Хождение по трупам - Оранская Анна

— Я помогу, Олли. Моему начальству не понравится, что из-за самодурства Крайтона может начаться шумный процесс по обвинению ФБР в притеснении голливудского продюсера только на основании его национальности. Я обещаю, что преподнесу это так, что начальство среагирует нужным образом…

И мы вышли на улицу и запах острой пищи уступил место запаху свежего ветра, по-мальчишески заигрывавшего со мной, пытающегося обратить на себя мое внимание, то забирающегося под платье, то ударяющего в спину, то треплющего волосы. И подошли уже к его прокатному, видно специально для этой встречи взятому “Форду”, когда вдруг увидела старую машину непонятной окраски, грязно-синюю, этакого длинного приземистого монстра, медленно ползущего по улице, вот-вот поравняющегося с нами. Я, естественно, огляделась автоматически, как только мы вышли — равно как и когда входили в зал, — пытаясь определить, нет ли тут Ленчиковых людей или его самого. Я понимала, что в лицо знаю только Ленчика и его вечного спутника, зама, так сказать, но, когда оглядывалась по сторонам как бы невзначай, искала взглядом человека или нескольких человек, которые бы не вписывались в эту обстановку, выглядели бы в ней неестественно, чуждо, как наклеенные на полотно Рембрандта переводные картинки. Но в зале ни тогда, ни сейчас никого не заметила — и вот только эта машина почему-то привлекла мое внимание, может, потому, что мне показалось, что она тронулась с места, как только мы появились на выходе. Может, потому, что как-то слишком медленно она ползла, словно высматривая кого-то. Может, потому, что было открыто окно со стороны пассажира.

Не знаю, короче, но как бы там ни было, когда мы свернули к парковке, где стоял его “Форд”, показалось, что чувствую спиной чей-то взгляд. И обернулась, пока Бейли открывал дверь со своей стороны, и хотя обзор мне загораживал чей-то “Крайслер”, увидела сквозь его стекла, как она крадется, и следила за ней, не отрывая глаз, и когда она вынырнула наконец, оказалась в прямой видимости, в метрах десяти от нас, я замерла, не обращая внимания на адресованную мне фразу Джека, и заметила, как что-то металлическое высунулось в окно, обращенное в нашу сторону, я совсем не удивилась. Наверное, ждала чего-то такого — ждала ответного шага со стороны Ленчика, догадавшегося, что в газете речь идет о его сподвижниках, и взбесившегося, и решившего показать мне, что он знает.

— Джек! — только и успела крикнуть, и тут тишина взорвалась, и я только отметила периферийным зрением, что он бросился на землю, и сама присела, скрываясь за “Фордом” и отлично понимая, что, как только этот смертоносный монстр покроет еще пару-тройку метров, я окажусь перед стрелком прямо как на ладони — как мишень в тире. И на голову мне полетели осколки стекла, и корпус “Форда” задергался и зазвенел и нырнул вниз, опускаясь на пробитые передние шины, словно падая на колени, и над головой свистело, как тогда, второго января девяносто четвертого года, в арке у японского ресторана. Только здесь весна была, а там зима, и ты шел на них и стрелял, а здесь некому было принять их вызов. И мне следовало бы на корточках перебираться назад, за машину, чтобы не подставляться киллеру — но я так и застыла присев, не двигаясь с места, и уже появился в поле моего зрения длинный синий капот, и поздно было бежать.

И когда окно со стрелком, поливающим без устали “Форд”, оказалось напротив меня, тут изменилось что-то, и я видела отчетливо ствол и слышала свист совсем рядом, но почему-то не могла даже просто упасть на землю и распластаться на ней. Мысль о том, что я испачкаю свое кожаное платье, билась в мозгу, не давая спасительно рухнуть, — глупая, нелепая, но в тот момент повелевающая мной мысль, и тут пропали и ствол, и стрелок, и синий монстр — кто-то возник между нами, кто-то стоящий на полусогнутых ногах и вытянувший вперед руки. И выстрелов я не слышала, временно оглохнув, но когда этот кто-то опустился на колено, открыв мне обзор, готова поклясться, что увидела, как голова стрелка в окне вдруг взорвалась, как хлопушка, разноцветно и празднично разлетаясь по всему салону, осыпая его конфетти из мозга, и костей, и крови.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И вдруг наступила тишина, и я так и сидела, привалившись к “Форду”, и смотрела в лицо обернувшегося ко мне Рэя Мэттьюза, целого и невредимого, пристально смотрящего на меня — и прижимающего палец к губам, что-то давая мне понять, и исчезающего туда, откуда появился, в неизвестность.

— Ты жива, Олли?! — донесся крик с той стороны машины, и я встала наконец, разгибая с трудом затекшие колени, осознав внезапно, что имел в виду Мэттьюз, и отодвинула случившееся куда-то вдаль, чтобы подумать и пережить его чуть позже — понимая, что не должна говорить Джеку, что знаю нашего спасителя и должна уйти отсюда до прихода полиции.

— Господи, ты в порядке?!

Сам он, кажется, в полном порядке, только вот бледный, и лицо перекошено, и стеклянная пыль мелькает в волосах. Почему он не стрелял, интересно?

— А у тебя много друзей в этом городе, Джек, — тебя так тепло тут встречают, — замечаю с улыбкой, которая выходит кривой и вымученной, потому что кажется, что все окаменело, включая мышцы лица, и слова тяжело выпадали из меня, а не выливались плавно. Жду пока, что он поймет, о чем я, а сама перевожу взгляд на “Форд”, только сейчас подумав, что запросто мог взорваться бензобак — такое ощущение, что кому-то понадобился огромный дуршлаг и для этой цели он избрал машину Бейли. Но чуть перестарался, потому что даже для этого она была уже непригодна.

— Господи, Олли! — снова повторяет он, и вид у него потрясенный, и я, наверное, выгляжу ненамного лучше — просто я, видимо, предчувствовала, что может приключиться нечто подобное, но совсем не такое, конечно, нечто куда менее значительное. А для него это “приятный” сюрприз, кажется преподносимый ему впервые, потому что он никак не может его переварить.

Такая тишина вокруг, словно мы где-то вдали от городов, в необъятном поле, покой которого не тревожат даже птицы, — и никого вокруг, все попрятались, не зная, будет ли продолжение. И мы молчим, и я дергаюсь, когда слышу вдали полицейские сирены. И замечаю, что там, где проезжал синий монстр, лежит на асфальте что-то металлическое, очень похожее на короткий автомат.

— Ни к чему, чтобы нас видели вместе, Джек, — говорю ему как-то дергано. — И тебе ни к чему, чтобы Крайтон доложил твоему начальству, что ты спишь с русской мафиози, и мне ни к чему, потому что он решит, что я хотела вот таким вот способом убить тебя. Я права?

— Да-да, — кивает он суетливо, но отстраненно и, видно, вдумывается в мои слова. — Конечно, Олли. Уходи — тебя здесь не было, верно? Я позвоню вечером — и прости, пожалуйста, что втянул в такую передрягу.

— Я бы предпочла в следующий раз встретиться в другой обстановке, Джек, — замечаю напоследок и как бы случайно отступаю за машины, и одним движением срываю парик, запихивая его в сумочку и поцарапав осколком стекла руку, и через пять минут уже стою на параллельной улице в телефоне-автомате, вызывая такси.

— Что-то случилось, мэм? — любезно интересуется черный таксист, появившийся минут через пятнадцать.

— Да, собиралась в ресторан, но не успела до него дойти, как началась стрельба, — отвечаю ему испуганно. — Представляете, посреди бела дня!

— Лос-Анджелес, мэм, обычное дело, — небрежно кидает таксист, успокаивая меня и показывая, что он бывал и не в таких ситуациях, и случившееся его не удивляет. И тут же спрашивает с затаенным желанием, косясь на меня:

— Не возражаете, если я попробую проехать мимо — наверно, вам интересно, что там стряслось?

Мне не очень, но ему точно интересно, и я соглашаюсь, наклоном головы разрешая ему утолить свое любопытство за мой счет…

— Олли, это Джек. Звоню тебе из гостиницы — мой вылет перенесен на завтра. К сожалению, мы не сможем встретиться сегодня — мне тут выделили охрану и…

— Я понимаю, Джек. Все в порядке?

— Да, конечно. Я так счастлив, что все в порядке с тобой…