Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между (ЛП) - Гжендович Ярослав

Или же как распылитель перечного газа.

Придурок!

Второй из нападавших получил свое в плечо и полу рясы. Я глядел, как он жит к деревьям и катается в панике, гудя огнем, и тут один из оставшихся собрался и, лопоча тканью словно жук, ловким ударом выбил баллончик у меня из руки. Тот полетел куда-то в заросли, я же остался, надеясь только на кулаки и ноги, на лоб и локти.

И вот, в конце концов, потащили меня, стучащего зубами и мечущего головой во все стороны, к лежащему на земле Терновому Кресту.

Шипы вошли в меня, как живые. Я запомнил только лишь взрыв багрянца и пурпура и собственный перепуганный вопль, похожий на вой волка и писк сокола.

А потом краткая вспышка. Словно удар молнии.

Отпустить! Свободен! Заряжаю! Четыре, три, два, контакт! Сердце не работает! Еще раз! Заряжаю! Адреналин! Быстрее! Где этот кислород? Четыре, три, два…

Один грех, один шип.

Но поставить меня не успели.

Вороны подорвались, когда я еще лежал на земле, а шипы не прошли мое тело навылет. Я почувствовал, что меня отпускают, прекращают нанизывать на шипы, а сами превращаются в визжащие, каркающие и мечущиеся птичьи кучи-малы.

Я скатился с креста и бессильно лежал, брызгая во все стороны светящейся кровью.

Плакальщики почти что исчезли под кружащимися торнадо перьев, клювов и когтей. Все превратилось в сплошное движение. Все тонуло в оглушительном карканье и воплях. Мечущийся по поляне клубок обезумевших птиц, которые вдруг сорвались с лопотанием черных крыльев и разлетелись во все стороны.

И ничего не осталось.

Ни клочка черных ряс, словно бы монахи сами превратились в воронов. Птицы вновь обсели все ветви. И воцарилась тишина.

Полнейшая тишина.

Я уселся и застонал от боли. Сидел так, пробуя опираться на менее всего исполосованные и раненные части тела.

А ведь мне говорили – осторожнее с шипами.

Потом я услышал стук двигателя. Знакомый стук BMW Sahara R-35. Марлена.

Моя Марлена.

Мотоцикл вкатился на поляну; на нем сидела голая, совершенно чужая девица. Сидела она абсурдно, боком, словно в женском седле, и не касалась педалей или упоров, даже руля держалась как-то беспечно, таким образом, каким мотоциклом совершенно невозможно было управлять.

- И долго ты будешь так валяться? – спросила она низким, чувственным, "в нос" голосом.

Девушка была нагой, но и как бы немного прозрачной. Я достаточно четко видел сквозь ее тело деревья, очертания мотоцикла и землянки позади. У нее было небольшое, треугольное, как у Патриции, лицо, еще более хищный, выдающийся нос и грива косм вокруг головы, которые не были смолисто черными, но похожие на раскаленную медную проволоку. Еще у нее имелись длинные, изящные ноги, большие груди и выстриженные в узкую, вертикальную полоску волосы на лоне.

- Ну что, садишься или так будешь пялиться? – спросила она. – Я – Мелания. Патриция не могла приехать.

Мне показалось, что горло покрывается ржавчиной.

- Я убил ее, - прохрипел я. – Выстрелил в нее. Она продала меня Плакальщикам. Была очень старой. И очень злой.

- Чушь, - сообщила на это Мелания. – Херня. Сонные кошмары. Это не она, дурачок. Ты же спас ей жизнь. А сюда не могла приехать, потому что еще не пришла в себя. А помимо того, она не умеет ездить на мотоцикле. Я, собственно говоря, тоже не умею. Никогда ничего подобного не умела. А она скакала у меня по голове, как дурра. Садись, психопомп.

Я делался знаменитым. Нехорошо. Я уселся, а точнее – ввалился, в коляску. Я едва жил, но должен был это знать.

- То, что ты видел, было автоэкзорцизмом. Она пыталась изгнать бытии, которое овладело ею. Дело славное, самостоятельно решенное, но дурацкое. Она сама пыталась провести экзорцизмы на самой себе, ты можешь это понять? Это чуть не убило ее. Если бы ты мне не позвонил, ей была бы хана. А то, что ты убил, вот то как раз и было то создание, которого она изгнала. Старая ведьма, которой было несколько сотен лет. Чудовище. Ведь не все мы такие красавицы. Это тоже спасло нашу глупую малышку. Ты прервал связь. Я даже и не представляю – как.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Патриция жива?

- Когда-то я жила с оборотнем, который был догадливей тебя.

- Как ты меня нашла?

- Твой мотоцикл нашел тебя. Я не умею ездить на такой штуке. Впрочем, я ехала за одним таким белым соколом.

- А эти вороны, это тоже твоя работа?

- Это были вороны? Я понятия не имела, что выйдет. Сожгла немного зелий, нарисовала несколько знаков, зажгла свечи, короче, такие ведьминские штучки. Я и не предполагала, что выйдут вороны.

- Я очень слаб. Не смогу ехать. Едва живой.

- Какое-то время я еще справлюсь, только не скажу, чтобы мне это нравилось. Ненавижу путешествовать вне тела. Завтра с утра буду больная. Так что ты мне должен литр пива, психопомп.

Работа сердца зафиксирована! Стабильная! Имеется считывание ЭКГ. Давление нарастает… Отлично, мы его вытащили!

ЭПИЛОГ

Первое, что я сделал, покинув больницу, это отправился на кофе и с наслаждением свернул самокрутку. Определенные вещи не меняются. Я сидел в садике кофейни на открытом солнце и радовался обретенной жизнью. Вокруг меня живые люди прогуливались по тротуарам, женщины поблескивали точеными, гладенькими бедрами из-под коротеньких юбочек, солнышко светило, и пели птички. Цветы цвели, а напротив меня стояла чашечка хорошего кофе из экспресса и рюмочка коньяка.

Коньяк хорошо действовал на сердце. Передо мной были две недели на больничном. Директор моей конторы чуть с ума не сошел от счастья, когда узнал, что у меня был несчастный случай. В определенном смысле Поначалу я пропал, и он не знал, то ли ему искать замену, то ли уволить меня и принять кого-нибудь другого, то ли вообще еще что-то. Бедняга. Он терпеть не может подобного рода ситуаций. А вот тип, валяющийся в больнице после таинственного приступа – это уже конкретная процедура.

И чудесно было не иметь на себе пижамы.

Я сделал глоточек эспрессо. И даже строил планы. Утка по-пекински? Хорошенько прожаренная, завернутая в рисовую лепешку, с коричневым соусом "хойсин" и рубленым луком-пореем? А может, кебаб из баранины? Тяжелый от хариссы[22], с красным луком и густым чесночным соусом? А может – баварская рулька – с румяной, хрустящей кожицей, прячущей розовое, маринованное мясо, покоящаяся на подушке из жареной капусты? А к ней гороховое пюре и литр холодного пива "Пяст". Все, что не напоминает кормовой, синей картошки, разваренной морковки и отваренного в воде жилистого цыпленка. А может, цыпленка "табака"? С соусом из острого перчика и…

- Прошу прощения, вы не подпишете мне эту книжку?

Я поднял взгляд и и поглядел в темно-сине-фиолетовые глаза, под тучей волос, словно пятно туши перепуганной каракатицы.

- Я уже и позабыл, что ее написал, - вежливо ответил я. – Присаживайтесь. Подпишу для пани. Не хотите чего-нибудь выпить?

- Попрошу большое пиво.

- По-моему, я пани ее уже подписывал, - заметил я, открывая "Древо жизни".

- Ничего. Попрошу сделать еще раз. Тогда я не вполне была собой. Не совсем контролировала свои рефлексы. Мне весьма жаль.

- Что, неприятные воспоминания?

- Наоборот, - бросила женщина, прикусывая губу. – Но не все хорошо помню. Тогда я чувствовала себя так, будто бы мною кто-то управлял. Теперь же я хочу самой решать о том, что делаю. Ниге не сказано, что если бы не то, то вела бы себя по-другому. Но тут дело как раз в том, что я не знаю. Поэтому хочу сделать это еще раз, но на сей раз уже без каких-либо отговорок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- И что же вы хотите сделать, Патриция? – спросил я.

- Хочу, к примеру, с вами поужинать. Если вы тоже этого хотите. Хочу выпить сливовицы. Ну, и не знаю, что еще. Посмотрим. Но если пан этого не хочет, я пойму. Тогда напишите: "Прощай, Патриция". И вам ничего не нужно говорить.