Дорога в Средьземелье - Том Шиппи

Именно Пиппин опять–таки заглядывает в палантир и наводит Саурона на ложный след, так что тот некоторое время числит Кольцо за Саруманом. По мнению Гэндальфа, это, возможно, заставило Врага нанести удар раньше, чем он намеревался. Еще более важно, что в результате получил доступ к Камню Арагорн, и Саурон (которому только что, в том же самом палантире, явился хоббит) начинает думать, что Арагорн завладел Колmцом; именно поэтому Саурон пренебрегает охраной своих границ.

Ирония в том, что Глаз не замечает именно того, что для него по–настоящему важно. Ему невдомек, что сверкающий меч и царственный лик, явившиеся Саурону в палантире и так его встревожившие, не играют решающей роли. Расклад сил призваны изменить два муравья, которое ползут по склонам Эфел Дуата. В связи с линией Фродо и Сэма entrelacement дает, возможно, самый сильный эффект. Фродо и Сэм блуждают во власти наваждения, сбиты с толку, чувствуют себя затерянными в пустыне, покинутыми; это чувство покинутости и неуверенности у них гораздо сильнее, чем у Арагорна, Гимли и кого бы то ни было из персонажей, участвующих в более насыщенном событиями действии, которое составляет содержание третьей и пятой частей. «Что я ни сделаю, все насмарку», — говорит Фродо на первых же страницах четвертой части, в начале своего похода в Мордор. Но его слова вторят словам Арагорна, сказанным почти двумя сотнями страниц выше, а мы уже знаем, что Арагорн ошибался. Важно, что Фродо не опускает рук и не отказывается от выбора (каждый раз нового), который перед ним стоит. Мы понимаем его сомнения и усталость как естественную реакцию на обстоятельства, но одновременно и как искушение, более того — иллюзию, галлюцинацию, насланную Черной Башней. Нам становится ясно, что зло действует изнутри, истощая волю и создавая иллюзию чрезмерной сложности предпринятого дела. Как и «тень», «зло» в книге — внешняя сила, которая способна производить определенные действия в физическом мире, и наиболее тонко организованные персонажи, как, например, Леголас, могут это чувствовать.

По «Властелину Колец» действительно разбросано немало пословиц и поговорок, которые придают дополнительный вес эффектам entrelacement. «Непрошеный гость часто — лучший товарищ», — говорит Эомер, и еще, позже: «Дважды благословенна надежда, которой не ждал». «Где властна воля, там путь к победе», — говорит его сестра. Это звучит более торжественно, но вместе с тем и более привычно[263]. «Надежда часто рождается в минуту отчаяния», — говорит Леголас. Он и Арагорн с Теоденом то и дело варьируют тему «Утро вечера мудренее».

Надо отметить, что большинство этих средьземельских пословиц нельзя назвать ни «оптимистическими», ни «пессимистическими» — в основном они нейтральны, а некоторые и просто не имеют почти никакого конкретного смысла. «Странные подарки иногда преподносит судьба», — говорит Гэндальф. Хорошо это или плохо, вне контекста понять невозможно. «Надежда часто обманывает», — говорит Эомер (это столь же справедливо, сколь и бессодержательно, поскольку ничего конкретного о будущем не говорится). Но большинство из процитированных пословиц существуют и в реальном мире, как и многие засельские названия: зачастую это названия реально существующих мест, и функцию они выполняют такую же — втянуть нас внутрь книги, установить связь между реальным и внутритекстовым опытом Однако эти пословицы разбавлены другими, очень похожими, но более оригинальными, более близкими собственно толкиновским идеям. «Ненависть часто жалит сама себя», — говорит Гэндальф. «Злая воля рушит себя сама», — Теоден. «Поспешный удар часто попадает мимо цели», — Арагорн. «Иногда предатель предает сам себя», — опять Гэндальф. Чтобы эти пословицы звучали правдоподобно, нужно хорошо знать содержание «Властелина Колец», поскольку «нормальная», традиционная народная мудрость частенько бывает прямой противоположностью этим вымышленным пословицам (например, существует такая английская пословица: «Бог помогает тому, у кого большая армия»). В миниатюре эти искусственные пословицы являют ту самую «нарочитость», в которой так часто уличали автора трилогии. Но глупо отрицать, что и в «нарочитости» бывает свой смысл. Только самый беззаботный читатель может подумать, будто entrelacements во «Властелине Колец» введены просто для разнообразия и не призваны ничего сообщить нам о «фундаментальной природе реальности».

ПРОСТО АЛЛЕГОРИЯ И СИМВОЛИЗМ В ШИРОКОМ СМЫСЛЕ СЛОВА

Толкин, как правило, склонен был придавать пословицам, которые он вводил в свою прозу, архаическое звучание. То же самое с пророчествами. Знамений и пророчеств во «Властелине Колец» вообще очень много, так много, что возникает опасение: не отрицает ли это обилие знамений и пророчеств идею свободной воли, не сковывает и не искажает ли свободу персонажей, указывая на то, что в деле замешаны провиденциальные силы? Так, Галадриэль, судя по всему, предвидит, что Арагорн отправится на Тропу Умерших. Арагорн, в свою очередь, откуда–то знает, что ему предстоит еще раз встретиться с Эомером, даже если «все армии Мордора» встанут между ними. Некто (или нечто) знает, что Кольцепризраку не суждено пасть «от руки мужа». Может быть, эти искры, вспыхивающие на пересечениях временных пластов, говорят о том, что какие–то события должны случиться в любом случае, независимо от того, как герои поступят и какой сделают выбор? Но такое предположение никак не может быть правильным. В конце концов, пророчества могут исполниться по–разному. Мы всегда вольны предположить, что Арагорн и Эомер могли бы встретиться не в бою, а в плену, что с большой вероятностью и случилось бы, если бы, скажем, Серая Дружина дрогнула и свернула со своего пути. Не ткни Мерри в Кольцепризрака кинжалом, Призрак мог бы погибнуть не в этот раз, а много эонов спустя, от руки какой–нибудь другой женщины, хоббита или эльфийского героя. Галадриэль говорит о своем Зеркале: «…Зеркало показывает многое, в том числе и такое, чего еще нет. Нет, а может, и не будет никогда — разве что тот, кто увидел это в Зеркале, оставит свой настоящий путь и помчится предотвращать да исправлять». Она облекает в слова теорию компромисса между судьбой и свободной волей, существующую уже по крайней мере тысячу лет: так, в поэме «Соломон и Сатурн» Сатурн спрашивает Соломона, что сильнее — wyrd ge warnung, «предреченные события или предвидение»? — И Соломон отвечает: «Судьбу изменить трудно… Но разумный человек может управлять событиями, которые предначертаны судьбой, если только разум у него чист». Важно, однако, отдавать себе отчет в том, что, какими бы антикварными ни выглядели зачастую мотивы, которыми руководствовался Толкин[264], и сколь бы «донаучными* ни казались нам взгляды Галадриэли и Соломона, то, что писал о них Толкин, до сих пор в некотором смысле остается животрепещущей проблемой. Английская поговорка «У каждой пули есть своя цель» (Every bullet has his billet) — изречение новое и впервые в современной форме зафиксировано в 1765 году. Оно в ходу и по сей день, и смысл его в том, что иногда никакая осторожность не поможет. Тем не менее эта пословица, как бы в нее ни верили, еще никого, наверное, не заставила покинуть укрытие при обстреле. Есть, разумеется, и другая поговорка: «На Бога надейся, а сам не плошай». Другими словами, Толкин никогда не терял веры в реальность и внутреннюю последовательность не только языка и истории, но также человеческой природы и некоторых интеллектуальных проблем.

Размышляя над разжигающим немало страстей вопросом о том, аллегоричен «Властелин Колец» или символичен, об этом необходимо помнить. Хорошо известно, что в предисловии ко второму изданию Толкин писал: «Я искренне недолюбливаю аллегорию во всех ее проявлениях, и всегда ее недолюбливал, с тех самых пор, как сделался достаточно взрослым и осторожным, чтобы вовремя распознавать ее». Дальше, однако, идут такие слова: «Я предпочитаю историю, неважно, истинную или вымышленную, с ее разнообразной применимостью к мыслям и опыту читателей. Я думаю, что многие путают аллегорию с «применимостью». Но «применимость» оставляет читателю свободу толковать текст как ему вздумается, а аллегория предает его во власть авторского умысла». Итак, не исключено, что между литературой и фактами реальной жизни некоторая связь у Толкина все–таки существует, и глава «Беспорядки в Заселье»[265] в некотором смысле «базируется на опыте», хотя и не имеет «никакой связи с современными политическими событиями», даже если и напоминает англичанам о скудной эпохе 1945–1950 годов, когда у власти в Британии было социалистическое правительство. Как писал Толкин о «Беовульфе», в художественном произведении важно сохранить равновесие и проследить за тем, чтобы «крупный символизм плавал близко к поверхности, но не высовывался наружу и не превращался в аллегорию». В конце концов, допустить, что «Властелин Колец» — аллегория, по Толкину, означало бы (см. с. 93–102 выше), что у этой книги есть только одно значение, которое остается неизменным на всем ее протяжении. В предисловии ко второму изданию Толкин презрительно играет с понятием аллегории, показывая, как выглядел бы «Властелин Колец», если бы он был настоящей аллегорией, а Кольцо действительно означало бы атомную бомбу президента Трумэна[266].