Классная дама (СИ) - Даниэль Брэйн

спускаться в храм, мадемуазель, даже ночью? Отец Павел был занят, я стояла на покаянии, Алмазова пришла, увидела меня и что отец Павел у себя в кабинете, и побежала наверх. А потом, думая, что я ее не замечаю, опять спустилась и проскочила в красный коридор.

Я сравнивала ее рассказ с тем, что мне говорил отец Павел, и было бы легче, если бы кто-то соврал. Все совпадало и беспокоило. Зачем ребенку ночью бродить по храму, зачем тайком пробираться в красный коридор, тем более если ее успели заметить?

— Отец Павел все не выходил, я подумала, что это странно и неправильно, поднялась по лестнице и увидела, как Алмазова рассматривает стены, — уверенно, почти не запинаясь, продолжала Перевозникова. Она сидела спиной к классу, никто не мог увидеть и поразиться, откуда у нее взялись такие познания в языке. — Просто стоит и рассматривает. Я накричала на нее, сказала, чтобы она или шла молиться, или шла к себе, она еще огрызалась, можете себе представить, мадемуазель? Пришел отец Павел… велел мне вернуться в храм, а Алмазовой — в дортуар. Все.

Я кивнула. Врала она или нет, ловить мне ее было не на чем, но вся история была плохо продумана ровно настолько, чтобы быть похожей на правду. Проблема все еще в том, что расспросить старшую девочку проще, чем добиться откровенности от малышки. Перевозникова может прикинуть, с кем ей выгодно поддерживать хорошие отношения, особенно после того, как я вступилась за нее, а Алмазова?.. Она слишком мала.

— Я бы никогда не призналась в этом никому, кроме вас, — добавила Перевозникова, смущаясь. — Потому что…

— Хорошо, — я объявила оценку так, чтобы класс услышал. — Вам стоит поработать над грамматикой, но «хорошо» — за старание. Всегда буду рада вам помочь, если захотите. Розен!

Вот уж кто за короткий срок научился меня ненавидеть. С моим появлением от парфетки Розен сбежала добрая половина обожательниц, и красавицу Софью Сенцову она не ожидала увидеть снова, потому что время Софьи Сенцовой прошло. В том, что я вернулась в академию, была великая несправедливость с точки зрения недалекой и вздорной Розен. Обычно она довольствовалась немыми проклятиями мне вслед и реже — озвученными пророчествами, но сейчас в моей власти было поставить ей любой балл, и Розен натянула неискреннюю улыбку.

— Почему вы сказали, что я скоро умру?

Глава двадцать пятая

Черта с два Розен мне что-нибудь скажет. Я бы молчала, растягивая губы в улыбке Джоконды: накося выкуси.

Я, не сводя с нее ласковый взгляд, поставила точку в журнале напротив ее фамилии и покосилась на класс. Часть девушек усердно скребла перьями, остальные закончили и смотрели на нас. Оценки у Розен были хорошие, с любым вопросом она могла справиться, ее молчание настораживало, и поэтому я негромко постучала ладонью по столу.

— Кто закончил, пишет второе сочинение на ту же тему того же объема. За него вы получите еще одну оценку, — я обернулась к Розен: — Я жду, мадемуазель. Это была шутка, ведь так?

Я сменила гнев на милость, это работает: злой следователь, добрый следователь, злой начальник, добрый начальник…

— Нет, мадемуазель. Это не шутка, я знала, что она скоро умрет. У моей бабки было все то же самое.

У меня появился шанс проверить версию Ягодина, хотя я и так не сомневалась, что он прав.

— От чего же она умерла, ваша бабка?

— Я была еще маленькой и не знаю, что за болезнь, но прежде с ней было все то же, что и с мадам. У нее отнимались руки, она кашляла, синела, язык заплетался. А когда она упала, вся синяя… — Розен перекосило от отвращения, то ли бабку она не любила, то ли зрелище было не то, какое приятно хранить в памяти.

Речь у нее была быстрая и ровная, с ошибками, но понять можно без затруднений. Я хмыкнула — единственный раз в жизни Розен основывалась на фактах, а все вокруг восприняли ее слова как очередной аттракцион.

— Я могу идти, мадемуазель?

— Нет. А я? Почему вы предрекали смерть мне? Я не падаю, не синею, у меня работают руки и ноги. На голову, Розен, я тоже не жалуюсь, на вашу беду. Сколько вам остается до выпуска? — я посмотрела на нее оценивающе, прищурилась. — Пять с половиной месяцев. Пожалуй, мне стоит дополнить свои предложения министерству. Например, порекомендовать проводить врачебный осмотр. Помните, в Эстреланде королеве представили фрейлину с падучей? Ужасная история, фрейлина расшиблась сама и искалечила младенца-наследника, он не выжил…

Козочка, тебе цены нет. Сколько еще таких происшествий ты знаешь? Софья польщенно зафыркала, я обескураживающе развела руками. Это заметили в классе, расценили как плохой ответ Розен, зашушукались.

— Тишина! — повысила голос я.

— Я здорова, — набычилась Розен. Я сочувственно улыбнулась.

— Это судить не мне, ваша страсть к предсказаниям мне не нравится. Я не назову ваш недуг, но уверяю, ни положение при дворе, ни место гувернантки он получить вам не позволит. Конечно, — продолжала я с сахарным состраданием, — остается брак или обитель, но если ваша болезнь станет известна… это даже не моя история…

— Змея, — прошипела Розен. — Это была просто шутка. Я пугала тебя.

— Угу, — неопределенно согласилась я, и произошло непредвиденное. Розен вскочила, чуть не опрокинув стул, и пулей вылетела из класса. Я со вздохом проводила ее и недрогнувшей рукой вывела за поведение единицу. Поставить ей балл ниже «хорошо» по предмету я все-таки постеснялась — владение языком у нее сносное, а вопросы мне ни к чему.

Розен я отчаянным росчерком записала в пассив, а предстояло куда более сложное — Алмазова. Она не избегала меня, но в отличие от той же Трубецкой начала сторониться. Бойкая среди одноклассниц, при каждой попытке заговорить с ней Алмазова краснела и мялась, и я не понимала, в чем дело, то ли ее напугали мои прошлые слежки, то ли науськал брат, а может, Трубецкая проговорилась, как я умею — ха-ха, если бы! — выводить на откровенность.

— В детстве она была до жути приставучей, — стараясь отвлечь меня от неудачи с Розен, Софья добросовестно вспоминала все, что связано с этой девицей. — Воображает себя пророчицей, ну, это ты уже знаешь… Она глупа, ничего не видит дальше собственного носа и травит любую, кто перестает ее обожать. Думаю, она выйдет замуж за пьяницу, и он начнет ее поколачивать.

— Почему? — с любопытством спросила я, заглядывая в стоящие на столе тарелки. То ли мне показалось, то ли в суп плюхнули мясо?

— Такие как