Шериф - Дмитрий Сафонов

Только… я же ее все равно любил. Деньги приносил, огород этот чертов копал. Девочкам игрушки всякие, платьица. Мне-то одному немного нужно. Да мне, если честно, ничего не нужно! В общем: «Так они и жили: спали врозь, а дети были…» И все в городе к ней постепенно привыкли. Ну, а я ее в обиду никому не давал. И девочек тоже. Хотите— верьте, хотите — нет, но эти десять лет были самыми счастливыми для меня. Я знал, что я ей нужен. Даже если она сама об этом не знала. А что с нее возьмешь? Подстреленная она была, ну так это не ее вина.

Когда девочкам семь лет исполнилось, она их в школу не пустила. Никакие уговоры, убеждения не помогали. Молчит, и все. Выслушает и в дом уходит. Ну, я стал ходить к ним почаще. С букварем, с арифметикой. Научил их читать и писать. Они для меня как родные были. Наверное, и я им… — Тамбовцев замолчал. Ни Пинт, ни Шериф не решались вставить ни слова. — Ну а когда им десять стукнуло…

Пинт увидел, как лицо Тамбовцева перекосилось, запрыгало, из глаз потекли слезы. Все же это страшное зрелище — когда мужчина плачет. Значит, случилось что-то из ряда вон. Значит, уперся он в тупик и не видит выхода. Пусть плачет. Все равно выход найдется. Мужчина всегда найдет выход. Пусть плачет. Но смотреть на это не надо.

Шериф быстро поднялся, кивнул Пинту:

— Мы, Николаич, на улице покурим… А то тут — хоть топор вешай.

Они торопливо вышли из ординаторской и плотно закрыли за собой дверь.

— Все так и было, док, — сказал Шериф, доставая сигарету. Он посмотрел на часы. Половина девятого.

Мужчины вышли на крыльцо. В небе уже показались звезды.

— О какой штольне вы говорили? — поинтересовался Пинт.

— Да есть тут… нехорошее местечко. Мне как раз нужно туда наведаться сегодня ночью.

— А что в нем такого нехорошего? Шериф молчал. Он раскурил сигарету, сплюнул под ноги.

— Долго рассказывать, док. Но теперь, видно, моя очередь. Лучше меня никто это не сделает. Так вот, это случилось десять лет назад… Как раз девочкам по десять лет исполнилось…

Его прервал истошный вопль: «Помогите! Кто-нибудь, помогите!»

Пинт и Баженов обернулись на крик и стали пристально всматриваться в темноту.

На дорожке, ведущей к больнице, показался мужской силуэт. Человек бежал как-то странно — словно он был мертвецки пьян. Однако язык у него не заплетался, только ноги. В руках он держал ружье.

Шериф не стал дожидаться, пока он подойдет поближе, моментально прыгнул к уазику, достал с заднего сиденья свою «Рысь», разложил приклад, щелкнул предохранителем…

— Черт! Док! Патроны у тебя! — прошипел он.

И тут Пинт вспомнил про тяжесть, наполнявшую карманы его пиджака. Он похолодел. Силуэт с ружьем все приближался.

— Помогите!

— Стой, где стоишь! — Шериф вскинул ружье. — Бросай пушку, или я стреляю!

Но человек не реагировал на его окрики. Он продолжал бежать, размахивая оружием.

— Ну все, док. Приехали. Молись… — тихо, сквозь зубы сказал Баженов, и через секунду Пинта оглушил его голос. Шериф орал так, что, казалось, его услышали в прериях Техаса: — БРОСАЙ РУЖЬЕ, ИЛИ ТЫ — ТРУП! СТРЕЛЯЮ!

Мужчина не добежал до них несколько шагов. Ноги его в очередной раз заплелись тугим узлом, и он с размаху рухнул на щебенку. Двустволка — слава богу! — отлетела в сторону.

— Бери ружье! — зарычал Шериф и бросился на упавшего.

Пинт схватил ружье и отскочил от них подальше.

Мужчина не сопротивлялся. Шериф схватил его за воротник и легко оторвал от земли.

— Черт! Валерка! Какого хрена…

— Кирилл! Помоги! Я убил ее!!

— Ну ладно, чего ты разорался? — Шериф огляделся: не услышал ли кто лишнего? — Напугал меня до смерти. Пошли в больницу, там поговорим. — Баженов подхватил Ружецкого под локоть и повел в больницу. Пинт поплелся за ними следом, всячески ругая себя за глупость и забывчивость: ведь по его вине могли погибнуть два человека — он сам и Шериф. В руке Оскар тащил старую «тулку» Ружецкого.

* * *

Ружецкий не знал, сколько пролежал без сознания. Он чувствовал, что окоченел от холода: значит, провалялся на земле довольно долго.

Валерий с трудом поднялся, ощущая противную горечь во рту. Он сплюнул. Слюна была густая и липкая, никакого облегчения не наступило, мерзкий вкус остался.

Покачиваясь, Ружецкий направился к сараю. По пути остановился у молоденькой яблони, ухватился за ветку и оборвал листья, вытер засохшую блевотину с рук. Его по-прежнему мутило, но уже не так сильно.

На углу сарая стояла бочка с водой для полива огорода. В жару она опустошалась быстро, но сейчас была полна до краев.

Ружецкий опустил в воду тяжелую гудящую голову. Прополоскал ее, как полощут белье. Ему стало получше.

Свежие мозги способствуют хорошему усвоению учебной программы.

Эта фраза всплыла в памяти неизвестно откуда, появилась целиком и сразу. Вместе с ней к Ружецкому вернулось чувство тревоги. Да, тревога и страх! Тревога, страх и еще что-то. Будто бы он обещал что-то сделать и до сих пор не сделал.

Свежие мозги… способствуют… хорошему усвоению…

Эти глупые слова, вернувшиеся к нему из глубокого детства, крутились в голове на все лады. Они значили больше, гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Они словно таили в себе скрытый и очень нехороший смысл.

Ружецкий встряхнулся, пригладил волосы руками, выжимая из них остатки воды. Он открыл дверь сарая и некоторое время тупо пялился в темноту.

…учебной, программы…

Он должен кого-то чему-то научить… И он научит, будьте уверены!

Не глядя, на ощупь, Ружецкий взял ломик, с одного конца заостренный, а с другого — расплющенный и загнутый. Холодная тяжесть приятно ласкала руку.

…способствуют…

Ружецкий взмахнул ломиком: послышался свист рассекаемого воздуха. Он злобно ощерился, так широко, что стали видны металлические коронки на верхних коренных зубах. Кажется, он знает, что ДОЛЖЕН сделать. И он сделает это! И не просто сделает — а сделает с огромным удовольствием.

Ружецкий похлопал себя по карманам. Ключи на месте. Вся связка, в том числе и ключик от металлического сейфа, где хранилось ружье.

Ты пожалеешь об этом! Если, конечно, успеешь. Свежие мозги… способствуют хорошему усвоению учебной программы.

Ружецкий вернулся в дом. Мерзкий запах был не таким сильным, как раньше. Или ему это кажется? Или он уже принюхался?

Не доходя до лестницы, ведущей на второй этаж, Ружецкий повернул направо. Там, в большой светлой комнате (в Горной Долине такие называли залой), в углу стоял оружейный шкафчик. А в шкафчике — верная «тулка» и патроны. Патроны было положено хранить отдельно, но ведь не покупать же из-за этого второй шкафчик? А прятать в какое-либо другое место было бессмысленно, потому что Петя все равно бы их нашел.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});