День разгорается - Исаак Гольдберг

Галя слушала внимательно. С первых же аккордов она поняла, что действительно Натансон не концертант, что он заурядный пианист. Но играл он с чувством, волнуясь, и волнение это заразило Галю. Она узнала венгерскую рапсодию Листа, пьесу, которая ей нравилась. Галя прижалась к стенке дивана, притихла, полузакрыла глаза...

Когда Бронислав Семенович сыграл несколько вещей и когда Галя поднялась и сказала, что ей пора уходить, Натансон снова стал беспомощным и робким. Нерешительно он попросил:

— Посидите еще!

— Мне некогда, — объяснила Галя. — Дела!

— Какие же?

— До вечера много разных мелких, а вечером на дежурство.

— На дежурство? — не понял Натансон. — На какое? Вы служите где-нибудь?

— Нет. Я сегодня дежурю в дружине. Пойду по городу. Я вас охраняю! — засмеялась Галя.

Бронислав Семенович взволновался. Вот эта молоденькая, такая изящная девушка пойдет ночью по пустынным улицам города, где орудуют страшные грабители, неуловимые кошевочники? Это непостижимо!

Галя увидела, что Натансон пришел в ужас от ее рассказа, и покачала головой:

— Чему ж вы тут удивляетесь? Во-первых, я не какая-нибудь кисейная барышня, а, во-вторых, теперь никто не имеет права стоять в стороне от того, что кругом происходит!.. И притом я теперь научилась хорошо стрелять из нагана. Вы знаете, я с двенадцати шагов попадаю в середину карты!

Она ушла, оставив Натансона смятенным и сбитым с толку. Комната его после ухода девушки показалась ему еще более неприглядной, пыли везде оказалось больше, чем он замечал раньше. Пыль и беспорядок неожиданно возмутили его. Он подошел к двери и жалобным голосом крикнул:

— Софья Петровна! Что же у меня так и не убирают в комнате? Посмотрите какая грязь!

Равнодушный голос не сразу ответил из-за стены:

— Прибрато было на той неделе... Мы убираем, Бронислав Семенович, по субботам! Не забывайте этого!..

— По субботам!.. — прошептал Бронислав Семенович и схватился за голову.

Что же это на самом деле!? Комнату, оказывается, убирают всего раз в неделю, изящные девушки учатся стрелять из револьверов, по улицам вечером страшно пройти, жизнь меняется невероятно, годы ползут. Вот ему уже перевалило за сорок. Фу, как нехорошо!.. А в общем что?.. Бронислав Семенович пробежался по комнате, остановился возле небольшого зеркальца и с обидой погляделся в него.

— В общем худо... — прошептал Бронислав Семенович, увидя в запыленном зеркале свое отражение: из зеркала хмуро вглядывался в него скучный, плохо побритый сорокатрехлетний мужчина. Нос у этого мужчины был длинный и тонкий, волосы небрежно закинуты назад, на щеках желтый румянец.

— Худо! — повторил Бронислав Семенович.

42

Пал Палыч с волнением развернул пахнущий типографской краской лист. Заголовок у новой газеты был боевой: «За родину и царя!» Печаталась она в губернской типографии. Какие-то неведомые Пал Палычу фамилии красовались там, где обычно стояли подписи редактора и издателя.

— Вышли все-таки! — огорченно воскликнул Пал Палыч. Секретарь редакции заглянул в другой номер, лежавший перед ним на столе. Секретарь усмехнулся.

— Нельзя сказать, чтоб очень грамотно... Поглядите, они агентские телеграммы со всеми грамматическими ошибками ляпнули! Как получили с телеграфа, так и сдали в набор!

— Д-да-а... — протянул Пал Палыч. — Грамотны, как дворники. Но газетку-то все-таки выпустили! Часть подписчиков и читателей, Василий Савельич, утянули!

— Ерунда! — тряхнул седыми лохмами секретарь. — Лабазники и из обжорного ряда будут ее читать, эту, с позволения сказать, газету!..

Но это заявление секретаря не успокоило и не убедило Пал Палыча. Настроение у него было испорчено. Ну, на первых порах газетка будет неграмотной и даже может быть смешной, но что стоит ее хозяевам улучшить ее, поставить получше информацию, завести бойких фельетонистов? Ведь деньги у группы, которая издает газету, есть. Деньги им даст губернатор. Может быть, раскошелятся толстосумы. Лиха беда начало. Были до сего времени «Восточные Вести» единственной газетой в губернии, а теперь вот и конкурент появился. Правда, конкурент такой, с которым можно бороться. Но это будет стоить лишних усилий, лишней энергии, наконец, это потребует лишних денег. А бороться надо...

— Что ж... — вслух сказал Пал Палыч и приосанился. — Поборемся!

— Все конечно! — одобрил секретарь. — Поборемся и положим эту мелкоту на обе лопатки!..

Новую газету рассылали бесплатно имущим людям, ее раскладывали на столах в трактирах и чайных. Она красовалась на прилавках некоторых магазинов и была почти у всех мелочных лавочников. Ее щедро рассылали и разносили совершенно безвозмездно и без спросу многим обывателям.

Какой-то благообразный человек сунул ее Огородникову, когда тот возвращался с работы.

— Почитай на досуге, добрый человек.

Огородников недоуменно взял газетку и развернул ее только придя домой. Название газеты сразу рассердило его. «Ишь! — подумал он, — за царя! Рабочий народ против него идет, а тут... Что это за листок такой?!»

Поздно вечером Самсонов долго и обстоятельно объяснял ему, что это за листок и кто его выпускает и ради чьих интересов и блага.

— Видал, Силыч, что тут написано: социалисты это от антихриста, волнения производят жиды, а деньги на бунты дает англичанин!.. Здорово стараются!.. Это все, Силыч, самые злейшие враги рабочего класса стараются. Почувствовали, что дело плохо, ну и давай туман подпускать, легковерных поддевать на всякие выдумки подлые!..

— Вряд ли рабочий человек поверит... — вставил Огородников.

— Конечно! — уверенно подхватил семинарист. — Какие-нибудь, может быть совсем темные... А сознательных не проберешь!..

— Темноты много в народе...

Огородников повертел в руках газетку и бросил ее в угол. Там подобрали ненужный листок ребята и стали им играть.

На другой день, когда выдалась пригожая солнечная погода, ребята, кое-как закутанные в шали и отцовский пиджак, выбежали играть на улицу. С собой потащили они измятую газету. Они заигрались возле ворот и не заметили, как подошла к ним та тетя, которая когда-то приходила попроведать их и приносила гостинцы. Тетя остановилась, подозвала их к себе поближе, стала разглядывать, расспрашивать. Девочка потянулась к тете приветливо, а мальчик насупился и ничего не отвечал ей на расспросы.

— У, какой ты бука! Разве ты меня не узнал?.. Ну, как отец, работает?

— Работает... — нехотя отозвался мальчик.

— А это что же у вас за газетка? — заинтересовалась тетя. — Покажите?

Она взяла газету, расправила ее, увидела заголовок, удовлетворенно кивнула головой.

— Отец читает? Очень хорошо.

Мальчик продолжал глядеть исподлобья, молча отодвинулся в сторону.

Женщина засмеялась:

— Ай, звереныш какой!.. Вот ты паинька! — она погладила девочку по плечу. — Ты умница... Вот что, детки, скажите папе своему, что он молодчина. Я зайду к вам, гостинцев принесу, а папе вашему еще хороших газет...

Ребята остались одни, продолжая играть и скоро забыли о тете и о ее обещании.

43

С пачкой этой газеты вошел однажды, не постучавшись, к Матвею и Елене пристав, живший в одном с ними дворе.

— Вот почитай-ка, Прохоров, газетку! Полезная и нравоучительная!.. Сам почитай и другим знакомым православным дай!

Матвей взял газеты и положил их на угловой столик под иконы. Пристав вытащил портсигар, закурил папироску.

— Почитай, — продолжал он назидательно и строго, — в ей статейки пишут люди почтенные и можно сказать высокопоставленные... И еще советую тебе да жене твоей притти в воскресенье к обедне к спасо-преображению, там собрание состоится. Советую прямо и непременно!..

— Надо будет сходить! — сказал Матвей после ухода пристава. — Там у них собирается черносотенный их союз. Копят силы!

В воскресенье Матвей отправился в церковь спаса-преображенья, старинный приют городского благочестия и ханжества. Елена осталась дома. В церкви было необычно много народу. Матвей протолкался поближе к середине и стал рассматривать собравшихся. Ближе к престолу и к «царским вратам» столпились почетные и уважаемые прихожане. Купцы, чиновники, степенные опрятные старики, франтоватые дамы. Среди них находился и полицеймейстер и несколько офицеров. Церковная служба уже подходила к концу, когда Матвей появился в церкви. На клиросе прогремели последние звуки хора. Священник провозгласил заключительные молитвы. Густые синие лоскутья ладанного дыма, колыхаясь, истаивали в вышине. Прихожане покашливали, сморкались, переговаривались. По всему видно было, что скоро откроется собрание.

Наконец, оно началось.

Тот же священник, который только что закончил богослужение, поднялся на кафедру и провозгласил:

— Братие! Помолясь господу богу, приступим теперь к собеседованию! Великие смуты, ниспосланные на нас грешных в воздаяния нерадения к церкви, непочитания божеских законов и пренебрежения к установлениям власти, наполняют сердца верующих скорбью и воздыханиями... Кучки смутьянов, иноверцами и нехристями подбиваемых, волнуют младших братьев наших и подбивают их на богопротивные и противоправительственные действия. Нельзя, братие, равнодушно и бездейственно взирать на сии мерзостные деяния! Нельзя равнодушно и бездейственно взирать на то, как предается поруганию мать наша церковь и рушится все святое и исконнее на Руси!.. Как некогда славный сын родины Минин, призываем мы вас сплотиться в дни смуты вокруг защитников родины. И наш клич: за веру, за царя, за отечество!..