Мой театр. По страницам дневника. Книга II - Николай Максимович Цискаридзе

действительно знает материал, с которым работает.

В общем, нам с Линой предстояло все выучить, успеть отрепетировать, а времени в обрез. Вариацию, которую я сам собирался танцевать, когда-то поставил Л. М. Лавровский, у нее ритм мазурки в третьей части. И, видимо, натанцевавшись в Оперá хореографии Нуреева, где сочетается несочетаемое, я придумал свой вариант финальной части вариации. Взял pas gala из характерного танца, оттуда же «голубец», вставил и saut de basque.

Потом на международных балетных конкурсах я не раз наблюдал, как многие иностранцы танцуют в «Пахите» мой вариант хореографии. Правда, Цискаридзе «проходит» там под именем Мариуса Петипа, хотя Петипа в жизни не поставил ни одной мужской вариации, за исключением Голубой птицы в «Спящей красавице». Да и та под сомнением, думаю, там Э. Чеккети приложил руку.

28 января в зрительном зале Новой сцены ГАБТа на юбилейном гала в честь 80-летия П. А. Пестова яблоку негде было упасть. Вечер прошел на подъеме. «Пахита» с большим успехом. Лина прекрасно станцевала, с достоинством, музыкально, сделала все технические трюки, которые только возможны в этой партии.

А в афише рядом с датой пестовского концерта стояло подряд несколько «Пахит». И на одну из наших с Воронцовой оркестровых репетиций пришли все балерины Большого театра, танцевавшие этот балет, и сели в зрительном зале. У меня есть видеозапись, как они все сидят и смотрят ей в ноги… Недавно совершенно случайно я на ту кассету наткнулся, увидел – мама дорогая! Как я тогда не завалился от страха? Девочке 17 лет, и она этим примам, в принципе, сильно мешала.

48

То, что Пестов не приехал на свой юбилей в Большом театре, стало для меня очень тяжелым ударом, если не предательством. Я до последнего надеялся, что он передумает и прилетит в Москву.

Единственный друг молодости Петра Антоновича, работавший с ним в Горьковском театре оперы и балета, Прибылов, любил повторять: «Большой театр для Петьки всегда был пределом его мечтаний!» После вечера с отсутствовавшим юбиляром Герман Николаевич позвонил, растроганный и взволнованный: «Коля! Нет у Пети ученика, который бы сделал для него больше, чем ты!» Но так думали единицы…

И вот что получилось: ГАБТ есть, гала есть, съемки телевидения есть, а Петра Антоновича нет. Я сделал ради Пестова всё, что мог. Поднял всех, кого мог. Перед началом вечера вышел к публике, сказал о Петре Антоновиче теплые слова, что, к сожалению, состояние его здоровья не позволило ему приехать, но он в курсе всего, что сегодня будет происходить в Большом театре…

По нашей с Юрой Бурлакой инициативе он собрал и отправил в Штутгарт посылку: кассету с записью юбилейного концерта, красивый буклет, программку и тому подобное – то есть полный отчет о проделанной работе. Но не через неделю, не через месяц от Пестова не последовало никакой реакции. Вообще никакой. Тишина…

Критики г. Москвы и Московской области с нескрываемым восторгом злорадствовали – а Пестов-то в Большой театр не приехал! И виноват в том Цискаридзе! Тут я узнал, что к хору «доброжелателей» присоединился и голос моей еще со времен школы близкой приятельницы Натальи Левкоевой. Она заявила, что пестовский юбилей – мой провал и исполнительский, и педагогический; что у нас с Воронцовой нет ни вкуса, ни понимания…

Я решил с Наташей поговорить, узнать, что же ее так не устроило в моей работе. Позвонил, выслушал претензии, с которыми был абсолютно не согласен. Естественно, речь тут же зашла о Пестове, вернее об его отсутствии на гала в Большом театре. Левкоева вдруг и говорит: «Если бы ты меня попросил, я бы уговорила Петра Антоновича приехать!» Я ушам своим не поверил: «При чем тут ты?! Вообще-то, это мой педагог, к которому ты никакого отношения не имеешь и никогда не имела!» «Надо уметь с людьми общаться», – важно заявила Левкоева.

Тут без каких бы то ни было колебаний я сказал: «Наташенька, прощай!» – и вычеркнул ее навсегда из своей жизни. Правда, когда Левкоева очень серьезно заболела, понадобились врачи, больница и деньги на операцию, я всё сделал. Но это ничего не изменило в моем к ней отношении.

Позднее З. А. Ляшко, директор музея МГАХ, бывшая 30 лет бессменным секретарем С. Н. Головкиной и, наверное, самым близким человеком П. А. Пестову в школе, сказала: «Коля! Я знала Петра Антоновича больше сорока лет. Поверьте! Он не к вам не приехал. Он к Большому театру не приехал. Решил, что может ему отомстить таким образом. Ведь для Большого театра и его руководителей, того же Григоровича, школьный педагог Пестов никогда не являлся важной персоной. Они его практически не замечали, хотя соглашались, что он грамотно ведет свои классы, но не более того».

Может, так оно и было на самом деле, но весь балетный мир винил во всем Цискаридзе.

49

Параллельно с этими событиями моя подруга Лиля Амарфий готовила в Московском театре оперетты свой юбилей.

С Лилечкой мы были знакомы в течение многих лет. Конечно, я видел ее на сцене: прекрасная актриса, вокалистка и очень красивая женщина. Но по-настоящему мы сдружились на фестивале «Золотая маска», меня пригласили туда как члена жюри музыкального театра. Мы ходили, отсматривали спектакли, старались честно, по заслугам оценивать номинантов.

Помню 2002 год. Тогда сразу три балерины получили премии в «Золотой маске»: в номинации «За лучшую женскую роль» – Наталья Сологуб, спецпризы – Дарья Павленко из Мариинского театра и Анна Жарова из Новосибирского. Я боролся, как лев, на голосовании за эти кандидатуры. Театрально вскрикивая поставленным голосом: «На меня оказали давление!» – Амарфий на заседаниях жюри вслед за мной поднимала руку.

Зная, как я обожаю оперетту, а у Лили предполагался спектакль, она звонила: «Колька, приходи!» Если я был в Москве и сам не танцевал, непременно бежал к ней в театр.

Мечта об оперетте… Все время говорю – я опереточный на самом деле артист. Мне надо было в этом жанре работать. Просто Господь не дал голоса, вернее, он мне не дал координацию слуха и голоса. Если бы я этим занимался с детства, выскакивал бы счастливый на сцену в каком-нибудь канкане с куплетами, про балет бы и думать забыл!

Однажды Лиля позвонила, сказала, что к своему 60-летию в январе готовит большой творческий вечер: «Коль, очень прошу: „Чикаго“ спой и станцуй со мной!» Мне неудобно ей отказать, очень неудобно. Честно признался: «С удовольствием, только одно „но“ – у меня вообще нет времени репетировать. Вообще. Можно, я