Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах - Ат-Тайиб Салих

Я продолжал:

— Говорят, они привязали Бендер-шаха и его внука веревками к их креслам в середине зала.

Вад Хасаб ар-Расул только вздохнул, за ним вздохнул Вад Халима, а мой дед промолвил:

— Да проклянет их всех аллах.

— Говорят, они били деда и внука плетьми из корней нильской акации.

Мой дед внезапно сел на кровати:

— Значит, не душили и не кололи кинжалами?

— Еще говорят, что он дрался как лев и едва не одолел своих одиннадцать сыновей.

Мохтар ар-Расул сказал со скрытой болью:

— Он всегда был богатырем, не чета другим.

Да, они, конечно, были скроены из одного материала. Он вылепил внука по своему образу и подобию, дабы тот стал его продолжением, и наделил его неограниченной властью над своими одиннадцатью сыновьями. Они правили с помощью силы и хитрости, забыв о любви. Все это выяснилось потом. Оба обладали сверхчеловеческой энергией.

Я сказал:

— Говорят также, что Марьюд назначал каждому из них задание и определял вознаграждение. Он замечал большое и малое. Ничто не могло укрыться от его глаз. Каждую ночь в большом зале они творили суд. Бендер-шах и Марьюд сидели на высоких креслах на возвышении в центре зала. Они вдвоем выносили приговор, и виновные наказывались ударами плети. Бил Марьюд, а Бендер-шах сидел скрестив ноги, слушал и смотрел. Вы знали об этом?

Никто не ответил на мой вопрос. Я поражался, как у человека могут быть черпая кожа и зеленые глаза и как он мог произвести на свет одного за другим одиннадцать сыновей, а потом избрать единственного внука и через головы сыновей сделать его своей тенью на земле. Либо этого не было в действительности, либо происходило в стародавние времена, когда случались всякие чудеса. Я продолжал:

— Говорят, что дед и внук пили вместе вино и по ночам невольницы пели для них и танцевали обнаженными. Это происходило в большом зале или посреди шатров. Вы об этом знали?

Опять никто не ответил на мой вопрос. Я представил себе их шатры, сгрудившиеся на высоком холме, словно маленькие крепости, вдали от жилого квартала. Они были самостоятельным миром. Я сказал:

— Говорят, что Марьюд от имени Бендер-шаха вмешивался в самые сокровенные дела. Они даже не могли сами выдавать замуж своих дочерей.

Мой дед произнес:

— Свидетельствую, что нет бога, кроме аллаха.

Хамад Вад Халима добавил:

— Свидетельствую, что Мухаммед — посланник аллаха.

Я продолжал свои разоблачения:

— Говорят, что Марьюд будил их на заре и запирал в доме после захода солнца, что каждый день их гнал, как скот, па работу.

Они заерзали на своих кроватях, но ничего не сказали. Я продолжал:

— Говорят, Бендер-шах лишил своих детей наследства и записал все свое имущество на имя Марьюда. Он утверждал, что все они не стоят ногтя на мизинце Марьюда.

Вад Хасаб ар-Расул вскочил, закричав:

— Ты слушаешь, что говорят подонки вроде Вад Джабир ад-Дара, Вад Мифтаха аль-Хазны и Вад Рахматуллы. Теперь, когда господний суд свершился, они злословят: «Бендер-шах был такой-сякой». Бендер-шах был не таким, как все люди. Чтоб Бендер-шах пил вино? Аллах свидетель, Бендер-шах в жизни не пил вина и не совершал ничего дурного.

Внезапно они все трое встали и, опираясь друг на друга, вышли, оставив меня в комнате одного, словно в могиле. Я испытывал гнев и печаль и величайшее замешательство.

10

Лежа на спине и глядя в потолок, Ат-Тахир Вад ар-Равваси сказал:

— Знаете, братья, в этом мире все получается наоборот. Вот ты, Михаймид, хотел стать фермером, а стал городским эфенди[60]. Махджуб желал быть эфенди, а остался землепашцем.

В последнее время состояние Махджуба улучшилось. Он уже не жаловался на астму и перестал ходить на утреннюю молитву в мечеть. Засмеявшись, он проговорил:

— Да пощадит тебя аллах. Если бы я раньше пошел учиться, нынешним грамотеям за мной было бы не угнаться. Я бы стал начальником или министром.

Ат-Тахир возразил:

— Это дело проще простого. В наше время кто только не становится министром. Клянусь верой, если Ат-Турейфи, сын Бакри, не станет министром, я не буду сыном своего отца.

В разговор вступил Михаймид:

— Как он может стать министром? Все министерские посты уже заняты.

Ат-Тахир сказал:

— Чего-нибудь придумают. Возьмут и сделают его министром по делам благотворительных обществ. Мало ли что им может прийти в голову?

Махджуб возразил:

— Ат-Турейфи, сын Бакри, не справляется и с кооперативом. Как же ты хочешь, чтоб он стал министром?

Ат-Тахир ответил:

— Ты думаешь, дело в способностях? Здесь все очень просто. Важно красиво говорить и поменьше делать. Кричи только почаще: «Да здравствует такой-то, слава такому-то!» Увидишь, что какая-то партия сильна, вступай в нее. Где-то выступишь с речью, где-то устроишь банкет, где-то дашь взятку. Мало-помалу, глядишь, станешь депутатом парламента. После этого лежи себе, плюй в потолок.

Михаймид спросил:

— А если после того, как тебя изберут в парламент, не станешь министром? Что тогда будешь делать?

Вад ар-Равваси отвечал:

— Если меня не назначат министром, то, клянусь, устрою военный переворот.

— Ну а потом?

— Что потом? Все. Буду себе лежать и прохлаждаться. Если что нужно, нажму звонок: «Такой-то входи, такой-то выйди. Тебя я назначаю начальником полиции, а тебя — главным инспектором. Ты мне не подходишь, посажу тебя в тюрьму. Твоя физиономия мне не нравится, а вот ты — душа-парень». Тогда я буду разъезжать по городу в «шевроле», а люди будут кричать: «Да здравствует Ат-Тахир Вад ар-Равваси! Слава Ат-Тахиру Вад ар-Равваси!» Все. Теперь я верховный правитель.

Махджуб расхохотался:

— Эка куда хватил! Ты что думаешь? Управлять государством — это нажимать на звонок да говорить: «Войди такой-то, выходи сякой»?

Михаймид сказал:

— Да будет тебе известно, там машины получше твоего «шевроле», «шевроле» рядом с ними — как ишак рядом с конем.

Вад ар-Равваси удивился:

— Да неужто? И они даже больше «шевроле»?

— Да конечно.

— А намного больше?

— Ну, вот как эта комната.

— Да, на все воля аллаха.

— Если так, да пощадит вас создатель. Считайте меня с завтрашнего дня кандидатом в президенты.

Все трое рассмеялись.

Разговор происходил после обеда. Они лежали все в тех же неизменных позах на кроватях. Михаймид сказал:

— Эх, милый человек, ты должен благодарить господа. Что такое директор, что такое министр? Ты в лучшем положении, чем все они. Ни тебе забот, ни хлопот.

Махджуб сокрушенно вздохнул. Ат-Тахир ответил:

— Ей-богу, ты прав. Пока у человека есть чем поужинать вечером, ему незачем становиться начальником полиции или там каким-нибудь генералом. Теперь скажи, Михаймид. Вот ты всю жизнь учился, ездил туда-сюда, а вернулся в этот разнесчастный Вад Хамид, как и уехал, ни с чем. Ты как будто стал эфенди по ошибке. Вот уже сколько времени ты сам гнешь спину в поле.

Михаймид, лежавший па кровати своего деда, вздохнул и, подумав, ответил:

— Ты правильно говоришь. По праву Махджуб должен был пойти по этому пути. Махджуб честолюбив, любит власть. А я люблю правду. К власти и правде ведут разные пути.

Вад ар-Равваси язвительно засмеялся:

— Значит, сейчас ты приехал в разнесчастный Вад Хамид, потому что в нем правда? Ну и дела!

Махджуб сказал:

— Дело тут не в правде, а в его собственной дурости. Мы с Михаймидом учились вместе в начальной школе. Помните? Я был самым способным в классе. Михаймид же отставал. Мой отец, да помилует его аллах, сказал: «Довольно. Все эти школы — пустая трата времени, одна болтовня». В тот год сезон жатвы был горячим. Люди выбивались из сил. Отец сказал: «Пойдешь с нами работать в поле, чем ты лучше других?» Отец Михаймида, да вознаградит его аллах, сказал то же самое. Однако его дед уперся на своем, говорит: «Ни за что. Он пойдет дорогой ученья до самого конца». Ну, и где он, этот конец? Михаймид кружился, вертелся и снова вернулся к земле.

Ат-Тахир заметил:

— Его дед был человек гордый, властный. Если ему что-нибудь втемяшится в голову, то он, хоть убей, настоит на своем. Да помилует его господь!

— После этого, — проговорил Михаймид, — все пошло вкривь и вкось. Человек должен уметь сказать «нет» с самого начала. В Вад Хамиде мне было хорошо. Днем я работал в иоле, по вечерам пел для девчонок песни. Ловил птиц силками, бултыхался, как бегемот, в Ниле. На душе у меня было спокойно. Я стал городским эфенди, потому что так хотел мой дед. Окончив школу, я хотел быть врачом, но стал учителем. В министерстве просвещения я сказал, что буду работать в Мерове, но они ответили: «Нет, будете работать в Хартуме». В Хартуме я заявил, что хочу обучать мальчиков, но мне сказали: «Нет, вы будете учить девочек». В женской школе я сказал, что хотел бы преподавать историю. Мне возразили: «Нет, вы будете преподавать географию». Сделавшись учителем географии, я хотел начать с преподавания географии Африки, по мне сказали: «Вы будете преподавать географию Европы». Так и пошло.