Тьма после рассвета - Александра Маринина

надеяться, что молодой здоровый организм справится. Сколько она пробыла в лесу?

— Не знаю, если честно. Максимум пять суток, но вряд ли. Скорее, дня три, может, четыре, а может, и меньше.

— Чем меньше — тем лучше, — вздохнула врач.

— Она в сознании?

Врач посмотрела на Колю строго и неодобрительно.

— А вам уже хочется скорее допрашивать, да? И не мечтайте, — отрезала она. — Пущу вас к ней не раньше, чем через сутки. Но скорее всего, и через сутки не пущу. У девочки сильнейшая психологическая травма, она находилась на холоде без воды и еды, в таких обстоятельствах мозг часто выключается, чтобы защитить организм и не позволять ему чувствовать холод, голод и жажду. Она в сознании, но насколько адекватна и может ли отвечать на вопросы — пока не знаю. Давать прогнозы не берусь, мозг может восстановиться почти сразу, может через какое-то время, а может не восстановиться никогда.

— Доктор, у нас… — начал было Разин, но строгая дама даже слушать не стала.

— И у нас. У вас преступники, а у нас ребенок в тяжелом состоянии. И прошу заметить: вы за жизнь своих преступников не отвечаете, а мы, медики, несем ответственность за жизнь и здоровье больного, которого к нам доставили. Родителям девочки сообщили?

— Пока нет. Я ждал, что вы скажете…

Врач досадливо поморщилась.

— Да какая разница, что я скажу? Родители должны знать, где находится их ребенок. А врач должен знать, какого ребенка привезли, чем он болел, есть ли у него аллергия, хронические заболевания… Это же элементарно, дорогой мой! Вы думаете о том, что сказать родителям девочки, а я думаю о том, как правильно ее лечить. Звоните немедленно, пусть мать приедет сюда.

И, покачав головой, осуждающе добавила:

— Сразу видно, что у вас своих детей нет. Эх, молодежь…

***

— Оль, помоги с галстуком.

Ольга Ермашова с привычной уже тоской посмотрела на мужа, стоящего перед зеркалом. Каждый день свежая сорочка, каждый день меняет галстуки, которых у него штук двадцать. Раньше он таким не был: прикипал к какому-то одному галстуку и носил его неделями, да и сорочки менял не чаще, чем раз в три дня. А теперь…

Она не сомневалась: у мужа роман. Скорее всего, прямо на работе. И каждый день Ольга Алексеевна задавала себе один и тот же вопрос: какой из трех вариантов выбрать? Спокойно ждать, пока перебесится; уговорить себя, что показалось; уйти и развестись. Вариант с разводом казался ей самым глупым и бесперспективным, она не видела в нем смысла. Зачем ей развод? Что она станет с ним делать? Пустится во все тяжкие и заведет кучу любовников? Смешно! Избавит себя от бытовых хлопот по уходу за мужем? Еще смешнее, потому что с двумя детьми-подростками этих хлопот все равно достаточно, и уже нет никакой разницы, на три порции готовить или на четыре, пять вещей стирать или шесть, и грязи в квартире будет столько же, сколько и сейчас, не больше и не меньше. А вот психологических проблем совершенно точно прибавится, потому что у детей сложный возраст и распад семьи не пройдет для них бесследно, да и мама будет мозг выклевывать. Лучше всего выбрать золотую середину между первым вариантом и вторым: вообще не думать об измене мужа, а голову занимать исключительно детьми и работой.

Работой. Ольга ловко завязала узел на галстуке, опустила и разгладила воротничок сорочки, дежурно улыбнулась, вернулась на кухню и принялась мыть посуду, оставшуюся после завтрака. Дети уже убежали в школу, муж возился в прихожей, ей самой выходить из дому только через полчаса, так что можно подумать о работе, пока никто и ничто не отвлекает.

Девочку нашли хоть и в тяжелом состоянии, но живую, и это очень хорошо. Мальчика пока не нашли, и это плохо. Но самое замечательное, что девочку нашли в области, и тут открывались приятные возможности возбудить дело, соблюдая прописанные в законе принципы территориальной подследственности. Конечно, чисто теоретически момент не бесспорный, поскольку исполнение преступления началось в Москве, в самом центре города, когда детей заманили в машину, а окончено оно было уже в области, в поселке Канавино Дмитровского района. Более того, сами преступники проходят по уголовному делу, возбужденному в Туле. Если по закону, то оба дела должны вестись там, где совершено более тяжкое преступление, и тут уж должны договариваться руководители следственных подразделений. Само по себе изнасилование несовершеннолетней будет считаться более тяжким, нежели разбой, совершенный группой лиц по предварительному сговору, да еще и с применением огнестрельного оружия. Но изнасилования, судя по всему, не было, речь можно вести только о приготовлении или, в крайнем случае, о покушении. Развратные действия в отношении несовершеннолетней? Нужно ждать показаний потерпевшей, а пока что есть только приготовление. И преступление это по степени тяжести никак не может соперничать с групповым разбоем. Нет, руководству придется создавать следственную бригаду, один следователь никак не потянет оба состава, все-таки Москва и Тула, далековато друг от друга.

Но вот вопрос: Москва или Московская область? Городская прокуратура или областная? Нужно постараться изо всех сил, чтобы дело возбудили в областной. И пусть всесильный Комитет бодается с ними, а не с Ольгой Ермашовой из следственного отдела прокуратуры Краснопресненского района столицы. В областной зам по следствию — жесткий мужик, о нем легенды ходят и доподлинно известно, что он всей душой ненавидит комитетчиков, с ним не получится управиться так легко и прогнуть под себя, как в районе. Ольга Алексеевна вдруг вспомнила, как в пятницу вечером, когда в программе «Время» объявили, что во главе страны теперь стоит Андропов, она почти сразу подумала о том руководителе из областной прокуратуры: «Первый кандидат на вылет. Черт, жалко…» Но пока он еще сидит в своем кресле, смена кадров — дело небыстрое, особенно кадров руководящих.

Ольга невольно улыбнулась и посмотрела на длинный телефонный шнур, тянущийся из прихожей в ту комнату, где они с мужем спят. Нет, не будет она разводиться. Какие бы грешки ни водились за супругом, но в одном ему не откажешь: он всегда с пониманием относился к сложностям ее работы, не ворчал, что жена часто приходит домой очень поздно, и не роптал, если ей звонили по ночам. Ну, сейчас уже не ночь и даже не раннее утро, вполне можно позвонить начальнику, Сергею Васильевичу, сообщить обнадеживающую информацию, а то ведь, бедный, тоже нервничает, переживает: если его подчиненная Ермашова не справится с порученным заданием, то по шапке получит в первую очередь он сам как не обеспечивший, не сумевший подобрать правильного исполнителя. Он уже немолод, давно мог бы выйти на пенсию, но за должность держится обеими руками и скрывает проблемы с сердцем, старается не брать больничный, не давать поводов для сомнений в способности нести службу.

Набирая номер домашнего телефона Сергея Васильевича, Ольга еще раз мысленно напомнила себе: «Только аккуратно. Ни одного лишнего слова. После вчерашнего указания возбудить дело вполне могли поставить мои телефоны на прослушку, и служебный, и домашний. С одной стороны, вряд ли они будут размениваться на такие мелочи, как рядовой следователь районной прокуратуры, но с другой — им очень нужно возбужденное дело, так что кто их знает…»

— Извините, что беспокою дома, но я подумала, что лишние два часа волнений вам ни к чему, — заговорила она, услышав в трубке твердый деловитый голос