В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Резванцев Александр Александрович

— Даю слово.

— Ну, тогда слушай… Так вот: Манукян не только заведовал нашим курортторгом, но и верховодил во всей громадной и могущественной северокавказской мафии, ворочая миллионами, а кличка его в мафиозных структурах была Волчара. Об этом я узнал после ухода на пенсию, когда он уже возглавлял один из крупнейших российских банков. Почему Волчара? Знаешь, у него два зуба в верхнем ряду немного выдавались вперед. Это делало его улыбку похожей на оскал. И взгляд у него был бешеный, с искрой. Вот тебе и волк в натуральном виде. Свирепость и хищность он умело прятал до поры под личиной скромного советского служащего. Представляешь, чего это ему стоило?

— Зачем вы рассказываете мне все эти банальности, дядя? — спросил я. — Ну, стал мафиози банкиром, ну дружил он с партийной номенклатурой. Кого этим сегодня удивишь?

— Ты, Леша, подожди, подожди. Мой рассказ только начинается, и самое интересное впереди… В тот день, когда Коротышка поехал на охоту в Приэльбрусье, Волчара подсунул ему Гюльнару.

— Ого! Когда на сцене появляется женщина, интрига, как правило, становится захватывающей, а иногда даже переходит в плоскость детектива.

— Так оно и случилось… Ах, какая это была женщина! Что личико, что голосок, что стан, что походка — все на уровне мировых стандартов. Я ее только один раз видел, но это было как удар тока, как вспышка молнии. Болтали, будто она то ли кабардинская, то ли нагайская княжна. Она хозяйничала в охотничьем домике Волчары. Теперь-то я понимаю, что Гюльнара была хозяйкой всей их воровской малины. Коротышка сразу положил на нее глаз. По-другому и быть не могло. Конечно, после охоты они выпили как следует, потом Волчара на какое-то время оставил гостя вдвоем с Гюльнарой. Когда вернулся, то Коротышка уже ползал по ковру и целовал коленки Шахразады.

— Это ее кличка?

— Так я ее прозвал.

Волчара прогнал Гюльнару, велел Коротышке подняться с пола и спросил в упор:

— Хочешь ее?

— Очень хочу, — был ответ.

— Тогда скажи областному прокурору, чтобы он закрыл дело на… — Тут Волчара назвал имя одного из своих подельников.

— Скажу, — сразу же согласился Коротышка…

Так наш партийный босс влился в ряды мафии. И кликуху ему криминальные авторитеты придумали подходящую — Хомяк. Работал он на них в общем-то бесплатно. С него было довольно хорошего угощения, охоты и Гюльнары. Брала его жена. Потом они и ее приручили. Брала камушками и золотишком. А он, человек абсолютно бесхребетный, пребывал у нее под каблуком. Получилось так, что мафия руководила им через супругу. Умнющая и хитрющая была баба. Волчара решил, что лучше иметь дело с ней, чем с дураком Коротышкой. Иногда она, правда, взбрыкивала из ревности к Гюльнаре. Однажды в присутствии членов бюро обкома отхлестала его грязным веником по роже… Когда Коротышку перевели в Москву, северокавказская мафия утратила к нему интерес. У московский мафии своя сфера влияния, и посторонним туда лучше не соваться. Вот поэтому, когда Коротышка уехал от нас, в башке Волчары родилась, казалось бы, совершенно безумная, но на деле вполне осуществимая идея — продать Коротышку какой-либо из спецслужб Запада, что и было сделано. В одну из туристических групп, направлявшихся в Англию, включили доверенного человечка Волчары, владевшего английским языком. В Лондоне ему удалось связаться с британской разведкой. Как бишь ее зовут?

— СИС, или МИ-6.

— Вот-вот. Через пару месяцев к нам тоже под видом туриста прибыл связник из Лондона. Все в том же охотничьем домике состоялась его встреча с Волчарой. Связнику были предъявлены магнитофонные записи всех разговоров Коротышки, какие он вел на вилле, видеозаписи его любовных игр с Гюльнарой и кое-какие документы. Волчара попросил за все это миллион баксов, и ему был выписан чек на такую сумму. Потом Коротышку пригласили в Лондон. Он уже знал о сделке, поэтому сразу потребовал, чтобы все его беседы с англичанами переводил переводчик британской стороны.

Все, что рассказывал дядюшка, было похоже на бред сивой кобылы, но проскальзывали в его болтовне и неопровержимые факты: в начале 80-х Коротышка действительно ездил в Лондон, и там он действительно отказался от услуг своего переводчика. По крайней мере во время одной очень ответственной встречи тет-а-тет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Дядя, откуда вам известны такие вещи?

— От Волчары. Он сам мне все рассказал. Это было в декабре позапрошлого года, вскоре после подписания беловежских соглашений. Он завалился ко мне домой в два часа ночи. Помню, буря была страшная с проливным дождем. На нем сухой нитки не осталось. Я дал ему во что переодеться и напоил чаем с коньяком. Он очень плохо выглядел: похудел сильно, осунулся. Его жрал рак, и жить ему оставалось совсем немного. Он был в ту ночь жалок. Я впервые видел его плачущим. «Пусть меня судит Бог, — говорил он, — но я не хотел развала империи. Думал, Хомяк станет производить меньше оружия, войну в Афгане закроет, ну там америкашкам кусок шельфа подарит, а япошкам продаст какую-нибудь скалу в Тихом океане. Что нам от этого? Он же, падла, конец света устроил. Теперь мой народ остался за хребтом один на один со всем мусульманским миром. Будь я проклят! Нет прощения ни мне, ни всему моему роду!» Доигрался ты, Волчара! А ведь хвастал, что играешь без проигрышей, потому что не способен допустить ошибку.

— Зря он убивался, — встрял я в дядин монолог. — Одному человеку, да еще такому ничтожеству, как Коротышка, не под силу разрушить супердержаву. Тут орудовала огромная свора, хищная, жадная, беспощадная. Цель — власть, разграбление государства, личное обогащение. Эти ребята из высшей номенклатуры давно снюхались с криминалом и со спецслужбами Запада. В 90-м и 91-м годах они ходили в американское посольство как к себе домой, а наша наружка ежедневно засекала их встречи с иностранными дипломатами-разведчиками. Их опорой в столице были диссиденты с одесскими фамилиями, а на окраинах — представители национальных элит, получившие образование в Москве у тех же диссидентов. В деньгах недостатка эта сволочь не испытывала. Американцы сегодня открыто признают, что разрушение Советского Союза обошлось им в сто шестьдесят миллиардов долларов: телеканалы, газеты, финансирование политических партий и групп, а также мятежей в национальных образованиях. Коротышка сыграл всего лишь роль катализатора. Когда он всем надоел, его смахнули с политической арены, как смахивают со стола дохлую муху. А прозвище Хомяк удачное для этого типа. Хомяк сексуален и прожорлив. Он с удовольствием поедает собственных детей, если хомячиха не углядит за ним. Набив брюхо, набивает защечные мешки и очень часто испражняется. Много спит.

— Я удивляюсь, — перебил меня дядя, — как этот человек может после всего, что сотворил, спокойно ходить по земле, дышать воздухом и наслаждаться жизнью.

— Какой же он человек! Он Хомяк. Правильную кликуху придумала ему мафия. Хотя, с другой стороны, Хомяк не совсем подходящий псевдоним для Нобелевского лауреата. Однако тот же Нобель сказал как-то, что демократия — это диктатура подонков, а Коротышка — отец российской демократии. Вот теперь сами и делайте вывод, кто он есть такой.

— Ты уж о том, что от меня услышал, пока я жив, никому, молчок.

— Как вам не стыдно, дядя! Я же вам слово дал…

С той поры прошло десять лет. Давно оставил этот мир дядюшка Константин Григорьевич, да и мне пора собираться, законы природы неумолимы. Престарелый Коротышка все еще порхает по свету, рассказывая профессуре и студентам прославленных университетов мира о своем уникальном опыте развала великой державы, суверенные ошметки которой до сих пор трепыхаются в дерьме, голоде, холоде, стагнации и прострации. Глупая мировая общественность ему рукоплещет, не ведая того, что жизнь в однополюсном мире чревата великими бедами. Коротышка — мультимиллионер. Его внучки шлендрают по Парижу в юбчонках от Диора по тысяче долларов за штуку. Многочисленные сыновья Волчары стали банкирами, министрами, депутатами. Дочь Гюльнары вышла замуж за арабского шейха и уехала с матерью на Ближний Восток. Я живу в Москве и сочиняю мемуары, которые при моей жизни никто не издаст, потому что в них голая и потому нелицеприятная для власть имущих правда, одна только правда, но ведь именно на ней, на правде, должен стоять человеческий род.