Торнсайдские хроники - Ольга Куно

На крик в опочивальню вбежали люди, сразу трое телохранителей и побледневший лакей.

— Взять её! — завопил Рейвен, хватаясь лицом за щёку. Между пальцев тут же засочилась кровь, успевшая как следует залить лицо. Рана протянулась почти от самого нижнего века к подбородку; похоже, я только чудом не задела глаз. Двое охранников подскочили ко мне и схватили за руки; я едва успела набросить на плечи валявшийся рядом плащ. — Дрянь!!! Ты за это ответишь! Я прикажу тебя повесить! Нет, это слишком лёгкая смерть! Тебя…тебя сожгут! Сожгут как ведьму! Отведите её в тюрьму! В мужскую камеру! Пусть это будет моим подарком заключённым! Пускай просидит там три дня. А потом — на костёр!

Когда меня волокли прочь из опочивальни и затем вниз, на уже знакомый этаж, где располагались тюремные камеры, я думала только об одном. Всё-таки следовало перерезать ему глотку.

Кентон как чувствовал, что что-то пойдёт не так, и, постаравшись освободиться как можно быстрее, почти бегом возвратился к месту своего укрытия. Просунув ключ в замочную скважину, сразу же понял, что произошло, ибо оказавшаяся незапертой дверь моментально приоткрылась. Разумеется, Абигайль внутри не было. Кляня последними словами всё на свете — и себя за то, что пошёл на эту встречу, и Абигайль за её идиотское упрямство, — он ринулся прочь из дома в надежде успеть перехватить её у замка.

Увы, это ему не удалось. Опустив на лицо капюшон плаща и подобравшись к замку неузнанным, он сумел разглядеть в одном из окон её силуэт. Затем занавеска задёрнулась, и больше он ничего не мог увидеть…как и изменить. В бессилии сжав кулаки, он яростно пнул ногой ни в чём не повинный куст. Душу сжигала не злоба, не страх, не осознание опасности, а отчаяние: он ровным счётом ничего не мог поделать! Даже если громко представится и станет молотить кулаками в дверь, на судьбе Абигайль это уже никак не отразится.

Однако уходить Кентон не стал. То ли из чувства мазохизма, то ли ради того, чтобы хоть что-то предпринять в случае, если такая возможность всё же подвернётся. Он даже принялся внимательно изучать стену замка, ища способ пробраться внутрь через окно, но стена была слишком гладкой, а покрывавшая её местами растительность отнюдь не была достаточно крепкой, чтобы выдержать вес взрослого человека. И как только всем этим героям романов удаётся забираться в окна к любимым женщинам по плющу?!

А потом стало происходить нечто странное. Он видел, как за занавеской заметались многочисленные тени. Услышал крики — нет, не женские; кричал мужчина, и, кажется, Рейвен. Господи, ох, уж эта Абигайль, что она умудрилась с ним сделать? Внизу тоже начался переполох; кто-то выбежал из замка с криком "Лекаря!", потом слуги принялись носиться туда-сюда, кто с ведром воды, кто с каким-то посланием в руке.

Выяснить, что произошло, оказалось не так уж трудно; безотказный в таких случаях способ был Кентону хорошо известен. Перехватив одного из слуг, Алисдейр продемонстрировал ему золотой (мелочиться в данном случае было бы неразумно) и отправил за подробной информацией. Услышанное мягко говоря его не порадовало. Оказывается, Абигайль нанесла Рейвену серьёзную рану, изуродовав таким образом лицо, а тот приказал посадить её в тюрьму и через три дня сжечь на костре. Уже был отправлен приказ приготовить всё для казни.

Отпустив слугу, Кентон в очередной раз выместил собственную ярость на несчастном кусте, но на сей раз мысли его быстро закрутились в нужном направлении. Есть только один человек, который может остановить Рейвена. До Фолкрейда два дня пути. В его же распоряжении всего три дня. Для того, чтобы успеть, надо добраться до места всего за сутки… Значит, он успеет.

Меня протащили по полутёмному коридору и ввели в небольшое подвальное помещение, в котором находилось всего две, зато просторные, камеры, одна напротив другой. В одной сидели женщины, в другой — мужчины, и там, там человек по двенадцать-пятнадцать. Один из телохранителей что-то коротко сказал стражнику, и тот, звеня ключами, принялся открывать одну из длинных решётчатых дверей. Разумеется, дверь в ту камеру, где содержались мужчины.

— Эй, придурок! Ты перепутал! — прокричала стражнику рыжеволосая женщина лет тридцати, стоявшая возле прутьев.

— Никто ничего не перепутал, — возразил тот. На придурка он не отреагировал. Похоже, он вообще чувствовал себя в данной ситуации не слишком комфортно. — Куда приказано, туда и распределяем.

— Он что, совсем умом тронулся?! — воскликнула ещё одна женщина, постарше, вставшая рядом с рыжеволосой.

Остальные их сокамерницы тоже поспешили приблизиться к решётке.

— Ничего я не тронулся, — немного обиженно пробурчал стражник, отперев, наконец, дверь.

— Да кому ты нужен! — отозвались в ответ. — Рейвен тронулся!

— Потише, ты! — прикрикнул на неё один из державших меня телохранителей. — Не то будешь наказана по всей строгости!

— А то сейчас мы тут все прохлаждаемся! — зло рассмеялась она в ответ.

Между тем меня затолкнули в камеру и заперли снаружи дверь. На меня уставилась добрая дюжина пар мужских глаз. Женщины из камеры напротив тоже молча следили за происходящим. Я отступила к боковой стене и остановилась возле неё, безуспешно кутаясь в разорвавшийся по дороге плащ и затравленно глядя на замерших сокамерников исподлобья.

Затем один из них, крупный мужчина, высокий и широкий в плечах, медленно направился ко мне, прямо на ходу снимая с себя куртку. Я вжалась спиной в стену и молча следила злым взглядом за тем, как он приблизился и остановился буквально в одном шаге от меня. Смущённо потупившись, мужчина неловко протянул свою куртку мне.

— Вот, возьмите.

— Спасибо.

Не играя в стеснение, я повязала вокруг себя плащ наподобие юбки, а сверху надела куртку. Конечно, она оказалась мне безбожно велика, но не в моём положении было привередничать.

— О! Госпожа Аткинсон! — радостно завопил, выбираясь из группы сокамерников, здоровый небритый громила. — Вы меня помните? Вы ещё давали мне автограф!

— Ну, как же, — пробормотала я. Ага, такое, пожалуй, забудешь. — Если не ошибаюсь, Томми Костолом?

— Он самый! — Громила совершенно платонически приобнял меня, как старого друга, и обернулся к остальным. — Значит, так, вот это — Абигайль Аткинсон, самая талантливая газетчица королевства. Кто её обидит, будет иметь дело лично со мной. Это всем понятно?

— Слушай, ты, не думай, что ты здесь самый умный, — произнёс знакомый нахальный голос, и из толпы узников мне навстречу выбрался Люк.

— Ты-то что здесь делаешь?! — изумлённо воскликнула я, в свою очередь обнимая газетчика. — Я думала, КПЗ — это твой потолок!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});