Семь грехов радуги - Олег Овчинников

— Запутывают, эт самое, следы. Значит, значит…

Узнать, что все это значит, мне не суждено.

— Красные молодцы что-то задумали, — предупреждает Маришка.

В самом деле, в очередной раз миновав все шесть жилых подъездов, злоумышленники сворачивают за угол, туда, где к торцу здания пристроено какое-то одноэтажное сооружение вроде пункта обмена валюты или ремонта обуви.

Подходят к крыльцу. Закинув ногу на третью ступеньку, рыжий склоняется до земли, якобы завязать шнурок.

Но только якобы, потому что еще в парке, наблюдая за рыжим из-за лейденской банки, я обратил внимание, что кеды у него не на шнурках, а на резинке!

Ясное дело, проверяет, не привел ли за собой хвоста. А мы, как назло, в пылу преследования подутратив бдительность, подошли слишком близко и теперь стоим на открытом месте, незаметные, как три тополя в Антарктиде!

— Замри! — выдыхает Пашка, роняет на асфальт свою визитку и принимается ее не спеша подбирать.

А мы с Маришкой, по традиции всех киношных конспираторов, кидаемся целоваться. Кстати, не без удовольствия. Странно только, что чье-то сердце, оказывается, может биться быстрее моего.

— Фто в прифтройке? — спрашиваю у нее гундосым шепотом.

Маришка отвечает:

— Мававинви вавова. — Потом перестает кусать мой нос и повторяет: — Магазинчик какой-то. Мы же два раза мимо прошли!

— Мне бы, — говорю, — твою память…

Пантомима со шнурками длится секунд десять, причем уже на пятой рыжий, похоже, начинает понимать, что выглядит неубедительно. Он ненатурально хохочет — лысый звучно шлепает его по затылку, дескать: эх ты, лапоть! — и выпрямляется — окончательно красный!

Смех обрывается.

Рыжий распахивает широкую металлическую дверь и скрывается внутри пристройки, на ходу ковыряя замки дипломата. Лысый стягивает со спины рюкзак и с ним наперевес входит следом.

Пашка преображается на глазах. Опускаются плечи, линзы постепенно сползают на мокрое место, некогда чванливая осанка теперь напоминает знак вопроса в конце фразы: «Как, уже пора?» Указательный палец поправляет несуществующие очки.

Он навсегда запомнится мне таким — Пал Михалыч при исполнении. Не привычный к полевой работе специалист «по экономическим».

— К-кроме шуток. — Пашка передает мне сотовый. — Если что — там только кнопку нажать…

Скрюченные пальцы неловко ковыряют защелку на визитке. Какая-то бумажно-целлюлозная мелочь высыпается на землю, пока они шарят внутри, отыскивая пистолет — действительно удручающе малого калибра. Он не просто умещается в Пашкиной ладони — он теряется в ней!

— Полгода, эт самое, в руки… — сетует Пашка — и не договаривает, передает мне растерзанную визитку и вихляющей трусцой взбегает на крыльцо.

— Куда? — окликаю. — Я с тобой! — И не глядя передаю визитку вкупе с сотовым Маришке.

Но она не берет, а вместо этого хватает меня за запястья и сжимает крепко, до онемения. В недоумении оборачиваюсь к ней и вижу в некукольных зеленых глазах отражение утренних слез.

— Жди внизу, — жестко приказывает Павел. — Если через две минуты не вернусь, значит, эт самое…

Железная дверь за ним медленно и бесшумно закрывается.

— Пусти! — прошу Маришку. — Больно же!

— Две минуты, — твердит она, каменея лицом. — Всего две минуты.

Беззвучно борюсь с собой. Потом с ней.

Но заняты руки. К тому же Маришка, когда это необходимо, может быть очень сильной.

Первая минута ожидания вытягивается в половину вечности.

— Пусти, — мягко урезониваю. — Это же смешно!

— Так смейся! — разрешает Маришка.

— Слышишь?.. — спрашиваю, чтобы отвлечь, но в этот момент слышу сам.

Внутри пристройки что-то с грохотом рушится, Маришка на секунду отвлекается, а я оказываюсь на свободе и как был, с сотовым в левой руке и визиткой в правой, взлетаю вверх по ступенькам.

«Жаль, — успеваю подумать, — перед смертью не запишешься».

И отскакиваю назад, когда распахнувшаяся дверь пытается припечатать меня к перилам крыльца.

Появляется рыжий с дипломатом под мышкой, за ним — лысый со сдувшимся рюкзаком, как будто прилипшим к спине. Моей реакции и сообразительности хватает лишь на то, чтобы отступить, убраться с их пути и прикрыть спиной Маришку. Рыжий удостаивает меня благожелательным взглядом серых, в мелких красных прожилках, глаз и, позвякивая, сбегает с крыльца. В свободной от дипломата руке у него крепко зажаты две бутылки водки: позвякивают, соударяясь, именно они. Горлышки еще двух бутылок выглядывают из карманов плаща лысого.

Провожаю их растерянным взглядом и, опомнившись, мчусь наверх, к Пашке, но он сам уже выходит мне навстречу. С непонятным, лишенным всяческого выражения лицом.

— Что? — Бросаюсь к нему. — Что они сделали?

— Да в-вот, — Пашка вынимает из кармана руку с пистолетиком и задумчиво рассматривает, — водки купили.

— А что у них в дипломате? — спрашивает Маришка. — Ты видел?

— И в рюкзаке! — добавляю. А сам верчу Пашку перед собой так и эдак, оглядываю спереди, сзади, сбоку, сверху, хлопаю по спине, рукам, плечам, голове… Все цело, все. Только пиджак немного замызган на правом плече.

— Ты не поверишь, — обещает Пашка. — П-пустые бутылки. Кстати, хватит по мне стучать.

— А что гремело? — спрашиваю. — Ты стрелял?

— Не-а. — Пашка трясет головой, и на его лице постепенно проступает осмысленное выражение. — Это я плечом. Там ящики пустые стояли. Задел неудачно.

Мы синхронно поворачиваем головы на восток, туда, где в просвете между двумя домами еще видны силуэты удаляющихся краснокожих. Их затылки на небесно-голубом фоне похожи на два крошечных заходящих солнца.

— Что-то я тогда не поняла, — высказывает общее мнение Маришка, — почему у них такие красные… эти?..

— Алкоголики, — раздается прямо над ухом баритонистый рокоток. — С ними мы пока ничего не можем поделать.

Посетивший меня столбняк не мешает мне, однако, повернуть голову, чтобы посмотреть на говорящего.

Впрочем, что на него смотреть? Почти такой же, каким я впервые увидел его ровно неделю назад. Те же борода, синие кроссовки с тремя белыми полосками и бабочка оперного певца. Только на плечах теперь бежевая болоньевая куртка. Расстегнутая, естественно. Под ней — расстегнутый пиджак поверх расстегнутой жилетки. Дальше — белая сорочка — по счастью, хотя бы ее удалось застегнуть на выпуклом и округлом, как у беременной географички, животе. И лицо, кажется, еще больше подобрело по сравнению с прошлым разом. Но не сильно, на пару сантиметров.

Судя по выражению Маришкиного лица, не я один не заметил, как он подошел к нам сзади. Подкрался…

Пашка поспешно прячет в кулаке грозное табельное оружие и беззвучно шевелит губами:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});