Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Да, я с любовью вспоминаю о ней, – тяжело вздохнула она, чувствуя, как к горлу подступает ком. – Мне иногда даже кажется, что она по-прежнему рядом со мной.

– Отчасти это так.

– Господи, что вы хотите этим сказать?

– Бадетта, те люди, которых мы утратили, которых не можем забыть и которые нас любили, – все они находятся рядом с нами и смотрят на нас. Вашу тетю Габриэль, которую коротко называли Габи, я сейчас вижу такой, какой она была в возрасте тридцати с лишним лет. Возраст Иисуса Христа, когда он принял смерть. Она была очень красивой изящной женщиной со светлыми глазами и ангельским лицом!

В этот момент Киону вдруг стала звать Мари-Нутта, но ее заставила замолчать Эрмин.

– Оставь их в покое! Киона больше не поступает безрассудно. Если она решила поговорить с Бадеттой, то на это, значит, имеется серьезная причина. Лучше принеси-ка им по бокалу шампанского.

– Хорошо, мама!

Бадетта взяла предложенный ей бокал, а вот Киона решительно отказалась пить шампанское.

– Я предпочла бы стакан воды, Нутта, – сказала она, улыбаясь. – Я сама себе его налью чуть позже.

Эта коротенькая передышка дала журналистке возможность прийти в себя. Как только они с Кионой снова остались вдвоем, она прошептала:

– Вы и в самом деле сейчас видите мою тетю Габи?

– Да. Она даже улыбнулась мне, когда я подошла к вам. Я этому и сама рада, потому что уже очень давно не видела никого из потустороннего мира.

– Боже мой, от ваших слов у меня голова идет кругом!

Бадетта инстинктивно обернулась и впилась взглядом в темноту сада за своей спиной, хотя прекрасно знала, что ничего там не увидит. Вздрагивая всем телом, она взяла свою сумочку и открыла ее.

– Подождите, у меня есть при себе фотография моей тети. Я вам ее покажу. Она на ней сфотографирована еще молоденькой девушкой вместе с Луизой, своей сестрой-близняшкой, а также их матерью и братом. Вот, смотрите!

Киона долго смотрела на пожелтевшую фотографию, прежде чем отдать ее обратно журналистке. Та тут же спросила:

– Так вы видели именно ее?

– Да. Она ваш ангел-хранитель с самого вашего рождения. Мне даже не пришлось закрывать глаза для того, чтобы увидеть картины вашего детства. У вас была серьезная болезнь. Я вижу, что вы лежите в больнице и ваша тетя борется за то, чтобы вас спасти. Она уносит вас к себе закутанной в одеяло, поскольку не верит врачам, которые сказали, что вы обречены. Бадетта, вам нужно как-то почтить ее память. Вы ведь хорошо владеете пером. Напишите о ней статью или роман. Вы могли бы также упомянуть о своей большой любви, которая была у вас в возрасте двадцати лет. Любви, которую вы до сих пор оплакиваете и которая помешала вам полюбить кого-то еще…

На этот раз Бадетта начала рыдать едва ли не навзрыд. Несмотря на свой пятидесятилетний возраст, она стала очень похожа на маленькую девочку, которая потерялась и, испугавшись, расплакалась.

– Вообще-то у меня было много любовных увлечений, – призналась она тихим голосом, – но я так и не смогла ни выйти замуж, ни создать семью. Я всецело посвятила себя работе. Только что, находясь здесь, среди вас, я сожалела о том, что одинока, что у меня нет спутника жизни и детей. А у Эрмин все сложилось по-другому: она сумела совместить карьеру с личной жизнью.

– Но не без ударов судьбы, неприятностей и жертв, – сказала Киона.

– Знаете, а я вот задаюсь одним вопросом… Те дорогие нам люди, которые уже ушли из жизни и которых вы благодаря своему удивительному дару можете видеть, – они всегда рядом с нами?

– Нет, они время от времени приходят и уходят, поскольку им надлежит заботиться не только о нас, но и о других душах. Ваша тетя Габи находится посреди божественного света. Она время от времени навещает вас, когда вам грустно, или когда вы напуганы, или когда вас одолевает меланхолия – как, например, сегодня вечером. (Янтарные глаза Кионы, произносившей эти слова, поблескивали каким-то странным блеском.) Я могу привести вам яркий пример. Как вам известно, восемь с половиной лет назад ушла из жизни моя мама. Я полагала, что она отказывается являться мне, чтобы меня утешить и защитить. Иногда я приходила от этого в отчаяние. Я даже вслух упрекала ее за молчание. Будучи ребенком, я погрузилась в свой особенный мирок, масштабов которого не знала. Мертвые являлись мне и передавали какие-то сообщения, но меня это ничуть не тревожило. Мне явилось очень много усопших, а вот моя мама, Тала-волчица, – ни единого раза. И вот наконец она захотела явиться мне в моем сне. Это произошло как раз перед рождением Томаса, сына Шарлотты. Она предупредила меня об опасности, нависшей над этой молодой матерью: она могла умереть во время родов. А совсем недавно я осознала, что моя мама никогда не оставляла меня на произвол судьбы. Как раз в тот момент, когда я уже вот-вот собиралась броситься в опасную западню, передо мной появился великолепный серый волк. Моя мама спасла меня, а я спасла того парня, пусть даже и рискуя при этом его убить… Простите меня, все это, конечно же, очень сложно!

– Но при этом трогательно и удивительно! – воскликнула Бадетта так громко, что Тошан и Эрмин обернулись.

Киона звонко рассмеялась, а затем, наклонившись к Бадетте, тихонько сказала:

– Если мой отец и моя сводная сестра не станут возражать, то я, со своей стороны, тоже разрешаю вам написать задуманную вами статью и сопроводить ее фотографиями. Я имею в виду ту статью, которую вам заказали, когда давали разрешение приехать сюда, в Роберваль. Вы размышляете над этой статьей со вчерашнего вечера.

– Ну вы даете! – изумилась журналистка. – Это правда, мой главный редактор очень хочет напечатать большую статью о вас, поскольку вы сестра знаменитой Эрмин. Однако я постараюсь быть благоразумной, моя дорогая Киона. Если я разболтаю в статье о вашем удивительном даре, у вас больше не будет ни одного спокойного дня. К вам станут приезжать отовсюду – со всего Квебека, из Европы… Люди – и прежде всего те, кто оказался в беде, – легко верят во все сенсационное, а особенно паранормальное. Они тянутся к ясновидящим, и те – как настоящие ясновидящие, так и обманщики – зачастую пользуются этим в своих интересах.

– Я это знаю, Бадетта. А теперь давайте-ка лучше вернемся к столу. Вы проголодались.

– Да, верно. Это вы тоже прочли в моих мыслях?

– Нет, я просто предположила – не более того, – ответила, весело улыбнувшись, Киона.

Никто не смог бы догадаться, что она, пытаясь казаться веселой, всего лишь притворяется. Хотя она никоим образом не упрекала свою мачеху за то, что та организовала вечеринку в ее честь, но вообще-то в глубине души считала себя недостойной подобного мероприятия. «Я не заслуживаю того, чтобы меня так ценили! Не нужно было праздновать мое возвращение, – думала она, подходя к столу, уставленному яствами. – Правда, как мне рассказывала Мин, они уже даже полагали, что утратили меня навсегда, что я, возможно, погибла и что меня закопали где-нибудь в лесу, но страдали-то они по моей вине, из-за моей глупости».

Она взяла с тарелки и съела – без малейшего аппетита – редиску и кружочек огурца. Сидя между Овидом и Жослином, Эстер наблюдала за ней, все еще испытывая волнение и восхищение. «Она красива, как ангел, – подумала молодая еврейка. – Она обладает превеликим множеством достоинств, а также душой и сердцем из чистого золота».

Почувствовав волнение Эстер, Овид решил тихонечко ее расспросить.

– Вы, похоже, растерялись, когда Киона повела себя так странно, да?

– Нет, это было какое-то уникальное чувство, – прошептала Эстер, – и я даже забыла, что все взгляды обращены на меня. Эта девушка за каких-то пару минут дала мне очень и очень многое. Однако мне не хочется об этом говорить. Во всяком случае, не сегодня вечером!

– Извините меня, – сказал учитель, чувствуя разочарование из-за того, что так ничего и не узнал.

Лора, стремясь поддерживать непринужденную обстановку, прилагала всяческие усилия к тому, чтобы разговор велся на самые безобидные и банальные темы. Отдавая должное угощению, все обсуждали июньские грозы, письма Луи, жаловавшегося на свое житье-бытье в летнем лагере, и последние шалости Констана. Онезим грубоватым голосом рассказывал о похождениях своего сына Ламбера, называя его «чертовым балбесом».

Наконец Мари-Нутта положила конец этой безобидной болтовне, посмотрев на Киону с заинтригованным видом и спросив ее:

– Мама сказала мне, что ты десять дней выдавала себя за парня. Лично я сразу же догадалась бы, что ты девушка. Те люди, наверное, либо подслеповатые, либо идиоты, да?

– Мари-Нутта, ну что за бестактность! – возмутилась Эрмин. – Я же просила тебя про это никому не говорить!

– Ничего страшного, Мин, – пожала плечами Киона. – Я и сама собиралась поговорить об этом. Да, Нутта, я носила мужскую одежду и кепку. Ее я никогда не снимала. Я старалась говорить грубоватым голосом и подражала манере поведения Мукки и Луи. Я смогла бы ввести в заблуждение и тебя, если бы ты не была со мной знакома и никогда меня раньше не видела. Меня даже на строительной площадке частенько принимали за парня. Я ведь купила себе спецовку на пару размеров больше, чем нужно, а еще мужскую рубашку. Свои волосы я скрывала под кепкой.