь думать.

А бегать будут другие.

– Плохо. – Она разминала мышцы.

Так жестко, что выть хотелось. Потому как казалось, что эти пальцы пробивают кожу, сминают кости, того и гляди вовсе скатают его, Бекшеева, в один большой пластилиновый ком. И… надо дышать.

– Ты… кто?

– Раз в три года двери Пурпурного дворца открываются, чтобы впустить дев, которые желают обрести счастье в чертогах его…

Почти сказка.

И отношения к делам нынешним она не имеет. Но лучше уж так, чем просто лежать, стараясь не заплакать от этого, чтоб его, массажа. Нет, когда Бекшеев выздоравливал, ему тоже делали… и было неприятно. Но не настолько же!

– Девушки должны быть красивы. Маленькая нога. Изящные руки. Кожа без изъянов. Глаза узкие. Губы некрупные. В Большом Свитке есть сто семнадцать примет приятной наружности. А еще они должны обладать приятным голосом, уметь складывать стихи и играть на семи музыкальных инструментах. Знать три языка…

– Ты – русский?

– Английский. Французский. Немецкий. Русский я знала с детства. Мой отец служил в этой стране. И я появилась на свет здесь же. Но потом меня увезли на родину.

– И… отдали?

– Отец умер. А дядя счел, что мне стоит попытать счастья. Тем, кто идет во дворец, не нужно приданое.

Варварские обычаи.

Наверное.

Или нет?

– Меня сочли подходящей… – Она резко надавила на спину, и Бекшеев все же захрипел. – Я даже сумела подняться до четвертого ранга.

– А всего их?

– Сейчас – пять. И первый – высший. Выше почтенных подруг только императрица… – Она отпустила-таки, позволив вдохнуть.

– У нас… одна жена.

– Знаю.

Да, сколько лет она здесь?

– Как ты…

Драгоценный цветок Запретного города? На Дальнем. На забытом хуторе.

– Меня выбрали… как это сказать… когда юноша священной крови достигает возраста и становится мужем, ему назначают жену. На время. С тем, чтобы познал он суть женской красоты. – Все-таки варварство. – Два или три года. А затем страсти утихают, уступая место разуму.

– Ты стала временной женой[3]?

– Да, пожалуй, так можно назвать. – От нее пахло травами и рыбой. – Красавиц – как песчинок в море, и не всякий сумеет отыскать средь песка драгоценное зерно. Так у нас говорят. Он был славный юноша… моложе меня. Но мы ладили. Неплохо.

– И он подарил тебе дракона?

– Да. Это было… опрометчиво. Он был третьим сыном, но… закон незыблем. И меня отослали. – Она ненадолго замолчала. – Спустя месяц в Малый дворец пришло письмо. От него. Я поняла, что он готов нарушить закон.

– А закон незыблем.

– Именно.

– Ему бы не позволили?

– Конечно нет. Но сын Сына Неба непогрешим, и мне намекнули, что если я не найду правильных слов, то заболею.

– И ты сбежала.

– Это было… непросто. Но да. Я сбежала. И добралась до берега. Правда, оказалось, что я совсем ничего не понимаю в жизни. Меня обманули. И продали. Увезли… – Отуля теперь растирала кожу, но тепло уходило куда-то внутрь, и боли больше не было, напротив, теперь Бекшеев чувствовал, насколько мягкими стали его мышцы. Нога и то болеть перестала. – Мне повезло не оказаться в борделе. Те, кто купил меня, поняли, что я стою дорого. И подарили одному уважаемому человеку. А тот – другому… Он был русским, тот чиновник. И я жила в его доме. Но он собрался на родину. Возвращать подарки нельзя. Обида. И он взял меня с собой.

– А потом?

– Он останавливался там, на Земле. Высадил меня. Дал денег.

Сволочь.

Бекшеев закрыл глаза.

– Он не был плохим человеком. Не обижал меня.

Просто бросил одну в чужой стране. И наверняка даже документами не озаботился.

Странно, что дракона не отобрали.

Хотя… китайцы суеверны. И если украшения наверняка отняли – а они были, должны были, ведь статус у женщины был высоким, то дракон – это не украшение.

Это знак.

И, по слухам, не просто в золоте дело, но и в крови, которой дается право этим золотом владеть. Вот и не рискнули. А тот, последний… долго жил?

Успел набраться привычек?

Или она, наученная опытом, наловчилась прятать то, что дорого?

– Это лучше, чем быть мертвой. Я встретила своего мужчину. И была счастлива. Пусть и недолго. Я родила дочь. Там, дома, никто не позволил бы мне этого. Семя Сына Неба драгоценно, и не всякая женщина может быть удостоена чести принять его. – На спину набросили полотенце. – Моя дочь тоже найдет себе мужа. И тот не возьмет иных жен. И не заставит мою дочь служить этим женам или наложницам. – Наверное, если посмотреть так… – Скоро отец моего мужа уйдет к предкам, – спокойно продолжила Отуля. – Он силен, но и силы не хватит, чтобы удержать тело.

– А ты…

– Делаю, что могу. Меня хорошо учили.

– Не сомневаюсь. – Он сел и принял кружку с травяным отваром. – Ты бы с матушкой поговорила…

– Михаил должен был занять его место. Теперь его нет.

– Он ведь не твой сын?

– И мой тоже. Я растила его. – Ее пальцы погладили дракона. – Но он умер.

– Его убили.

– Да. Знаю.

– А что еще ты знаешь? – Травы были мягкими, ни едкой горечи, ни такой же едкой раздражающей сладости.

– Немного. – Она не стала садиться рядом. А ведь не выглядит старой. И морщин нет, и седины. Черты лица… своеобразные, но это для Бекшеева. Если ее приняли в Запретный город, с точки зрения китайцев Отуля – красавица. – Он нашел ту, которая разбудила сердце. Стал уходить. Ругался с отцом. Отец моего мужа хотел, чтобы Михаил выходил в море. Принимал дела. Разбирался. А он убегал. – Вполне закономерно для подростка, особенно влюбленного. – Он стал избегать работы. Отговаривался. Уходил. Иногда ночью. Думал, что все спят. – Но у того, кто жил в гареме, сон чуткий. – Возвращался под утро. И одежду оставлял.

– Ты не пыталась расспрашивать?

Отуля покачала головой.

– Мало спал. И злился. Злился много. Сказал, что не мое дело. Украл фонари. Два. Отцу соврал,