Лена Сквоттер и парагон возмездия - Леонид Каганов

Изложив Дарье Филипповне the situation, я добавила, что ей пора закрепить навыки самостоятельной работы, поэтому в одно из этих мест на разведку поедет она, в другое — на разведку я. Оставив багаж в Пулково, мы кинули жребий — у кого окажется длиннее ноготь на левом мизинце, тот поедет беседовать с тренером, у кого короче — отправится на Приморский проспект. Длиннее оказался у Дарьи, и я отправилась на Приморский проспект с некоторой радостью, потому что слегка побаивалась разговора с тренером об отце. Пусть Дарья вытянет из него информацию о поездках и интересах Кутузова, а я морально подготовлюсь к серьезной беседе, когда приеду в Питер специально для этого.

Петербург как город уникален. Он представляет собой олицетворение типичного российского интеллигента: молодой, но уже постаревший, помятый, обшарпанный, не нашедший своего места в жизни, не научившийся зарабатывать, спивающийся, но гордый и хранящий ряд претензий к окружающим. Мне представляется образ такого сорокалетнего сутулого хрена с залысинами, в сером плаще и треснутых очках. Он защитил когда-то кандидатскую по фонарям в творчестве Достоевского и до сих пор живет с мамой и тараканами в коммуналке, преподает на полставки историю царизма дебилам в судостроительных училищах, по весне репетиторствует с абитуриентами, стыдливо принимая мелкие купюры, и все надеется, что когда-нибудь шестеренки времени повернутся вспять, сменится власть, срочно понадобятся специалисты по фонарям Достоевского, в двери коммуналки постучат вежливые господа в пенсне и позовут возглавить министерство культуры. Окружающая реальность видится ему такой же скверной, как когда-то виделась Достоевскому, именно к ней он адресует все претензии. Ему бы сбрить клочковатую бородку, вымыться как следует в своем коммунальном тазу, прочесть пару книжек, окончить курсы бухгалтеров, вспомнить english и в итоге найти работу менеджером по логистике в крупной строительной фирме, поднимаясь год за годом к директорату. Но он считает, что ему не повезло с эпохой, властью, соседями, женщинами, общим упадком нравов и студентами, у которых морды юных уголовников, и они на днях сперли у него последний мобильник. Естественно, главный предмет возмущений и зависти — это богатый сосед, который покупает иномарку за иномаркой, строит безвкусные коттеджи с куполами, а сам напрочь лишен духовности, никогда не читал Достоевского, а диплом свой купил в переходе на лотке "все по десять рублей". А ведь на его месте мог быть он. Примерно так выглядит претензия Питера к Москве.

То место, куда я попала, меня сильно озадачило. За забором стояло величественное трехэтажное здание: квадратная коробка из мрачного красного кирпича, пышно отделанная золотом и веселой разноцветной лепниной — словно на каземат повесили индийскую слоновью сбрую. Там, где у обычных домов находится подъезд, у питерских, как известно, находится парадное. Здесь же парадное было немыслимо парадного объема и занимало почти весь фасад. Что-то неисправимо азиатское ощущалось в этом. Я вынула свой новый смартфончик и сделала пару снимков. По крайней мере фотокамера в новой модели оказалась заметно лучше, чем в моем старом, это было приятно.

— Нравится? — раздался над ухом бархатный голос. — В это время года он необычайно красив.

Я обернулась. Передо мной стоял типичный питерец средних лет, одетый в дизайне здания — плащ на нем был строг и мрачен, но на руках искрились неуместно веселые браслеты, а голова оказалась тщательно выбрита и тоже сверкала. Таким же необычным выглядело и лицо — достаточно скуластое и тоже слегка напоминавшее мрачный каземат, на который повесили нечто, совершенно не вяжущееся с общим дизайном: искреннюю улыбку.

— Да, — ответила я. — Это здание великолепно. Я прилетела сюда из Германии, чтобы его увидеть.

Признаться, я рассчитывала, что фраза о Германии удивит обладателя казематного лица с бархатным голосом, и он вывалит мне кучу ценной информации. Но я ошиблась: Германия его не заинтересовала.

— Да, он считается крупнейшим в Европе, — кивнул незнакомец с такой скромностью и кротостью в голосе, словно речь шла про его intima собственность. — Со всего мира приезжают посмотреть…

В этот момент мне показалось, что я, наконец, обнаружила то самое Nazi Ort. Но я не спешила.

— А вы сами — отсюда? — Я аккуратно кивнула на здание.

— Нет места для человека, нет времени, — нараспев ответил он, насмешливо глядя на меня, — есть лишь вечный путь спокойствия, который суть — избавление от страданий.

Это был, очевидно, какой-то пароль, пусть даже интуитивный. Но я не представляла ответа даже в общих чертах.

— В целом солидарна, — произнесла я на всякий случай. — Но жизнь слишком коротка, чтобы посвятить ее беготне от страданий. Человек, чья единственная цель — убежать от страданий, попросту недостоин этого, я полагаю. Страдания — лишь следствие неэффективного жизненного менеджмента и ошибок в логистике жизненного пути. Исправьте их — и вас ждет небывалый рост продаж внутреннего позитива.

На лице незнакомца проступила такая богатая гамма эмоций, которую не опишешь в двух словах. Это выглядело как восторг, с которым человек обернется на свою любимую кошку, если она вдруг заговорит человеческим языком, хотя произнесет откровенную чушь. Некоторое время незнакомец разглядывал меня, а я внимательно следила за ним. Определенно ему мой ответ понравился.

— И давно вы живете в Германии? — спросил он весело и, не дожидаясь ответа, предложил: — Давайте познакомимся, сестра! Меня зовут…

Не дослушав, я протянула ему ладошку привычным жестом.

— Меня зовут Илена Сквоттер.

— Вы разрешите мне вас назвать просто Скво? У индейцев так называли женщин, а вы…

— Нет, — перебила я. — Меня нельзя называть Скво. Можете называть меня Илена Петровна.

— Елена Петровна? — оживился незнакомец. — Елена Петровна! Потрясяюще! Как Блаватскую, да?

— Да, — сухо ответила я. — Как Блаватскую.

— А позвольте нескромный вопрос… — ехидно начал он, но я покачала головой.

— У нас и так слишком много вопросов повисло в воздухе без ответа. Давайте разберемся сперва с ними: я спросила о вашем отношении к вот этому зданию. — Я ткнула пальцем. — Вы меня проводите туда?

— Безусловно, — кивнул он, доставая из плаща реликтовые карманные часы. — Через семнадцать минут откроется.

— Вы так об этом буднично говорите, — произнесла я с укоризной, — словно это гастроном.

Я снова ожидала, что мне наконец объяснят смысл этого здания, но снова не дождалась ясности.

— Как? Вам не нравится немецкая пунктуальность? — усмехнулся он. — Вы же из Германии?

— Вообще-то я не из Германии, — призналась я. — Просто ездила туда. Скажем, за покупками.

— Как интересно, — снова усмехнулся он. — И что купили?

— Парашют и акваланг, — сообщила я. — А моя подруга — примус и фонарик.

Он отступил на шаг и посмотрел на меня с большим уважением.

— И где же все это?

— Осталось в камере хранения. Не идти же сюда с аквалангом, — я снова кивнула на здание, — поймут неправильно, верно?

Но про здание он упорно говорить не хотел.

— О! — произнес он, задумчиво загибая пальцы: — Парашют, акваланг, примус, фонарик… Похоже, вы собрались покорить Вселенную?

— В каком-то смысле, — согласилась я, — хотя ход вашей мысли мне неясен.

— У вас ничего не выйдет, — улыбнулся он и виновато развел руками, словно и впрямь не желал обидеть.

— Почему вы так думаете? — Я изогнула бровь.

— Вы забыли купить что-нибудь для пятой стихии.

— Какой стихии? — удивилась я.

— В Аюрведе стихий, как известно, пять, — охотно начал он. — Вселенная состоит из них. Акаш — это эфир или свет. То есть фонарик. Вайю — воздух, это парашют. Джала — вода, акваланг. Анги — огонь, примус. Последняя же стихия — это Притхви или Дхуми, стихия земли. Надеюсь, вы догадались что-нибудь купить в Германии для покорения земли? Если нет, то мир вам не покорится. — Он снова смешно развел руками.

— А что бы вы посоветовали купить для покорения земли? — спросила я аккуратно. — Лопату?

— Лопату! — фыркнул он. — Это слишком прямолинейно и не в вашем стиле, насколько я могу судить. Земля — это же не просто почва, это и дальние края, и дороги…

— Значит, ботинки? — предложила я.

— Ботинки — это уже ближе, — согласился он. — Но не так символично. Особенно для вашего агрессивного стиля — самосовершенствование и презрение к страданиям своим и чужим. Если вы спрашиваете моего совета, то, учитывая все остальные предметы, что вы перечислили, я бы посоветовал хорошую веревку.

— Веревку? — Я прищурилась и изогнула бровь. — Табуретку и мыло?

— Нет, — тихо засмеялся он. — Зачем понимать так превратно? Я имел в виду просто хорошую веревку — длинную и крепкую. Как самый необходимый предмет для покорения стихии земли.