Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

Каждый шаг мог вызвать падение. Никаких теней. Ровный, белый и беззвучный шар. Мы двигались внутри огромного замерзшего стеклянного шара. В нем не было ничего. Но в стекле оказывались трещины.

Ощупывание и шаг. Ощупывание невидимых трещин, через ’которые можно выпасть из невидимого шара и падать, падать.

Постоянное напряжение мало-помалу истощило наши мышцы. Все труднее давался каждый следующий шаг.

— Что случилось, Дженри?

Я стоял в середине ничего. На глазах у меня замерзли слезы. Я сказал:

— Боюсь упасть.

— Но вы на веревке.

Подойдя, он увидел, что никакой пропасти нет, посмотрел на меня и сказал:

— Разбиваем лагерь.

— Еще не время, мы должны идти.

Но он уже расставлял палатку.

Позже, после еды, он сказал:

— Самое время было остановиться. Не думаю, чтобы мы могли идти так дальше. Лед медленно опускается, но он очень неровен, весь в трещинах. Если бы мы видели, то могли бы идти, но не в бестеневом мире.

— Как же мы спустимся в Шенсейские болота?

— Если мы повернем на восток, вместо того, чтобы двигаться на юг, то можем оказаться на ровном льду в районе залива Гутон. Я видел лед летом с лодки. Он спускается с Красных Холмов и ледяной рекой течет в залив. Может, оттуда легче по берегу добраться в Кархид. Но этот путь длиннее миль на тридцать-сорок. Нужно подумать. Каково ваше мнение, Дженри?

— Мое мнение? Я и двадцать миль не пройду в белую погоду.

— Но если мы выберемся из района трещин…

— О, если мы выберемся из района трещин, я буду в порядке. А если еще и солнце выглянет, садитесь в сани, я подтолкну, и вы поедете до самого Кархида.

Типичная для этого путешествия шутка. Глупые шутки, конечно, но все же они заставляли улыбаться.

— Со мной ничего, — продолжал я, — кроме острого хронического страха.

— Страх очень полезен. Как тьма или тени.

Улыбка Эстравена расколола его потрескавшиеся и обветрившиеся губы и лицо.

— Странно, что дневного света недостаточно, чтобы идти — нам нужны тени.

— Дайте на минутку ваш блокнот.

Он как раз делал ежедневную запись в своем дневнике и подсчитывал, сколько продовольствия осталось. Над печью Чейва он протянул мне блокнот и угольный карандаш.

На чистой странице, прикрепленной изнутри к переплету, я начертил двойную дугу в круге, зачертил половину символа и протянул блокнот обратно.

— Вы знаете этот знак?

Он долго смотрел на него странным взглядом, но сказал:

— Нет.

— Его находят на Земле, на Хейне, на Чиффевере. «Свет — это левая рука Тьмы»… Как дальше? Свет и Тьма, страх и мужество, холод и тепло, женщина и мужчина. Это вы, Терем. Оба в одном. Тень на снегу.

Весь следующий день мы брели на север через белое ничто. Наш рацион составлял теперь две трети первоначального. Так мы надеялись продержаться дольше. Эстравен верил в свою удачу. Он шел, руководствуясь интуицией, хотя, вероятно, на самом деле, это был опыт. Четыре дня мы шли на восток, делая ежедневно от восемнадцати до двадцати миль, потом нулевая погода кончилась, поднялся ветер, пошел снег, стало темно.

Три дня мы лежали в палатке, а вокруг ревел буран.

— Мне хочется закричать в ответ, — сказал я Эстравену.

Он не совсем уверенно ответил:

— Бесполезно. Все равно не ответит.

Мы спали, немного ели, лечили обмороженные и натертые места, мысленно говорили, снова спали. На третий день рев перешел в хрип, потом во всхлипывания, я затем наступила тишина. Сквозь открытый дверной клапан мы увидели яркое небо. На сердце у нас полегчало, но мы слишком устали, чтобы проявить радость в движениях. Мы собрались — на это потребовалось почти два часа, потому что мы двигались, подобно старикам, — и пошли дальше. Поверхность, несомненно, поднималась. Наст великолепно держал лыжи. Светило солнце. Утром термометр показал минус десять. Казалось, что от ходьбы у нас прибавляется сил, и мы шли быстро и легко. В этот день мы шли до появления звезд.

На ужин Эстравен выдал полный рацион.

При таком расходе продовольствия оставалось всего на семь дней.

— Колесо поворачивается, — серьезно сказал он. — Чтобы хорошо повернуть его, мы должны хорошо поесть.

— Ешь, пей, веселись, — сказал я.

Меня еда привела в хорошее настроение. Я рассмеялся собственным словам.

— Все то же: еда, питье, веселье. Можно ли веселиться без еды?

Это казалось мне таким же чудом, как и полузачерченный круг. Но что-то в выражении лица Эстравена разочаровывало меня. Я посмотрел на него и заплакал. Эстравен оказался слабее меня, он уснул, опустив голову на колени. Впрочем, это хорошая мысль — спать.

На следующее утро мы проснулись поздно, плотно позавтракали и впряглись в сани, потащив их к краю мира.

А за краем мира, который круто обрывался вниз, лежал замерзший залив Гутон, замерзший от берега до берега, от Кархида до Северного полюса.

Два дня у нас занял спуск на морской лед через многочисленные трещины, разбитые льдины и уступы. На второй день мы бросили сани и сделали две связки: большую составляла палатка, меньшую — спальные мешки. Пищу мы разделили поровну.

Получилось по двадцать пять фунтов груза за плечами каждого. Я добавил к своему грузу еще печь Чейва и все же сверток весил всего лишь тридцать фунтов. Хорошо было идти налегке и не тащить сани, не подталкивать их, не перетягивать через трещины и торосы. Я сказал об этом Эстравену. Он оглянулся на сани — маленькое пятнышко среди льда и красноватых скал — и ответил:

— Они хорошо нам послужили.

Его верность распространялась и на вещи, на терпеливые, послушные, удобные вещи, которые мы использовали и которые спасли нам жизнь. Ему было очень жаль саней.

Вечером на семьдесят пятый день путешествия в день Архад Аннер мы спустились с ледника Гобрин на ледяное море залива Гутон. Снова шли мы долго, дотемна.

Было очень холодно, но тихо. Идти по ровной поверхности без саней на лыжах было легко. Вечером, когда мы легли спать, было странно подумать, что под нами не мили льда, а всего несколько футов, а ниже — соленая вода. Но думали мы об этом недолго. Мы поели и уснули.

На рассвете снова было ужасно холодно, ниже минус сорока, но день был ясный. Посмотрев на юг, мы увидели береговую линию, из которой кое-где выдвигались в море языки льда. Вначале мы шли вдоль берега, но когда мы проходили мимо долины, оттуда подул такой сильный ветер, что мы упали. Пришлось отойти подальше в море. Там по крайней мере можно было идти.

— Лед Гобрина выплюнул нас изо рта, — сказал я.

На следующий день берег резко повернул на восток. Справа от нас был Оргорейн, но голубой изгиб впереди — Кархид.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});