Последний самурай - Андрей Воронин

Представители местной администрации — те, кто вообще согласился встретиться со «столичным корреспондентом», — отзывались о господине Набуки очень сдержанно: да, есть тут один такой, появляется периодически, ну и что? Их можно было понять: обходиться без помощи щедрого японца им было все труднее с каждым годом, но они не могли не сознавать, что помощь эта является разновидностью Троянского коня. Словом, за четыре дня своего пребывания на островах Иларион узнал о господине Набуки вполне достаточно, чтобы не тратить время, расспрашивая кунаширского мента. Собранная им информация носила такой характер, что Иларион начал задумываться над тем, не слить ли ему, в самом деле, эту информацию кому-нибудь из московских журналистов.

Прежняя профессия Забродова приучила его держаться подальше от представителей прессы и вообще по мере возможности оставаться в тени. Всю свою жизнь он старательно избегал контактов с журналистами даже на личном уровне, так что внезапно пришедшая в голову идея не нашла дальнейшей поддержки.

К тому же он прибыл сюда не для сбора информации, компрометирующей господина Набуки в глазах международной общественности. Он приехал, чтобы отомстить за нападение на Андрея Мещерякова, и все, что он хотел узнать, сводилось к одному-единственному вопросу: в действительности ли господин Набуки Синдзабуро являлся тем человеком, который стоял за всей этой историей? Существовал только один способ в этом убедиться, и Иларион Забродов собирался воспользоваться им в ближайшее время.

— Так как насчет этого дела? — с ухмылкой спросил он, красноречиво щелкнув себя указательным пальцем по кадыку. — Махнем по сотке за знакомство?

— На службе не пью, — огрызнулся старлей, заметно огорченный тем, что приятный разговор о гонорарах так резко оборвался в самом начале.

— Ну и зря, — сказал Иларион. — А я вот употреблю. Вот только надо пленку поскорее дощелкать, я же тебе негатив с этим японцем обещал. Кстати, где тут у вас можно ее проявить?

— Пленку? — мент с трудом переключился с размышлений о деньгах, которые можно было вытянуть из столичного фраера, на более прозаические предметы. — Вон, по той улице поднимешься до площади, там увидишь вывеску…

— «Набуки»? — быстро спросил Иларион.

— Ага. Погоди-погоди… Набуки, точно… Слушай, а ведь ты его по имени назвал!

— Когда это?

— Да когда он с корабля сошел, а ты его сфотографировал. Я же сам слышал, как ты сказал: «Коннити-ва, Набуки-сан!». Ты откуда знаешь, как его зовут?

Иларион пожал плечами и улыбнулся, стараясь, чтобы это вышло как можно загадочнее.

— Догадался, — сказал он. — И вообще, тебе послышалось. Ну, будь здоров, начальник. Негатив я тебе завтра занесу. Зачем мне неприятности с властями?

Оставив растерявшегося старлея стоять на причале, он двинулся по разбитой дороге к поселку, на ходу закуривая сигарету и во всех живописных деталях представляя встречу, которую завтра подготовят ему в местном отделении милиции, — встречу, являться на которую он конечно же он собирался.

Глава 11

Рю забрал из ячейки увесистую коробку, кивком поблагодарил служащего и неторопливо покинул камеру хранения. В просторном вестибюле он ненадолго остановился, чтобы рассмотреть коробку получше. Она была продолговатая, картонная, и на ее крышке красовалось изображение какого-то печенья. Рю зачем-то поднес коробку к самому лицу и понюхал. Его ноздри уловили исходивший от коробки слабый запах ванили. Крышка коробки была старательно заклеена липкой лентой, и Рю не стал вскрывать ее здесь, на виду у множества людей: в этом не было никакой нужды, потому что он и так отлично знал, что лежит внутри. Чего Рю не знал, так это зачем господину Набуки понадобились такие сложности. Если он хотел передать кому-то привет, мог бы позвонить из Токио или прямо из своего дома на Хоккайдо…

Впрочем, у господина Набуки наверняка имелись веские причины поступить именно так, а не иначе, и Рю не считал себя вправе пытаться разнюхать то, что от него скрывали. Он был в долгу перед этим господином и искренне полагал, что тот мог требовать от него чего угодно. Разумеется, оказаться в совершенно чужой стране, не зная не только языка, но даже и цели своего пребывания здесь, было не очень-то приятно, но это путешествие, хвала богам, уже подходило к концу: завтра утром Рю должен был вылететь обратно в Токио.

За четыре дня, проведенных в Москве, Рю до тошноты насмотрелся на местные достопримечательности и пришел к выводу, что его соотечественники, по собственной воле тратящие огромные деньги на подобные экскурсии, страдают какой-то сложной формой умственного расстройства Большой желто-серый неуютный город с его громоздкой приземистой архитектурой не шел ни в какое сравнение с Токио. Его жилые районы имели по-настоящему отталкивающий вид, а попытки придать центру сходство с современными городами цивилизованного мира вызывали смешанное чувство жалости и отвращения. Москва напоминала Рю пожилую женщину, безуспешно пытающуюся вернуть себе привлекательность при помощи румян и пудры, и он не понимал туристов, которыми была набита гостиница, где он жил: их восторги по поводу здешних красот и экзотики казались ему если не притворством, то извращением.

Балета Рю не любил, классической музыки не понимал, а старинная русская архитектура казалась ему чересчур массивной, незатейливо-безвкусной и в то же время слишком аскетичной по сравнению с тем, что он видел дома. Кроме того, несмотря на стоявшую в Москве необычайно солнечную для этого времени года погоду, Рю здесь постоянно мерз.

Даже одежда доставляла ему массу неприятностей. Господин Набуки зачем-то настоял на том, чтобы Рю изображал из себя преуспевающего бизнесмена, и нарядил ею в деловой костюм и длинный черный плащ, полы которого путались в ногах хуже любых хакама. Галстук, которого Рю не надевал со дня окончания школы, мешал ему дышать, наглухо застегнутый воротник сорочки немилосердно натирал шею; кроме того, воздух здесь был так грязен, что белый воротник становился черным буквально за несколько часов, и Рю не успевал менять проклятые рубашки.

Излишняя предупредительность гостиничной обслуги смущала Рю, хотя господин Набуки предусмотрительно обучил его основным приемам обращения с этой породой людей. Переводчица, присланная туристической фирмой, говорила по-японски через пень-колоду, зато всеми доступными ей средствами давала Рю понять, что готова в любой момент разделить с ним постель. Похоже, подобный вид услуг входил в ее прямые профессиональные обязанности, но на вкус Рю она была чересчур худа и костлява. Кроме того, перед отъездом Сабуро сделал ему внушение именно по этому поводу. «Любая женщина, — сказал он, — даже та, которую ты случайно подцепишь на улице, может оказаться специально подосланным к тебе шпионом. Твой гид будет шпионить за тобой наверняка, поэтому держись от женщин подальше. Тебя будут соблазнять, но ты должен помнить о том, что я тебе сказал. Если терпеть станет трудно, есть хороший способ снять напряжение. — Тут Сабуро сделал несколько красноречивых движений свернутой в трубочку ладонью. — Это не слишком красиво, зато отлично помогает сохранить твердость духа и ясность ума.» Впрочем, этот совет Рю не пригодился: переводчица была настолько не в его вкусе, что ее плохо замаскированные намеки не вызывали у него ничего, кроме раздражения.

Один раз Рю посчастливилось посетить неплохой японский ресторан. Он очень обрадовался, случайно узнав, что заведение принадлежит господину Набуки, — это было как привет из дома. Он провел в ресторане целый вечер, наслаждаясь изысканным вкусом знакомых блюд, слушая национальную музыку, к которой раньше был, в общем-то, равнодушен, и отдавая должное мастерству, с которым русская официантка в японском кимоно организовала для него настоящую чайную церемонию.

В назначенный день и час он явился по заученному заранее адресу в небольшой магазинчик фотографических принадлежностей «Набуки фильм». Весь персонал магазина и проявочной мастерской был набран из русских, так что Рю пришлось прибегнуть к услугам переводчицы. Он попросил катушку пленки для своего фотоаппарата, которым старательно щелкал с утра до вечера, чтобы сойти за настоящего туриста, и пленка была ему незамедлительно вручена в обмен на несколько местных купюр, в достоинстве которых он даже не пытался разобраться. Стоявший у кассы молодой человек в белой рубашке и узком черном галстуке просто наклонился, взял из ящика коробочку с пленкой и положил ее на стеклянный прилавок, глядя на Рю как на пустое место. Не было ни многозначительных взглядов, ни обмена условными сигналами — ничего, говорившего о том, что Рю узнан, но, когда у себя в номере он вынул катушку с пленкой из кармана, на упаковке, как и обещал господин Набуки, обнаружилась строчка аккуратно выведенных шариковой ручкой цифр — номер и код ячейки в камере хранения гостиницы. Это заставило Рю задумался о том, как далеко простираются пределы влияния господина Набуки.