Белый Север. 1918 (СИ) - Каляева Яна

Максим подошел ближе к строю офицеров и увидел, что Марушевский нахмурился. Похоже, не этого эффекта он добивался — ему требовалось раскаяние всех, а не мученичество героев.

— Это не все! — нашелся генерал. — Я знаю, зачинщиков было больше! Выдайте их, иначе наказание падет на всех!

По ряду бывших бунтовщиков пробежал шепоток. Еще один солдат шагнул вперед. Потом вытолкали двоих — дрищеватого юнца и плюгавого мужичонку; за ними еще кого-то, и еще. Похоже, от отчаяния люди просто стали избавляться от самых слабых.

— Прошу вас, довольно, — шепнул Максим Марушевскому.

Тот кивнул и объявил:

— Я принимаю ваше раскаяние. Зачинщики бунта будут расстреляны перед строем. Сейчас же.

— Пошто это — расстреляны⁈ — заорал Миха Бечин, о котором Максим совсем позабыл. — А как же суд? Вы суд обещали, товарищ генерал!

Марушевский поморщился, но все же ответил:

— Вы, верно, представляете себе гражданский суд? С адвокатами, прениями сторон и прочей бюрократией? Где каждый предатель Родины может превратить своё выступление в пламенный призыв продолжать его дело? Может, вам ещё и газетчиков пригласить, и фотографов?

— Пошто комедию ломаете⁈ Обещали суд — давайте суд!

— Согласно Дисциплинарному уставу командир имеет право карать бунтовщиков на месте.

— Да подавитесь вы уставами своими сраными! — Бечин разошелся не на шутку. — Это же наши ребята! Набедокурили — так и судите их перед всем миром! Расследуйте, кто агитировал, кто по дурости повторял за ними, кто вовсе случайно попал под горячую руку! Вы же сами довели солдат до бунта, чего себя-то не наказываете⁈

— Может, вы не заметили, но враг уже даже не у ворот. Враг внутри города, — глаза Марушевского сузились. — А вы, кажется, профсоюзы представляете? И на чьей же стороне профсоюзы?

Максим схватил Миху за плечо, попытался оттащить, но коротышка стряхнул с себя его руки и закричал ему в лицо:

— А ты пошто столбом стоишь, Максимко? Комиссар ты или мешок с говном? Здесь не фронт, здесь твоя власть! Ну, прекрати это, наведи революционную законность!

Максим подумал, что, наверно, такие полномочия у него действительно есть; но ведь Марушевский прав. На пути в Усть-Цильму публичный расстрел дезертиров пресек беспорядки, а здесь-то случился открытый вооружённый мятеж.

— Миха, да уймись ты уже! — попытался урезонить приятеля Максим. — Мы смогли спасти большинство, мы удержали город от хаоса, понимаешь ты это? А зачинщики должны ответить! Распихаем их по тюрьмам и лагерям — так они и там агитацию свою продолжат! Нам только бунтов заключенных не хватало.

— Да вы хуже большевиков! Те по своим ни за что не стреляют!

Максим понял, что Миха договорится сейчас до большевистской агитации, а это серьезная статья. Был только один способ быстро это пресечь.

— Прости, но я арестовываю тебя за неподобающее поведение. Переночуешь в участке, придешь в себя, утром спокойно поговорим. Это ради твоего же блага. — Максим обернулся к Жилину: — Прошу вас, отрядите людей отвести этого человека в ближайший полицейский участок. Прямо сейчас.

Жилин кивнул и отдал распоряжения. Брыкающегося Миху увели в сгустившийся мрак.

Уже совсем стемнело. Солдаты торопливо вкапывали в землю столбы — тринадцать штук, по числу приговорённых. Промёрзшая почва не поддавалась, копатели тихо чертыхались, выдыхая облачка пара. Под конвоем начали подводить зачинщиков, раздетых до белья. К каждому подходил священник в чёрном и тихо о чём-то переговаривался. Военно-полевая исповедь проходила быстро — босые люди под хлещущей метелью оказались неразговорчивы; отпустив грехи приговоренному, священник быстро крестился и переходил к следующему. Никто не пытался сопротивляться, не кричал пафосные лозунги. Все проходило очень тихо — кажется, Максим слышал шелест, с которым падали на землю мягкие хлопья снега. Бывшие мятежники, только что громко оравшие требования, теперь не то что шуметь — кашлянуть боялись, так и застыли в оцепенении.

Наконец Марушевский скомандовал огонь. Полсотни выстрелов грянули одновременно. Темные пятна легли на грязный снег. Тринадцать тел повисли на веревках.

— Мы же даже не переписали их фамилии, — спохватился Максим.

— Я этим озаботился, — успокоил его Жилин, подозвал какого-то прапорщика, и тот вручил комиссару исписанный от руки лист.

Максим поднес бумагу к глазам и прищурился, силясь прочесть кривые строки. Как минимум четыре из тринадцати фамилий совпадали с Марусиным списком — не всех большевиков удалось разыскать сразу.

Прапорщики отдавали бывшим бунтовщикам команды, щедро сдобренные руганью. Одних заставили убирать тела, других сразу делили на небольшие группы и разводили по разным казармам. Всех в обязательном порядке провели мимо столбов с привязанными к ним телами.

— Максим Сергеевич, я высоко ценю то, что вы сегодня сделали, — комиссар и не заметил, как Марушевский подошел к нему. — Полковник Жилин прекрасно о вас отзывался, а сегодня я имел честь убедиться лично…

— Товарищ генерал, а можно вопрос? — осмелел Максим. — Вы бы и в самом деле отдали приказ стрелять по казарме? Перебили бы две сотни своих солдат?

Марушевский снял фуражку, обнажив лысину. Максим увидел, что пальцы в белых перчатках едва заметно дрожат.

— Приказ я бы отдал, как обещал. Но, надеюсь, до смертоубийства не дошло бы. Первыми стреляли бы бомбометы, так что здание не разрушилось бы, только дрогнуло. Полагаю, этим трусам оказалось бы довольно, так что смертей мы бы избежали… ну разве что кого-то ранило бы осколками стекла.

— Ясно-понятно…

— Впрочем, если б это не подействовало, я довел бы дело до конца. Но благодаря вашей дипломатии все прошло значительно лучше, мятежники сдались добровольно. Хорошо, что удалось избежать вмешательства союзников, генерал Айронсайд настойчиво предлагал помощь… Если бы дошло до столкновения британских солдат с русскими, события могли бы… перетечь в иную плоскость.

— Да уж…

— Так что как бы ни был тягостен сегодняшний день, нам удалось избежать куда более страшных трагедий. Однако не смею более вас задерживать, вам, безусловно, следует отдохнуть.

Максим вернулся к Марусе. Кто-то успел позаботиться о ней — принесли пару ящиков, чтобы она смогла сесть, и шинель.

— Ты в порядке?

Запоздало сообразил, что так в это время не выражаются, но Маруся поняла.

— Да. Нога вот только разболелась.

— Сейчас найду транспорт до госпиталя. Скажи только… — Максим передернул плечами, вспоминая истерику Михи. — Ты… тебе нормально с тем, как все закончилось?

— Разумеется, — спокойно ответила Маруся. — Я ведь знала, что так и будет. Это как заражение крови — чтобы человек выжил, необходимо отсечь гниющую часть тела безо всякой жалости. Я раньше этого не понимала. Теперь поняла.

— Что же… заставило тебя понять?

— Ты.

Отвезти бы ее на ночь к себе, решил вдруг Максим. Может, просто поговорить, побыть не одному… ну или не только, если она захочет. А она же захочет. Им обоим нужно снять стресс.

К ним почти подбежал доктор Мефодиев. Его кашемировый шарф белел в темноте. И где он, спрашивается, был, пока шел кризис?

— Наконец-то я тебя разыскал! Слава Богу, ты цела! Тебе срочно нужно в госпиталь! — выкрикнул он Марусе и тут же обернулся к Максиму: — Разве можно подвергать женщину такому риску? Как вы могли⁈

Максим пожал плечами. Мог, и все тут. Он рисковал своей жизнью — и Марусиной тоже. Так надо было, и это оказалось совершенно естественно.

— Не нужно про меня говорить так, будто я ребенок или вещь, — раздраженно ответила Маруся. — Я сама приняла решение. Приступила к той самой агитационной работе, на которую ты меня и звал.

— Тебе еще рано работать, ты не поправилась! — волновался Мефодиев. — Я как твой врач тебе запрещаю!

— Поздно, доктор, — усмехнулась Маруся. — Я уже начала. И работы перед нами — непочатый край. А времени, считай, не осталось совсем.

Глава 24