Диаммара - Мэгги Фьюри

— Да чтоб тебя! Этот проклятый гафель опять запутался!

— Ну так залезь и распутай.

— Я? Ну уж дудки, приятель. Я свое отлазил. Это забава для молодых.

— А вон тебе молодой, на берегу. Эй ты! Давай-ка прыгай в шлюпку и дуй сюда!

К своему ужасу Гринц понял, что это относится к нему.

— Я? — Он поспешно отошел от воды. — Но я не умею…

Два старых матроса обменялись недовольными взглядами.

— Ну, ты сам за ним иди, — сказал один.

— Нет, ты иди! — возразил другой. Тут седобородый потрошитель рыбы отложил нож и, сплюнув в воду, заявил:

— Ладно, не спорьте, я привезу вам мальчишку. — И не успел Гринц опомниться, как он схватил его в охапку и понес в шлюпку. Через пару минут они уже были возле корабля, и матросы, не обращая внимания на протесты воришки, вытащили Гринца на палубу.

— Парень, ты чей? — спросил один из них и повернулся к товарищу:

— Я же не могу так запросто взять и…

— Да ладно тебе, Джескин, — перебил его тот. — Так мы до утра здесь проторчим. Какая тебе разница, чей это парень? Главное, чтобы на мачту влезть смог. — Он смерил Гринца оценивающим взглядом. — Ты лазать умеешь?

— Я-то? — Гринц невольно заулыбался. — Умеет ли рыба плавать?

Но его гордые слова не произвели на моряков особого впечатления.

— Ну так лезь на мачту и обрежь гафель.

Гринц моментально пожалел о своем бахвальстве. Знать бы еще, что это за гафель и почему он застрял на верхушке мачты… А сама мачта казалась ужасно высокой, а корабль покачивался на волнах…

Но вора уже охватил азарт. Здесь никто не знал, кто он, никто не интересовался его прошлым, и ему отчаянно захотелось показать этим людям, на что он способен. Он зажал в зубах нож, размял пальцы и, отринув страх, начал карабкаться на мачту.

Поначалу все было довольно просто. Цепляясь за ванты, Гринц поднимался все выше и выше, пока не остановился передохнуть и, не подумавши, посмотрел вниз. Во рту у него мгновенно пересохло, а руки вспотели. Он добрался уже до середины, и здесь мачта раскачивалась так, что Гринцу казалось даже, не что он вот-вот свалится, а что он уже летит на прибрежные камни. В его практике такого не встречалось, и Гринц перепугался. Он полез дальше, а руки скользили, и мачта становилась все тоньше и раскачивалась все сильнее…

Только профессиональная гордость не позволила Гринцу сдаться, но когда он достиг хитросплетения канатов, в котором запуталось какое-то бревно, ему стало казаться, что он добирался сюда не меньше года.

— А это, я так понимаю, гафель и есть, — промычал он сквозь стиснутые зубы и принялся пилить канаты ножом, освобождая бревно.

Как он спустился вниз, Гринц уже не запомнил. Освобожденный гафель здорово саданул его по плечу, едва не задев голову, и в себя вор пришел только на палубе. Собственно говоря, в чувство его привели дружественные похлопывания матросов, от которых у него клацали зубы.

— Молодец, парнишка!

— Ты славно поработал — на это стоило посмотреть!

— Пошли, Джескин, надо угостить героя глоточком! Гринц надеялся, что ему удалось скрыть свою радость при виде твердой земли. Матросы, оживление переговариваясь, привели его на кухню, где было тепло и пахло стряпней.

Расталкивая поварят, новые друзья Гринца направились прямо к хозяйке.

— Эмми! Эй, Эмми! Не найдется ли у тебя капелька рома для этого проворного паренька?

— Мальчики, имейте совесть! Вы же видите, что я занята! Гринц взглянул на стройную женщину и на мгновение увидел в ней хрупкую девушку, почти девочку — единственного человека, который был по-настоящему добр к нему. Он словно вновь возвратился в детство.

— Ты! — ахнул он. — Эмми! Я уже думал, что больше никогда не увижу тебя!

Женщина озабоченно сдвинула серебристые брови.

— Разве я тебя знаю?

Гринц раскрыл уже рот, чтобы начать объяснения, но тут из-под стола вылезла огромная белая собака, и он забыл обо всем на свете. У него перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы. Собака была как две капли воды похожа на его потерянного друга, его ненаглядного Воина.

Гринц не мог говорить, сердце его сжималось от боли и радости одновременно. А собака, видя, что человек принадлежит к числу друзей ее хозяйки, решила с ним познакомиться и, виляя хвостом, ткнулась холодным носом Гринцу в ладони. Гринц упал на колени и, обхватив лохматую шею, залился слезами.

Эмми во все глаза смотрела на странного незнакомца, пытаясь вспомнить, где его видела. Но воспоминания ускользали от нее. Несомненно, парнишка старше, чем кажется, но все равно ему никак не больше двадцати. И почему он расплакался, увидев Снежинку? Наверное, белая собака много для него значила… Поколебавшись, Эмми подошла и осторожно тронула юношу за плечо.

— Успокойся… Ну, успокойся же.

Парнишка поднял голову, и взгляд его постепенно прояснился. Он шмыгнул носом, вытер лицо рукавом, а потом, ухватив Эмми за руку, неожиданно сказал:

— Эмми, ты не узнаешь меня? Я же Гринц, из Нексиса. Ты мне дала щенков…

— Гринц? — Внезапно Эмми вспомнила несчастного голодного ребенка, которого привела когда-то в приют Джарваса. Гринц вдруг помрачнел и отвернулся с независимым видом.

— Да, ерунда… — пробормотал он. — Забудьте об этом. С чего бы вам меня помнить?

— Нет! Подожди! Гринц, я тебя помню! — Он сопротивлялся, но Эмми схватила его за плечи и повернула к себе. — Честное слово, помню! — Она ласково дотронулась до его щеки. — Ты достал из кармана нож и велел мне убираться, а…

— А ты повела меня смотреть белую собаку и ее щенков! — закончил за нее Гринц. — И была первым человеком, который был ко мне добр… — Голос его от волнения сорвался.

— Я все эти годы считала, что ты погиб. — Эмми потянула его за руку. — Пойдем ко мне. Мы столько пережили — я хочу узнать о тебе все. Боги, даже не верится, что ты сумел выжить в ту ужасную ночь! — Она сгребла со стола только что вынутые из печи пирожки и завернула их в салфетку. — А остальные пусть ужинают без нас.

* * *

Занна шла по коридору в сопровождении двух болтливых девиц, которые несли чистое постельное белье, швабры и тряпки. Она намеревалась привести в порядок комнаты для гостей и сама хотела руководить уборкой в надежде, что это поможет ей избавиться от жгучего чувства стыда. «Это я во всем виновата, — в сотый раз повторяла она себе. — Знала же, в каком состоянии сейчас Дульсина, и должна была понять, что к Ориэлле ее подпускать нельзя!» На нее вновь навалилась тупая боль, как всегда при воспоминании об отце. «Я потеряла его раньше, чем его забрали фаэри, — думала она. — После того как его отравили, он поправился, но уже перестал быть прежним».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});