Сказки и легенды Бенгалии - Автор неизвестен - Эпосы

В ноябре 1824 г. А. С. Пушкин писал брату Льву из Михайловского в Петербург:

«…вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма».[146]

Одним из первых в России Пушкин оценил народные сказки как произведения искусства.[147] Позднее, в 30-е годы, он создал высокие образцы авторской сказки, используя в основном фольклорные сюжеты. Многогранный гений Пушкина и здесь предвосхитил последующее развитие русской культуры: в XIX–XX вв. устная, фольклорная сказка стала предметом внимательного и любовного изучения в России,[148] а многие русские писатели — и среди них крупнейшие, такие, как Л. Н. Толстой, — создавали свои обработки народных сказочных сюжетов.

Само слово «сказка» как будто одно из самых простых и понятных, не требующее долгих объяснений. На самом деле оно (вернее, то, что этим словом обозначается) таит в себе немало загадок. Сказка — это интереснейший, увлекательный предмет научных исследований. Изучение сказок — сказковедение — давно уже оформилось в особую гуманитарную дисциплину или даже в особую науку,[149] находящуюся на стыке фольклористики, этнологии, языкознания, литературоведения, истории и общей культурологии.[150]

По традиции словом «сказка» обозначается совокупность разных видов устных фольклорных повествований (не говоря уже о сказке литературной). Например, понятие «русская сказка» охватывает (согласно принятым ныне представлениям) такие виды текстов, как сказки о животных, волшебные, легендарные, новеллистические (или бытовые), анекдоты и т. д. Правда, границы между названными видами сказок в действительности не всегда бесспорны, не всегда ясны даже для специалиста;[151] столь же небесспорны порой границы между сказкой и другими видами (жанрами) фольклорных повествований.

Еще более многозначным оказывается слово «сказка», если выйти за пределы одной языковой (национальной) традиции и попытаться охватить взором повествовательный фольклор многих (в идеале — всех) народов мира. Тогда выясняется, что у разных народов повествовательный фольклор может немало различаться по своему видовому составу, внутренней структуре и соответственно по способам классификации и обозначения фольклорных текстов. И даже в тех случаях, когда в данной языковой традиции есть слово, как бы эквивалентное русскому «сказка», эквивалентность эта чаще всего не полная, а лишь частичная.[152]

Чем больше отличается тот или иной народ по своей культуре от русских, тем больше вероятность, что и в его фольклоре встретятся непривычные для нас произведения. Так, включенная в данную книгу «Маланчамала» отнесена нами к классу сказок потому, что в русской традиции нет какого-либо иного, более адекватного названия для подобных произведений (как нет у нас и подобных сказок).

История восприятия и изучения сказок — весьма важная и доказательная часть истории культуры. Так, увлечение Пушкина народными сказками в 20-х годах XIX в. и позднее было проявлением не только его собственной индивидуальности, но и общеевропейского «духа времени». В Германии романтики (Новалис, Людвиг Тик и др.) «открыли» народную сказку еще в конце XVIII — начале XIX в.[153] В 1812 г. братья Гримм, Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859), начали издавать свои «Детские и семейные сказки». То было время становления общенемецкого национального сознания. В Германии раздробленной и разгромленной Наполеоном, собирание и публикация немецких народных сказок воспринимались как поступки подчеркнуто патриотические. К тому же в народных сказках видели не просто игру фантазии, но подлинное воплощение «народного духа». По словам Дж. Коккьяры, «деятельность братьев (Гримм. — С. С), хотя они и держались весьма скромно, имела… характер как бы национального вызова».[154] И поныне сказки братьев Гримм остаются одним из классических творений немецкой культуры — как для самих немцев, так и в восприятии других народов. А для сказковедов это к тому же и классический образец собрания европейских народных сказок.

Здесь следует остановиться на одной довольно сложной проблеме сказковедения. Привычно различать сказки народные и авторские, литературные. Однако и в этом случае граница зачастую оказывается довольно зыбкой, а при более пристальном рассмотрении обнаруживаются различные промежуточные формы.

Братья Гримм утверждали, что публикуют тексты сказок именно в том виде, как они их услышали. Правда, Л. А. фон Арним (1781–1831) уже тогда им не верил. Позже исследователи с несомненностью установили, что братья Гримм подвергали тексты устных сказок определенной редактуре, как композиционной (содержательной), так и языковой (стилистической).[155] Поэтому сказки братьев Гримм занимают некое промежуточное положение между сказками действительно фольклорными (бытующими в устном исполнении и фиксируемыми в точных записях современных фольклористов) и сказками полностью авторскими. Советская исследовательница Л. Ю. Брауде предлагает называть такой промежуточный тип сказок «фольклористическим».[156] Как мы увидим ниже, к таким «фольклористическим» сказкам следует отнести и большинство бенгальских сказок, включенных в данную книгу.

В XIX в. не только в Германии, но и в некоторых других европейских странах становление национальной культуры и национального самосознания ярко проявилось в собирании и издании народных сказок. Причем в ряде случаев дополнительным импульсом послужило знакомство со сказками братьев Гримм, быстро получившими всеевропейскую известность.[157] Так, в Норвегии П. К. Асбьёрнсен (1812–1885) и И. И. My (1813–1882) в 40-х годах XIX в. издали собрания норвежских народных сказок, приобретшие значение национальной классики.[158] Норвежские собиратели сказок состояли в переписке с братьями Гримм и даже посвятили им один из своих сборников.[159]

Примером братьев Гримм вдохновлялся и известный французский фольклорист Эмманюэль Коскэн (1841–1921), в 1876 г. начавший издавать сказки Лотарингии, позднее вышедшие в виде книги.[160]

Как мы увидим ниже, собрание братьев Гримм послужило одним из образцов и для первого собирателя бенгальских сказок — Лалбихари Дэ (1824–1894).

В России обширный свод фольклорных сказок впервые издал A. Н. Афанасьев (1826–1871) в 1855–1863 гг.[161] Через сто лет B. Я. Пропп свидетельствовал:

«…это собрание — одна из любимейших и наиболее читаемых русских книг, а имя Афанасьева произносится с любовью и уважением по сегодняшний день».[162]

Приступая к изданию русских сказок, А. Н. Афанасьев также поставил себе за образец сборник братьев Гримм. Но, по замечанию В. Я. Проппа, «Афанасьев как издатель сказок далеко превзошел своих германских предшественников».[163] Во-первых, собрание Афанасьева, содержащее около шестисот текстов, — «самый большой сборник народных сказок, известный мировой науке».[164] Во-вторых, братья Гримм давали каждый сюжет лишь в одном варианте: если в их распоряжении оказывалось несколько вариантов, они сводили их воедино, очевидно полагая, что «восстанавливают» «подлинный» облик текста. А. Н. Афанасьев же исходил из того, что устная сказка по самой природе своей бытует в виде разных вариантов, каждый — из которых имеет самостоятельную ценность, и поэтому публиковал варианты «в той мере, в какой он ими располагал».[165] А. Н. Афанасьев гораздо осторожнее, чем братья Гримм, редактировал изданные им тексты (большей частью они достались ему в рукописях, в записях других лиц), но все же, очевидно, определенное число сказок А. Н. Афанасьева также должно быть признано не собственно фольклорными, а «фольклористическими» (по терминологии Л. Ю. Брауде).[166]

Наконец, у братьев Гримм последовательность сказок в сборнике случайна, а А. Н. Афанасьев для второго издания своей книги (вышедшего посмертно в 1873 г.) выработал классификацию сказок (разделив их на сказки о животных, волшебные и бытовые или новеллистические), которая позже легла в основу общепринятой и поныне классификации Аарнс — Томпсона.

Давно уже было замечено, что в повествовательном фольклоре разных народов Европы и Азии встречаются очень похожие ситуации (мотивы, как говорят ученые) или даже целые сюжеты (т. е. определенные последовательности ситуаций-мотивов).[167]

Вот, например, в бенгальской сказке «Приключения двух воров и их сыновей» один вор уводит у другого корову (с награбленным: сокровищем) при помощи такой хитрости: он бросает на дорогу сначала один красивый башмак, а на некотором расстоянии от него — другой, под пару первому. Другой вор, идущий с коровой, первый башмак не поднимает, а увидев второй, привязывает корову к дереву и возвращается за первым. Корова таким образом становится добычей первого вора.

В одной из сказок А. Н. Афанасьева (№ 390) вор Сенька Малый точно таким же способом уводит быка у трех мужиков: сначала бросает на дорогу правый сапог, а потом, забежав вперед, левый.[168] По свидетельству С. Томпсона, рассказы о подобных фокусах с обувью (имеющих целью кражу животного, как правило быка) известны во всех частях света «в более чем трехстах версий».[169] В данном случае мы можем говорить о повторяемости мотива или короткого, простого сюжета.