Белый Север. 1918 (СИ) - Каляева Яна

Надя смотрела на него прямо, глаза у нее были ясные.

— Мы допили чай, — сказала она. — Номера здесь слишком дорогие. Я знаю пару адресов с довольно чистыми комнатами.

— Не нужно, — сказал Максим. — Я не могу… вот так. Прости. Идем, провожу тебя домой.

Глава 21

Крест этой власти

Ноябрь 1918 года

Максим прохаживался по пристани, всматриваясь в левый берег — сегодня должен был прибыть генерал Марушевский. Падал первый снег, словно бы город предпринимал бессмысленную попытку спрятать свою грязь от грозного взора будущего начальника. Гавань ещё не успела схватиться льдом, так что в город торопились последние баржи с хлебом, а с ними — и последняя надежда на спасение от хаоса, поглощающего армию.

Максим должен был встретить генерала как правительственный комиссар и ожидал делегации от военных, но подошел один только Жилин.

— А что генерал Самарин, не явится лично поприветствовать преемника?

— Генерал Самарин изволил неожиданно для всех выполнить свое обещание и третьего дня записался рядовым во французский иностранный легион. Предпочел на седьмом десятке тянуть солдатскую лямку вместо того, чтобы отчитываться о состоянии, в которое привел вверенную ему армию.

По лицу Жилина читалось, что он только нечеловеческим усилием воли сдерживает куда более саркастический комментарий. Как бы он ни был недоволен Самариным, однако в воинском братстве не принято выносить сор из избы.

— Отчаянно надеюсь, что генерал Марушевский наведет в области порядок, — добавил Жилин. — Или по меньшей мере примет мою отставку с поста временно исполняющего обязанности начальника штаба. Самовольно уйти от ответственности, подобно Самарину, я не могу, не в моих это обыкновениях. А управлять штабом в настоящих условиях положительно невозможно.

Максим кивнул. В военной иерархии он разбирался плохо, но усвоил для себя, что начальник штаба организует армейские процессы, а командир направляет их. В последнее время русскую армию в Северной области толком не направлял никто. Операция против партизан в Усть-Цильме так и осталась единственным значимым успехом русского оружия. Мобилизация шла еле-еле. Оборону от большевиков на железной дороге и по основным рекам по-прежнему держали союзнические войска, и только благодаря им фронт до сих пор оставался неподвижным.

— Надеюсь, недолго осталось ждать, — Максим испытывал к Жилину симпатию и попытался подбодрить его. — Паром уже отчалил от того берега, видите?

Максим собирал сведения о последней надежде русской армии на Севере и кое-что разузнал, благо Марушевский оказался значимой личностью в отечественной истории. Шутка ли, последний начальник Генерального штаба Российской императорской армии; именно при нем большевики взяли власть, причем Марушевский находился в Петрограде в момент переворота, но по какой-то причине ничего не предпринял. Большевики и не сочли его сразу своим врагом, оставили поначалу в прежней должности и арестовали только в ноябре за саботаж мирных переговоров с Германией, но две недели спустя выпустили. Видимо, решили, будто он для них не опасен. Максим надеялся, что они ошиблись в этом — ведь он и сам в начале своей деятельности часто ошибался так же и многих отпустил.

Подсознательно Максим ожидал от человека, сошедшего с парома, какого-то особого судьбоносного облика, потому был несколько разочарован. Марушевский оказался среднего роста дядькой в штатском с мелкими чертами лица и жидкими усиками; глаза живые, внимательные. Жилин вытянулся во фрунт, отрекомендовался сам и представил Максима.

— Очень рад, господа, очень рад, — без пафоса ответил на приветствие человек, с которым связывали судьбу Северной области. — Но прежде, чем я приму на себя ответственность, к которой вы призываете меня, следует прояснить одно обстоятельство. Меня просили стать военным генерал-губернатором области, однако в пути мне случайно сделалось известно, что та же должность была предложена генерал-лейтенанту Миллеру. Как прикажете это понимать?

Это был неловкий момент. Вообще Миллера видели основным кандидатом, а Марушевского — запасным, но прибыл он первым.

— Видите ли, область в отчаянном положении, — сказал Максим. — Мы рассылали просьбы о помощи, так сказать, во все пределы… Ведь неизвестно было, откликнется ли хотя бы кто-то.

— Я, разумеется, не мог не откликнуться на призыв помочь русским людям и русской армии. И в какое положение это меня поставило? Срок приезда генерала Миллера совершенно неясен, а нужно сразу рубить узлы твердой рукой. Стать в позицию будущего заместителя, ожидающего явления настоящего хозяина — это, по моим понятиям, значит бесповоротно потерять время и попасть в ложное положение впоследствии.

— Уверен, все, что вы сделаете, пойдет исключительно на пользу нашей многострадальной области и ее армии, — выдал положенную лесть Максим. — Бездействие губит нас. Уверен, и правительство, и генерал Миллер, если он вообще к нам прибудет, высоко оценят любую вашу деятельность.

— Что же, раз область в таком отчаянном положении, мой долг сделать для нее все, что только в моих скромных силах…

Максим уже не в первый раз сталкивался с подобным отношением со стороны военных. Они любили разглагольствовать, что соглашаются занимать высокие посты исключительно из чувства долга, патриотизма и потому, что их уговорили; однако на деле цеплялись за них без всякой неохоты. Карьеры сами себя не сделают.

— Владимир Владимирович, вы, верно, намерены отдохнуть с дороги? — спросил Жилин. — Извольте, я провожу вас в ваши апартаменты.

— Ни в коем случае! День только на середине, — Марушевский энергично махнул рукой. — Отошлите на квартиру мой багаж. А я планирую прямо сейчас нанести визит французскому посланнику. После представлюсь командующему войсками области, генералу Айронсайду. Будьте любезны, сообщите ему о моем скором визите. Офицеров соберите завтра, в девять утра. После проведу смотр нижних чинов. А вы, — Марушевский обернулся к Максиму, — передайте вашему правительству, что я намерен представиться ему завтра в пять пополудни.

— Непременно, — кивнул Максим.

Новоиспеченный генерал-губернатор четко расставил свои приоритеты, ничего не скажешь.

— Ваш автомобиль подан, — сообщил Жилин. — Генерал Айронсайд предоставил его и водителя в ваше полное распоряжение.

— Мне не нравится то, что я успел увидеть, — говорил Марушевский по дороге к машине. — Офицеры невыправлены, почти никто не носит погоны! Солдаты и вовсе ходят огородными пугалами! Длинные волосы, небрежно надетые фуражки, невычищенная обувь…

Максим удивился про себя, что именно внешний вид своих подчиненных Марушевский считает основной их проблемой, но комментировать не стал.

— А вот и наш автомобиль! — Жилин распахнул дверцу.

— Ну что же, — Марушевский улыбнулся. — «В ворота губернского города N въехала небольшая бричка».

Максим усмехнулся и отметил недоумение на лице Жилина. Еще бы, ему-то не забивали голову Гоголем в советской школе…

* * *

Всю вторую декаду ноября союзники праздновали завершение Великой войны — Германия подписала мир в Компьене. Генерал Айронсайд приказал снарядить аэроплан, чтобы разбросать над вражескими позициями листовки с призывами сложить оружие — ведь немцы вышли из борьбы. Большевики ответили усилением огня.

Кажется, союзники наконец осознали неприятную правду: война в России выходит далеко за рамки Мировой войны. Никаких немецких инструкторов на большевистских позициях нет, а есть опытные офицеры бывшей Русской императорской армии. Одним из них был Николай фон Дрейер, двоюродный брат Чаплина. Еще во время августовского десанта союзников в Архангельск, пока большевики пытались защитить Мудьюг, он приказал затопить свой крейсер «Святогор» поперек фарватера в надежде перекрыть путь интервентам. Сейчас он находился под арестом и ждал суда — его адвокат подавал в Омск апелляцию за апелляцией, а юридическому отделу Директории было явно не до того.