Занавес опускается - Найо Марш

– Да нет, вы изложили ваши аргументы очень складно, – сказал Родерик.

– Даже чересчур складно, – мрачно отозвался Поль. – Поэтому мне и захотелось сейчас сказать вам вес просто, без разных там высоких слов: мы убеждены, что историю с ядом состряпал Седрик, для того чтобы опротестовать завещание. И мы считаем, что оставлять его поступок безнаказанным нельзя. Ни за что.

Родерик молчал, и Поль нервно продолжил:

– Наверно, запрещено вас об этом спрашивать, но все-таки вы с нами согласны?

– С позиций морали – да. Хотя, по-моему, вы не до конца представляете себе последствия. Ваша тетка в этом смысле дальновиднее.

– Я знаю. Тетя Джен – человек очень щепетильный. И она категорически против того, чтобы выносили сор из избы.

– В данном случае ее можно понять.

– Да, конечно, нам всем придется несладко. Но я спрашивал о другом: правы ли мы в наших выводах?

– На такой вопрос мне следовало бы ответить официально и уклончиво, – сказал Родерик. – Но я буду откровенен. Возможно, мы заблуждаемся, но, судя по данным, собранным на сегодняшний день, ваши выводы очень оригинальны и почти целиком ошибочны.

Порыв ветра унес с собой конец фразы.

– Что? – без всякого выражения, отстраненно спросил Поль. – Я не расслышал.

– Ошибочны, – громко повторил Родерик. – Насколько я могу судить, в корне ошибочны.

Поль резко остановился и, отворачиваясь от ветра, посмотрел на Родерика не то чтобы растерянно, а скорее с сомнением, словно все еще был не уверен, что расслышал правильно.

– Но я не понимаю… Мы думали… Все ведь так логично увязывается.

– Если рассматривать только одну, отдельно взятую цепочку фактов, то, может быть, и увязывается.

Они пошли дальше, и Поль с досадой пробормотал:

– Вы бы лучше объяснили. – Помолчав, он беспокойно поглядел на Родерика. – Хотя, наверно, вам нельзя?

Родерик ненадолго задумался, потом взял Поля под руку и потянул за собой в тихий переулок.

– На таком ветру разговаривать невозможно, мы только охрипнем, – сказал он. – Не все, но кое-что я вам объясню, большого вреда не будет. Если бы после смерти вашего деда не заварилась такая каша, мисс Оринкорт могла бы все равно стать леди Анкред. Поль разинул рот.

– Каким образом? Что-то не соображу.

– А вы подумайте.

– Тьфу ты черт! – хлопнул себя по лбу Поль. – Неужели вы имеете в виду Седрика?

– Сэр Седрик сам дал мне основания так полагать, – сухо сказал Родерик. – По его словам, он думал о браке с мисс Оринкорт вполне серьезно.

Поль долго молчал.

– Да, конечно, их было водой не разлить, – тихо сказал он наконец. – Но я не мог и предположить… Нет, это было бы уже слишком! Простите, сэр, но вы уверены?..

– Если только он все это не выдумал.

– Чтобы замести следы! – выпалил Поль.

– Слишком хитроумный способ, да и она первая стала бы отрицать. Но по ее поведению я понял, что между ними и в самом деле существует своего рода взаимность.

Сцепив пальцы в замок, Поль поднес руки ко рту и подул на них.

– А если допустить, что он заподозрил ее в убийстве и хотел проверить свою догадку?

– Тогда все предстает в совершенно ином свете.

– Значит, это и есть ваша версия?

– Версия? – задумчиво повторил Родерик. – У меня пока нет версии. Я еще не во всем разобрался. Ну ладно, не буду вас больше задерживать, а то вы и так замерзли. – Он протянул Полю руку. У Поля рука была холодная как лед. – До свидания.

– Подождите минутку, сэр. Ответьте еще только на один вопрос. Даю слово, это останется между нами. Скажите, дедушку действительно убили?

– Разумеется, – спокойно сказал Родерик. – Тут, увы, сомнений у нас нет. Это было убийство. – И он пошел прочь, а Поль так и остался стоять, глядя ему вслед, и все дул и дул на замерзшие пальцы.

III

Ширмы, огораживавшие склеп, тускло светились. Брезентовые полотнища были привязаны к высоким кольям и мерцали в темноте. Проступавшие сквозь ткань пятна света от подвешенных внутри керосиновых ламп складывались в кружевной узор. Одна лампа, должно быть, касалась брезента – дежуривший возле склепа деревенский констебль ясно различал контуры ее проволочной сетки и даже язычок пламени.

– Холодина-то какая, – заметил он и неуверенно поглядел на своего коллегу из Лондона, неподвижно застывшего полицейского в коротком плаще.

– Угу, правда.

– Как вы думаете, долго еще?

– Трудно сказать.

Констебль с удовольствием бы поговорил о чем угодно. По натуре моралист и философ, он славился в Анкретоне своими суждениями о политике и независимыми взглядами в вопросах религии. Но сейчас он не решался завязать беседу – от сознания, что любое его слово будет услышано по ту сторону брезента, ему было неловко, да и замкнутость лондонского коллеги не располагала к разговору. Он переступил с ноги на ногу, и хруст гравия немного его ободрил. Сквозь брезент наружу проникали голоса, приглушенные, мягкие шаги. В дальнем конце ограждения, высоко над землей, словно паря в ночи, застыли в коленопреклоненной позе три ангела, живописно подсвеченные снизу. «И ангелы Твои, простирая крыла свои белые над главой моей, да охранят меня в часы долгих ночных дежурств», – пробормотал про себя констебль.

За ширмами, где-то совсем рядом с ним, раздался голос старшего инспектора из Скотленд-Ярда: «Ну что, Кертис, все готово?» И темный силуэт инспектора отчетливо проступил на брезентовой стене. «Да, можем начинать», – ответил другой голос. «Тогда дайте, пожалуйста, ключ, мистер Анкред». «Э-э… да-да… конечно». А это уже говорил бедняга Томас Анкред – его голос констебль узнал сразу.

Против воли он прислушался к серии последовавших звуков. Они были ему знакомы, он уже слышал их в день похорон, когда его двоюродный брат, церковный сторож, отворял склеп. Замок был очень неподатливый. Тогда пришлось его даже смазать. Оно и понятно: открывают-то редко. Скрежет, расколовший морозный воздух, заставил его вздрогнуть. «Петли совсем заржавели», – подумал он. Блики на брезенте, а вместе с ними и голоса растаяли. Но он по-прежнему все слышал, только теперь голоса звучали глухо, как из бочки. За кладбищенской оградой вспыхнула спичка. Это небось шофер той длинной черной машины, которую поставили у въезда. Констебль и сам был бы не прочь закурить трубку.

Голос старшего инспектора, эхом отдавшись от каменных стен, отчетливо произнес: «Зажгите-ка ацетиленовые лампы, Бейли». «Слушаюсь, сэр», – ответил кто-то почти над ухом у констебля, и тот опять вздрогнул. За брезентом с шипением загорелся яркий свет. По кладбищу между деревьями запрыгали причудливые изломанные тени.

И вот наконец те звуки, которых он поджидал с муторным вожделением. Что-то деревянное волоком протащили по каменной плите, зашаркали ботинки, кто-то тяжело запыхтел. Констебль кашлянул и украдкой покосился на своего лондонского напарника.

По ту сторону брезентовой ширмы снова столпились невидимые люди. «Опускайте на козлы. Вот так». Скрипнули доски, и все затихло.

Сунув руки поглубже в карманы, констебль поднял глаза на троицу ангелов и темневший среди звезд шпиль церкви Святого Стефана. «А в колокольне полно летучих мышей, – подумал он. – Странно, чего только не придет в голову!» В Анкретонском лесу ухнула сова.

За брезентом произошло какое-то движение. «Если вы не против, я лучше пока подожду там, – запинаясь, сказал тихий голос. – Я никуда не уйду. Как только понадоблюсь, сразу позовите». – «Да, конечно».

Брезентовую занавеску отдернули, на траву упало треугольное пятно света. Из загородки вышел человек. На нем было плотное пальто и шарф, шляпа была надвинута на лицо, но констебль уже узнал его по голосу и неловко затоптался на месте.

– А, это вы, Брим, – сказал Томас Анкред.

– Да, мистер Томас, я.

– Холодно, верно?

– К рассвету еще сильнее подморозит, сэр.

Часы на церкви предупреждающе заурчали, потом мелодично пробили два раза.

– Мне все это как-то не нравится, Брим.

– Да, сэр, неприятная процедура.

– Ужасно неприятная.

– И тем не менее, сэр, я сейчас как раз думал… Если рассудить, то эти бренные останки не должны наводить страх, – поучающим тоном сказал Брим. – Ибо, если можно так выразиться, это уже вовсе не ваш уважаемый батюшка, сэр. Он сейчас далеко отсюда, там, где ему уготовил быть Высший Судия, а то, что вам предстоит увидеть, вполне безобидно. По сути, это ведь не более чем – вы уж меня извините, – не более чем скинутая оболочка. Именно так наставляют нас грешных вот в этой самой церкви.

– Да, возможно. И все-таки… Что ж, благодарю вас.

Томас кивнул и двинулся по усыпанной гравием дорожке. Лондонский полицейский повернулся и внимательно следил за ним. Но Томас всего на несколько шагов вышел за пределы тускло освещенного пятачка. Опустив голову, он остановился возле какого-то еле различимого в темноте надгробия и, казалось, потирал руки. «Озяб, бедняга, да еще и нервничает», – подумал Брим.