По Южной и Центральной Африке - Эмиль Голуб

позволил и, поскольку ситуация становилась все более критической, попросил Освальда, чтоб он дунул в свою трубу, да посильнее. От первого громкого звука толпа словно замерла. Все уставились на желтый блестящий предмет, и прежде чем Освальд, который расхохотался при виде озадаченных физиономий, успел дать второй сигнал, из толпы выскочил мужчина, возможно участвовавший в боях со стрелками Леваники. Решив, что в отверстии трубы скрывается грозное огнестрельное оружие, он что-то заорал — ив мгновение ока толпа рассеялась: любопытные разбежались, сбивая друг друга с ног. Эта картина рассмешила даже носильщиков, и они стали кричать вслед беглецам, чтобы те не боялись.

Описанная сцена повторилась, когда машукулумбе возвратились и стали рассматривать Освальда и его трубу. Один, набравшись храбрости, осмелился даже через головы своих товарищей дотронуться до трубы, чтобы определить, горячая она или холодная. Это пришлось весьма кстати нашему музыканту: в тот же миг труба издала такой дикий рев, что африканцы попадали на землю.

Немного отдохнув от смеха, который вызвало у него происшествие, Освальд заиграл веселую песню. Африканцы тем временем пришли в себя и придвинулись поближе. В этот день мы больше не имели неприятностей ни от жителей Кабораманды, ни от наших носильщиков и слуг-африканцев. Матока, которые видели трубу в действии, еще когда Освальд играл в честь Мо-Панзы, хохотали до упаду над напуганными «глупыми» машукулумбе, в сравнении с которыми чувствовали себя людьми многоопытными.

Наутро я поднялся рано, разбудил жену, и мы вместе подошли к женщинам, направлявшимся за водой, чтобы узнать наикратчайшую дорогу к Луэнге. Они указали на северо-запад, имея в виду Босанго-Касенгу. Нам это было непонятно, ибо ближайший пункт на Луэнге лежал прямо на север от нас. Позднее мы поняли, однако, что путь нам указали правильно. На Босанго вела свободная от препятствий тропа, добираться же до берегов Луэнге нужно было через заросли травы, и тростника, и лагуны, что при отсутствии челнов, да и с ними тоже, требовало огромных усилий. Но тогда мы этого не знали, отнеслись к словам женщин с подозрением и решили следовать на север.

В это утро никто из носильщиков, кроме старшины, не пожелал тронуться с места. Они заявили, что не пойдут дальше, и потребовали расчета. «Мы устали, — говорили они, — да и боимся идти дальше, в глубь этой страны, потому что на Луэнге нас убьют, чтобы заполучить ситец, которым вы нам заплатите. К тому же жители Кабораманды угрожают нам смертью, если мы пойдем дальше и не дадим им заработать». — «Нет, вы обязаны идти по крайней мере до Луэнге. Вы вчера сказали, что Луэнге близко, а я дам вам кроме ситца еще и стеклянные бусы».

Я решил идти вперед, хотя мне пришлось для этого сделать над собой усилие; в тот день у меня были основании сомневаться в добросовестности носильщиков. Однако» решил не сдаваться.

Машукулумбе требовали за каждый день переноски клади по кубу, т. е. по 4 метра ситца на человека, в то время как с матока мы сговорились: по 2 метра за два-шесть дней работы. За переноску поклажи от Кабораманды до Касенги мне пришлось бы выдать машукулумбе 180 метров ситца, а ведь я уже заплатил носильщикам из селения Мо-Панзы. Из африканцев за мной последовали только бой, двое слуг и старшина носильщиков. Мы вышли к тропе, ведущей на север, которая долгое время извивалась среди веерных пальм, а затем привела нас в рощу, напоминавшую английский парк. Справа и слева все время появлялись стада газелей кабонда и ритбоков.

Бой никогда еще не вел себя так трусливо, как в это утро. Он все время оглядывался и останавливался, к чему-то прислушиваясь. Примерно через час (за это время мы с трудом прошли 1,5 километра) бой, шедший далеко позади, вдруг закричал. Поскольку он остановился, мы еще замедлили шаг. Вскоре я услышал:

— Баас, баас!

Эти слова были произнесены таким жалобным тоном, что, и не видя боя, можно было представить себе его испуганное лицо. Он примчался, запыхавшись, как животное, преследуемое охотниками, и, едва переведя дух, в ужасе выпалил:

— Старшина сзади кричит, что машукулумбе отняли у носильщиков поклажу, нескольких избили, а одного даже убили.

Мои спутники отнеслись к этой новости со всей серьезностью, но меня не так-то легко провести. Рассмеявшись в лицо бою, я сказал, что все это ложь: нас пытаются напугать, чтобы мы вернулись в Кабораманду, рассчитались там с матока и за любую цену наняли машукулумбе. Однако мы ни при каких условиях не вернемся, ибо в лагере у Кабораманды у наших врагов был бы слишком большой перевес.

Я велел всем укрыться за кустарником и в нескольких словах объяснил ситуацию своим спутникам:

— Прислушайтесь! Не кажется ли вам, что человек, от которого бой узнал «страшную» весть, приближается слишком медленно! Если бы он старался догнать нас, то с каждой минутой мы слышали бы его крики отчетливее, да и сам он давно уже был бы здесь.

Тут снова послышался голос вестника несчастья. Выглянув из-за куста, я наконец увидел человека, которого мы с нетерпением поджидали. Это действительно был старшина носильщиков. Бой узнал его по голосу. Он шествовал, не торопясь, задумчиво извлек понюшку табака из висевшей у него на шее табакерки, постоял, огляделся и отправился дальше. Пройдя примерно половину поляны и оказавшись шагах в пятидесяти от нас, он остановился и с бесстрастным выражением лица, откинувшись назад, снова издал крик ужаса. Не успел он умолкнуть, как я поспешно вышел из своего укрытия и очутился перед ним так внезапно, что слова застряли у него в глотке. Он словно окаменел, поняв, что хитрость его раскрыта, и ожидая расплаты. Теперь его раскусили и мои спутники, включая даже боя. Не удостоив его ни единым словом, мы повернулись и пошли прочь. Виновный тоже повернулся и пошел уверять своих товарищей, что мои молемо слишком сильные и перехитрить меня нельзя. Я все разгадал и надо следовать за мной. Не отошли мы и километра, как услышали за собой поступь носильщиков, сандалии которых громко стучали о твердую, ссохшуюся землю.

Те самые носильщики, которые накануне всячески пытались запугать нас, почувствовали страх перед машукулумбе, обступившими их в Кабораманде, и очень охотно покинули селение. Опасаясь, что их не отпустят, они оставили машукулумбе мясо антилопы эланд, висевшее на ограде. Придя ко мне, они принялись расписывать, как у них силой отобрали «мою пищу». Я-то хорошо знал, что машукулумбе очень любят дичь, но не желают утруждать себя охотой. Поэтому подарок, самовольно сделанный носильщиками, пришелся очень кстати. Пока машукулумбе —