Презумпция невиновности (СИ) - Орлова Екатерина Марковна

Когда она идет между столиками, я ловлю себя на мысли, что широко улыбаюсь, оглаживая взглядом все ее изгибы. Ира присаживается на соседний стул и тянется для поцелуя. Кто сказал, что в общественных местах он должен быть непременно скромным? Не я точно. Потому что, когда мы отрываемся друг от друга, краснеет не только моя жена, но и официант, который терпеливо ждет, чтобы вручить нам меню.

Мы быстро делаем заказ, ведь в этом ресторане мы далеко не впервые, и меню уже скоро будем знать наизусть. Едва официант отходит, беру Мышку за руку и заглядываю в ее светящиеся глаза.

— Ты сказала, что у тебя для меня есть подарок. В честь чего?

— Ага. — Она наклоняется. — Сейчас сам все поймешь.

Ира достает из бумажного пакета, который принесла с собой, подарочную коробку и ставит ее на стол.

— Оригинальненько, — хмыкаю я, глядя на крышку коробки, разрисованную пони и звездочками.

— Открывай давай.

Поднимаю крышку и хмурюсь. Разворачиваю бумагу тишью и достаю микро-вещицу. Она нежно розового цвета, а надпись на груди гласит: “Я — папина принцесса”. Перевожу взгляд на Мышку, а она смотрит на меня и продолжает улыбаться, ничего не говоря.

— Что это значит?

— Посмотри на дне коробки.

Заглядываю туда и вижу… снимок УЗИ. Всматриваюсь в него, уже зная, как выглядит ребенок на этом этапе развития. Снова разворачиваю бодик с ярко-розовой надписью и снова смотрю на снимок.

— Ебать, я тормоз, — говорю севшим голосом.

— Еще какой.

— Мышка…

— У нас будет дочка, Витя.

Я откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза. Дышу, чтобы не сдохнуть от гипервентиляции легких.

Новость о второй беременности Мышки застала нас в отпуске. Мы с ней и Иваном летали на Ямайку, чтобы оторваться. Хотели покурить травы, но бабуля дилера оказалась какой-то шаманкой или колдуньей, и сказала, что Ире уже нельзя. Мы поржали тогда, но бабка сказала: или балуешься травкой, или рожаешь здорового ребенка. Нам показалось все это чушью, но на всякий случай весь остаток отдыха Мышка вела здоровый образ жизни. Не пила алкоголь, не курила травку, зато сексом мы занимались по два-три раза за день.

Когда мы вернулись домой и беременность подтвердилась, Ира шутила, что каждый раз первыми о ее положении узнают какие-то бабульки.

Эта беременность Мышки сильно отличается от той, когда она носила Вадика. Первый триместр с сыном она почти не хотела секса, ее тошнило от запаха сигарет, от кофе, она обожала булочки с корицей. В эту беременность Ира ненавидит выпечку, зато фрукты ест так, словно завтра они во всем мире закончатся. Она практически живет только на них. Ира с удовольствием пьет кофе, но запах сигарет все так же ненавидит. Мне приходится шифроваться, потому что Мышка и мне запрещает курить.

И секс. Его в нашей жизни стало много. Очень много. Прямо нереально много. Если раньше я зажимал Мышку при любом удобном — и не очень — случае, теперь это делает она со мной. Иногда я даже в шутку прошу ее вернуть мне паспорт и отпустить на свободу. Напоминаю, что рабство упразднено, а сексуальное вообще противозаконно. Но, конечно, я радуюсь тому, что между нами сейчас происходит.

Открываю глаза и, притянув Иру к себе, крепко сжимаю в своих объятиях и хрипло шепчу:

— Спасибо, родная моя.

— И тебе спасибо. Это ведь не только моя заслуга.

Я сразу вспоминаю, как мы пришли к этому моменту, сколько всего пережили и сколько еще предстоит пережить. И радуюсь тому, что мы научились разговаривать друг с другом. Не держать свои чувства в тайне. Поначалу мне было сложно, я не привык обсуждать это, но Мышка у меня очень мудрая женщина, она смогла заставить меня открыться.

— Я секса хочу, — говорит Ира тихо. — Аж больно там, внизу.

Я слегка отстраняюсь и смотрю на нее, приподняв бровь.

— В тебя вселился демон?

— В меня вселился Богомолов Виктор, — парирует она, и мы вместе смеемся. — А ты в курсе, что беременным отказывать нельзя? — поймав мой взгляд, Мышка прищуривается и тычет в мой живот пальцем. — И вообще, если ты откажешь мне, я найду себе того, кто удовлетворит мои прихоти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Убью обоих. И не сяду. У меня очень хорошие связи в правоохранительных органах. Ты уже мыла руки?

— При чем здесь руки? — недоумевает она, а я смотрю на нее выразительно, пока ее щеки не вспыхивают, а соблазнительные губы не покидает смущенный смешок.

— Еще нет.

— Надо срочно помыть. Мы сейчас вернемся, — бросаю подошедшему официанту и тащу жену в сторону туалетов.

— Господи, все на нас смотрят, — хихикая, говорит Ира, а потом мы скрываемся в коридоре, в конце которого расположены туалеты.

Заволакиваю Иру в ближайший и запираю дверь, прижимая жену к ней. Я не трачу время на долгие прелюдии. Тут же набрасываюсь на Иру с поцелуем, руками ныряя под подол ее платья. Я знаю, что она уже мокрая. В последнее время это ее нормальное состояние. С удовольствием провожу пальцами по кружевной кромке чулок, отодвигаю полоску стрингов в сторону и проникаю между мокрых губок. Ира прикусывает нижнюю губу и, закатив глаза, негромко стонет.

— Умница моя, — хвалю ее сам не знаю, за что. Проникаю в нее двумя пальцами, чувствуя, как их обволакивает горячий шелк. — Вот так, — поощряю, когда она легонько двигает бедрами, насаживаясь на пальцы. — Еще?

— Еще, — выдыхает Ира. — Только с членом вместо пальцев.

Он, почувствовав, как его жаждут, дергается, вжимаясь головкой в ширинку. Расстегиваю ее, спускаю вместе с боксерами, приподнимаю Иру вверх и насаживаю на себя. Она так крепко оплетает мою талию ногами, что это даже немного больно. Я трахаю жену так быстро и жестко, что грохочет дверь. Мне плевать, даже если нас выгонят из ресторана за непристойное поведение. Даже если внесут в черный список и прославят на весь город. Моя Мышка нуждается в жестком сексе, а я даю ей все, чего бы она не попросила.

Ира царапает мой затылок, кусает целующие ее губы, подмахивает мне своими бедрами и стонет на ухо. Тихо, перемежая стоны громкими вздохами. Цепляется за меня, как за спасательный круг, пока я ощущаю жар во всем теле при приближении оргазма.

Когда мы оба взлетаем на вершину, я прижимаюсь своим лбом к ее.

— Давай повенчаемся, — говорю я, одновременно с Ириным “Я люблю тебя”.

— Что?

Отстраняюсь, чтобы она видела мои глаза и осознавала, насколько я серьезен.

— Давай повенчаемся.

— Витя, это серьезный шаг.

— Серьезнее я еще никогда не был, Мышка. Хочу быть с тобой целую вечность. И, если существует жизнь после смерти, то и в ней, и после нее, и в той, которая последует за всеми ними.

Она широко улыбается и, кивнув, целует меня нежно и сладко.

Эпилог

Ирина

Мы выходим из церкви под аплодисменты.

— Знаешь, я в церкви был всего три раза, — внезапно произносит Витя. — После маминых похорон случайно забрел, и потом, когда наших детей крестили. Сегодня вот четвертый.

Я останавливаюсь и тяну Витю за руку, чтобы сделал то же самое. Мы смотрим друг на друга, не улыбаемся.

— Я люблю тебя, — произношу и тянусь к его губам, он тут же меня целует.

— Люблю тебя, Мышка, — отвечает он между короткими поцелуями.

Наши гости громко хлопают, выкрикивают пожелания, но по ощущениям мы с Витей сейчас лишь вдвоем в целом мире, а все звуки долетают только фоном. Нам так не хватало этого ощущения, что сейчас я в полной мере им наслаждаюсь.

Конечно, так было не всегда. Но мы пришли в точку, где можем быть максимально открыты друг с другом. Как сказал Богомолов, его грудная клетка для меня открыта. И теперь я чувствую, что это правда. Раньше он был вроде как мой, но не до конца. Словно он принадлежал мне и еще десятку женщин. А сейчас я могу сказать “мой муж”, и буду именно это иметь в виду.

Когда мы спускаемся с крыльца церкви, друзья и родственники кидаются поздравлять нас. Но Витя, практически отмахиваясь от них, идет к моим родителям, которые держат на руках Вадика и Лизу.