Разлюбовь, или Злое золото неба - Андрей Зотов

– Слушай, придурок, – устало сказал он. – Отдана команда о твоей ликвидации. Понял? – Он поднял очки на лоб. Фингал у него почти рассосался, превратившись в легкую желтоватую тень. – Анна просила тебе передать, чтобы ты не появлялся ни на Тимирязевской, ни в общежитии, ни в Видном. В общем – нигде. Линяй скорее, придурок, – сказал он почти шепотом и сделал шаг по ступенькам вниз, – под пулей же ходишь. – И утратил ко мне интерес.

Глядя на его бритый затылок, я перевел дух.

«Спасибо, что предупредил», – молча сказал я ему вслед.

«И тебе, Анечка, тоже спасибо».

Вон оно, значит, как!

Щипач не спеша спустился на первый этаж, но из главных дверей не вышел – минут пять я ждал его у окна, машинально щелкая и щелкая фотоаппаратом, снимая двойное стекло окна. Да, похоже, это действительно вилы. Маркель приехал, вошел в тему и велел меня убрать, как отработанный материал. Что делать?

Я осторожно сошел вниз. Там сворачивали провода, убирали аппаратуру, рабочие уносили стулья. Щипача не было видно. У главного входа стояли две иномарки и «девятка» цвета морской волны – не исключено, что в одной из машин засел «Анкерман». Хорошо бы выбраться отсюда другим путем, но где его взять?

Шагами праздного гуляки я оправился по периметру первого этажа и скоро обнаружил справа, под лестницей, приоткрытую дверь черного хода. Она вела на задний двор, заставленный поддонами с кирпичом, старой мебелью и штабелями досок. Как раз в этот момент там разворачивался грузовик с трубами; вахтер запирал ворота.

– Одну минуту, отец, не закрывай! – окликнул я его, деловито переложил портфель из руки в руку и выскользнул за ворота в «1ый Глиняный переулок». Скорее, скорее отсюда, только вот куда податься, если везде перекрыт кислород? Или он еще не так уж и перекрыт?

Уходя все дальше от Дома Путешественника паутиной проходных дворов, я думал, что из Москвы, конечно, уеду, но прежде все-таки надо кое-что довести до конца. Главное, не психовать и не суетиться. Жалко вот, что ни Мишки нет под рукой, ни Рашида… а если Рашиду позвонить?.. Нет, стоп, не надо никого подставлять.

Так, мои активы… Мотоцикл. «Ямаха» – это мобильность и скорость. Второе – деньги… Что у меня с деньгами?.. Я купил в палатке бутылку минеральной воды, сел на первую попавшуюся лавочку и пересчитал свою наличку. Сто восемьдесят пять долларов и семьсот тридцать рублей, включая мелочь. Да, можно сказать, хана гонорару. Третье – я предупрежден, а они не знают, что я знаю. Видно, у тебя, Анечка, со Щипачем какие-то эксклюзивные отношения, раз он передал твои слова. Что, интересно, за отношения?.. Ладно, теперь это уже не мое дело, теперь надо вести себя безошибочно, единственно верно, иначе карачун, иначе кердык… Так, что у меня осталось на Тимирязевской? Кое-какие шмотки, книжки, ноутбук – там все это пока и оставим. В общежитие можно не ехать – созвонимся с Костей и махнемся одеждой в обратном порядке где-нибудь на природе. Надеюсь, «хвост» он за собой не притащит.

Я позвонил на мобильный Косте. В институт он не пошел, сидел в общежитии и писал повесть. Мы встретились с ним через час и обменялись одеждой. Потом я поехал за мотоциклом.

Глава 34

Ах, дорога навстречу солнцу!

Так бы и мчаться тобой всю жизнь под свист ветра, под сверкание синевы апрельского неба, так бы и загибать мысленно пальцы, десятками считая верстовые столбы, летящие прочь. Так бы и слушать шипение асфальта под широким устойчивым колесом и щуриться на спидометр из-под козырька гермошлема под ровный гул шестидесяти пяти лошадиных сил, заложенных в недра мотора «Ямахи», – экий табун!

Ложись, ложись, дорога, под новый протектор, а ты, колесо, мчи, каждым своим оборотом приближая «Ямаху» к тому самому Мельниковскому лесу и одноименным болотам, подробности которых уже давно маячат в моем воображении.

Короче, я гнал на северо-восток, склоняясь к востоку, и без пятнадцати два был уже на развилке, где мы ночью отстали от «Вольво». Я свернул направо и вновь подбросил газку. Дорога шла полем. По обеим сторонам чернела пашня, а справа вдали полз маленький железный муравей, верша свою пахотную работу. Километров через пятнадцать дорога нырнула в лес. Пора было глушить мотоцикл.

Я покидал в рюкзак сухпай и пару фугасов минеральной воды, взял театральный бинокль, инструменты первой, второй и третьей необходимости, хорошенько замаскировал «Ямаху» и пошел еле заметной дорожкой, угадываемой в траве. В правом кармане у меня лежал мощный складной нож на всякий пожарный, а в левом – мобильник, который надо бы подзарядить, да где?

Я медленно шел по бывшей дороге, мало-помалу углубляясь в буйные заросли невысокого сочного кустарника, который чем дальше, тем становился гуще. Где-то впереди квакали лягушки, солнце припекало что надо, и все сильнее становился специфический сладковатый запах. Это, наверное, пахли болота.

Скоро подобие дороги сошло на нет, уступив место мягкой сочной тропинке. Когда-то давно машины доходили до этого места, а дальше люди шли пешком. Что за машины? Что за люди? Куда они шли и зачем? Если по-хорошему, то надо бы вернуться в лес, отыскать следы «Вольво» и не спеша, метр за метром, идти строго по ним. Но мне даже думать о возвращении не хотелось. Нет, пойду по тропинке вперед до упора, ведь кто-то же тут ходил. Следопыт из меня примерно такой же, как детектив и как аналитик, да и вообще я уже давно на грани разочарования в самом себе, но уж какой есть, такой есть. Вперед!

Скоро меня начала обступать осока. Впереди простиралось обширное подобие луга, а дальше виднелась щетка леса, куда, похоже, и вела тропинка. Все было словно немного размыто – это солнце дрожало сквозь марево испарений, а воздух был теплый, сырой и терпкий, наполненный крохотной противной мошкой. Комаров пока не было. Тропинка все сильнее начинала пружинить под ногами, а потом и зачавкала. Я разулся, связал шнурки и перебросил кроссовки через плечо. Приблизительно так и ищут приключений на собственную задницу мои современники.

Квакали лягушки, и что-то шуршало в траве – хотелось думать, что ящерицы, а не змеи. Я медленно шел все дальше, и скоро вода доходила уже до щиколоток – теплая, зеленоватая вода, в которой плавали жучки-паучки. И вдруг я увидел гигантский водяной волос. Извиваясь, он быстро плыл мне навстречу – длинный, толщиной с карандаш, – в полуметре от моих ног свернул и исчез в траве.

Тропинка изогнулась влево и вышла на сухой участок. Тут я попил минералки, покурил, сидя на корточках, и пошел дальше. Но, сделав десяток шагов, вдруг увидел… В прямом смысле слова волосы зашевелились у меня на голове.

Чуть припорошенный травой, вытянутый во всю длину вдоль тропинки, лежал огромный мраморный дог. Его голова была вывернута на 180 градусов, и остекленевшие глаза глядели на пройденный путь. Как он сюда попал? В нем было килограммов 50, и, чтобы свернуть ему шею, надо быть по меньшей мере Шварценеггером. Да, эти Мельниковские курмыши нравились мне все меньше. Я замер. Было тихо. Вернее, было по-болотному шумно: ветерок, перекличка невидимых птиц, треск кузнечиков там и сям, какое-то шуршание со всех сторон, но в принципе надо всем этим тяготела напряженная тишина.

Делать нечего, надо идти дальше. И я пошел – внимательно глядя по сторонам, стараясь ступать по возможности бесшумно, оглядываясь на всякий шорох. Разложенный нож я держал в правой руке. Все мои рукопашные навыки были наготове. Еще из оружия у меня в рюкзаке имелась дымовая шашка, которую мне подарил Рашид в период расцвета нашего «железнодорожного бизнеса». Оружием ее, конечно, не назовешь, но пыль в глаза пустить можно. Всякий раз, отправляясь на дело, я брал ее с собой, да так и не использовал.

Скоро под ногами снова захлюпало, а метров через восемьсот тропинка привела меня в затопленный мертвый лес, где ни травинки не было, ни листка, ни птицы – только сухие стволы торчали из воды. Я выломал хорошую палку и, используя ее как посох, долго шел по колено в этой теплой коричневатой воде. А вокруг стояла такая тишина, что закладывало уши. В нескольких местах вода доходила мне до груди.

Держа курс строго по солнцу, я пересек этот гнетущий лес, вышел на поляну, вернее, на опушку нормального живого леса. Выжал штаны. Стало повеселее. После пятиминутного перекура углубился в чащу, по-прежнему сверяясь с солнцем, и скоро вновь наткнулся на тропинку. Сильно петляя, она повела меня по краю шикарного луга и вдруг исчезла. И только я сделал первый шаг этим буйным луговым бездорожьем, залитым солнцем, как мой посох обо что-то звонко ударился. В принципе ударяться ему тут было не обо что – луг, он и есть лег, – но когда я занес посох, чтобы воткнуть его в твердь луга, он вновь стукнулся обо что-то твердое и отскочил.

Что такое?

Я стоял и смотрел на этот замечательный луг, в котором чего-то явно не хватало. Светило солнце, и панорама перед моими глазами слегка дрожала в мареве испарений – это дышала земля, это было понятно. Но вот какой-то странный блеск над травой не давал мне покоя. Я локтями сдвинул рюкзак чуть вбок, чтобы ветерок обдувал вспотевшую спину, а сам все глядел на этот луг и никак не мог понять причину своей тревоги. Что-то тут было не так. Что?