Волчонок - Генри Олди

Свет в каюте мигнул.

— Вот и вышли из гипера. Что я говорил?

Марк включил визор в режим обзорника — хоть какое-то разнообразие. Разнообразие вышло таким же, как и свобода: сферу визора заполнял прибой у Катамаро. Вскоре прибой сменился мраком космоса и редкими искорками звезд. За кормой «Протея» в пространстве зияла рваная дыра. В ней клубился еще более плотный, противоестественный мрак. Сочился наружу лепестками, истаивал, вливаясь в окружающий континуум…

Точка выхода из РПТ-маневра.

Марку сделалось не по себе. От разрыва веяло инфернальным холодом. Холод этот пробрал Марка от пяток до кончиков волос. Молодой человек тряхнул головой, и наваждение сгинуло. Разрыв затянется, целостность континуума восстановится — обычное дело! Люди бороздят Космос не первый век…

— Мы меняем курс.

Пробус тоже прилип взглядом к визору.

— Так реперная точка… коррекция…

— Я что, душа моя, коррекций не видел? Не нравится мне это. Больно смахивает на маневр уклонения…

— Уклонения от чего?

Наладчик, против обыкновения, не ответил. Но Марк уже и сам понимал, от чего. Или от кого – ученые до сих пор не пришли к единому мнению: считать ли флуктуации континуума живыми существами?

— Набираем скорость, — отметил Пробус.

Марк понятия не имел, как наладчик сумел это определить. Компенсаторы инерции работали исправно, движение корабля не ощущалось. Картинка в голосфере оставалась без изменений.

— Сейчас…

Пробус схватил коммуникатор, вытянул из него шнурок интерфейс-кабеля — и точным движением вогнал разъем в гнездо бортовой сети, активируя сферу управления.

— Сейчас узнаем, что у них творится…

— Вы хотите взломать корабельную сеть?!

— Взломать? — Пробус ухмыльнулся. — Я законопослушный гражданин. Я плачу налоги и исправно хожу голосовать. Я просто войду без стука, и все.

— Как?

— Элементарно. Я ведь не самый плохой наладчик… совсем неплохой… можно сказать, хороший…

Он бормотал себе комплимент за комплиментом, с каждым словом повышая градус похвалы. С ловкостью опытного карманника Пробус шарил руками в голосфере. Казалось, маленький человечек монтирует в вирте многомерную конструкцию, соединяя, переставляя, прикручивая, разглаживая и выпрямляя.

– …это не военный корабль… не лайнер люкс-класса… Значит, коды-пароли стандартные. Чтобы нам сподручней было… это хорошо, душа моя, душенька… это правильно… очень правильно. Это специально для нас сделано!.. ничего я не нарушаю… не взламываю… Есть!

Внутри сферы побежали ряды цифр, замелькали таблицы, диаграммы, объемные снимки. В каюту ворвался гомон голосов:

– …объект определить не удается!..

– …сближение… угол — тридцать один градус…

– …в реестре Шмеера-Полански отсутствует…

– …ближайшее совпадение… класс… двадцать четыре процента…

– …пятьдесят секунд до ухода в гипер…

И вдруг:

– …Он меняет курс!

— Поворачивает! Он поворачивает!

— Уходит!

— Это…

— Я уже понял. Отставить экстренный уход в РПТ. Отставить, я сказал! Произвести перерасчет координат…

Пространство в визоре исказилось, пошло складками, словно плохо натянутая ткань. Заморгали в растерянности далекие звезды. Во тьме космоса скользнула, неярко опалесцируя, смутная фигура. Она искрилась, переливаясь радужным перламутром. Словно компания приятелей-исполинов, обнявшись, шла пешком по Галактике, слившись в единое, многоногое и многоглавое существо.

Миг, другой, и странный гость исчез.

– …это коллант! — запоздало донеслось из уникома.

— Это мой дядя, — сказал Марк.

— Откуда вы знаете?!

— Военная тайна, — ответил Марк.

И сделал морду утюгом.

V

— Мальчик мой, — сказала Валерия.

И заплакала.

Марк сделал вид, что целиком занят кофейной картой. Он старался не дышать, не отсвечивать; он чувствовал, как в носу предательски щиплет; боялся моргнуть, стряхнув постыдную слезу — и слеза побредёт по щеке, медленно, как напоказ… Мама была маленькой и жалкой. Он помнил ее другой. Веселой, шумной, неутомимой; мама была убежищем, а стала перекрестком на семи ветрах. Глаза Валерии покраснели, она терла их платком, не думая о макияже — вон, тушь уже потекла с ресниц…

— Извини, — сказала Валерия. — Извини, я больше не буду.

Кафе, куда они зашли, считалось самым старым заведением космопорта. Три столика, темные панели на стенах, в акуст-линзах медитирует рояль в сопровождении струнного квартета. При толике воображения легко представить, что за дверью — аэропорт, вокзал или даже почтовая станция, где кучера дилижансов меняли лошадей и согревались крепким грогом. Дурень, подумал Марк. Какие кучера? Про дилижансы ему рассказывал дед. Вряд ли кучер мог соседствовать с акуст-линзой…

Он согласен был думать о чем угодно, лишь бы не видеть плачущую мать.

— Ты голоден? — спросила Валерия. — Хочешь супа?

— Я сыт, — Марк улыбнулся через силу.

— Ты всегда любил суп. Не садился обедать, если не было супа. Копия отца, — Валерия осеклась. Губы женщины затряслись, но она справилась с нервами. — Взять тебе порцию бульона с яйцом? С гренками? В бульон порежут укроп, как ты любишь…

— Кофе, мама. Кофе, и хватит.

— Кофе, — с сомнением повторила Валерия. — Ну да, конечно. Представляю, какой бурдой тебя поили на Тренге…

— Почему бурдой? — Марк обиделся. — Разным поили. Например, «Kopi Luwak», мягкой обжарки. Ты в курсе? Им еще белки какают.

Не отвечая, Валерия долго смотрела на сына. Словно знакомилась заново. Кажется, она была в курсе, что за кофе «Kopi Luwak», и сколько такой кофе стоит. Чисто курсантский напиток. Прядь волос упала Валерии на лицо, превратив маму, озабоченную проблемами блудного сына, в усталую девчонку.

— Кофе, — махнула она бармену, дремавшему за стойкой. — Два эспрессо и ромовый бисквит. Марк, я утром перевела тебе денег. Отец не возражал. Проверь счет, уже должны были прийти.

Отец не возражал, мысленно повторил Марк. Это значило, что сумма перевода превышает размер обычных маминых подарков. Деньгами в семье распоряжался отец, зная все расходы до последнего гроша — с педантичностью, свойственной Юлию Тумидусу. В два слова — «не возражал» — вкладывалось больше смысла, чем казалось вначале.

Сделай шаг навстречу, велел себе Марк. И ответил, горбясь: не могу. Может быть, позже. Два человека бились в его душе не на жизнь, а на смерть, словно во время дуэли на клеймах. Один хотел схватить маму в охапку, взять аэротакси — и полететь домой, дождаться отца с работы… Второй знал, что никуда не полетит. Злопамятный упрямец, второй наслаждался своей обидой на весь белый свет — так расчесывают болячку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});