От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920 - Дмитрий Ненюков

Второй крупный недостаток – это чрезвычайная пестрота состава армии. Один полк мог идти в уровень с любым немецким полком, а другой, рядом стоящий, не стоил и немецкого батальона. Это объясняется исключительно отсутствием русской военной доктрины, проникающей всю армию от мала до велика. Нельзя набрать талантов для командования всеми частями армии, и эта невозможность заменяется привитием автоматических действий еще в мирное время, когда каждый знает, как ему поступать при известных обстоятельствах. Этот недостаток чрезвычайно затруднял все расчеты командного состава при операционных соображениях. Приходилось принимать во внимание не количество, а, главным образом, качество. Часто бывали случаи, когда с переменой начальников полки быстро преображались и из плохих делались отличными. Должен сказать, что у нас бывали случаи, когда для командования полками и бригадами присылались лица, всю жизнь стоявшие на полицейских постах на углу Невского и Морской. Конечно, для обучения этих лиц новому для них ремеслу требовалось немало времени и крови.

Далее следует указать на отсутствие понимания в армии необходимости твердой связи со своими соседями. За это небрежение мы часто платились большими потерями. Этот недостаток следует приписать неправильной постановке маневров в мирное время, и вообще следует сказать, что маневры в мирное время у нас не были поставлены на должную высоту. Даже гвардия благодаря тактическим ошибкам своих руководителей не дала того, что она могла дать по доблести своего личного состава, что же говорить о других частях.

Не могу не упомянуть также о больном вопросе нашей армии, о нашей кавалерии. Этот род оружия почти не был использован, несмотря на свою многочисленность.

Несомненно одно – армия доблестно сражалась, в чем нам отдают справедливость и наши противники немцы, но если бы к нашей доблести прибавить побольше умения, то результаты войны были бы другими, и революции у нас не было бы. В этом, конечно, виновата не сама армия, и даже не ее главные руководители, а общий моральный упадок русского общества и безлюдье. Достаточно вспомнить, что ни в Японскую, ни в Великую войну у нас не выдвинулся ни один, я не скажу, народный герой, но даже крупный талант. Мы все слыхали имена Плеве, Брусилова, Алексеева, но разве можно было поставить их рядом в народном сознании со Скобелевым,[237] Гурко[238] и Радецким[239] или с Гинденбургом или Фошем.[240]

Переходя теперь к флоту, боюсь, что я не буду столь объективен, так как сам принимал близкое участие в работе по его воссозданию после Цусимского погрома. По-моему, флот больше использовал уроки Японской войны, чем армия. Главная причина этой разницы лежит в том, что почти весь личный состав флота испытал на себе тяжесть поражения, тогда как в армии воевала только ее часть, и притом поражения флота были несравненно существенней неуспехов армии. И все-таки морской молодежи пришлось долго бороться, прежде чем удалось победить рутину и старые порядки, зиждившиеся на безукоризненной чистоте кораблей и строгости вахтенной службы.

В Балтийском море дело шло гораздо лучше и скорее, во-первых, потому что он с 1906 года был в руках адмирала Эссена, а во-вторых, он был ближе к Петербургу, т. е. к Генеральному штабу, что давало возможность с помощью непосредственных сношений проводить все нужные мероприятия.

С Черным морем было гораздо труднее. Значительная часть личного состава Черноморского флота не принимала участия в Японской войне, так как оставалась на своих кораблях и таким образом не получила непосредственного опыта, а кроме того, высшее командование там отличалось большей консервативностью. На младотурок, как называли офицеров молодого Генерального штаба, там смотрели очень косо и хода им не давали. Достаточно сказать, что из-за больших ежегодных осенних маневров, на которых настаивал Генеральный штаб, постоянно возникали препирательства, и выходило всегда так, что маневров делать нельзя. То какой-нибудь большой корабль не может в них участвовать вследствие поломки, то не пройден еще курс стрельбы и т. д. На самом деле причина всегда была та, что начальники становились на маневрах на роли экзаменуемых, а экзаменаторами был младший чином начальник Генерального штаба со своим совсем молодым штабом.

Вследствие снисходительности министров такие увертки часто увенчивались успехом, что, конечно, отражалось вредно на деле. Другая причина была та, что личный состав Черноморского флота был вообще слабее Балтийского, так как общее стремление офицеров флота всегда было быть ближе к солнцу, т. е. к Петербургу, где на виду у начальства легче можно было сделать карьеру, да и сам Петербург был своего рода магнитом.

Когда началась война, личный состав Балтийского флота был достаточно подготовлен, но материальная часть еще вся была старая. Кроме миноносца «Новик» в строй не вошло еще ни одного нового судна. В своем официальном издании о войне германский Генеральный штаб отдает должное подготовке Балтийского флота, но есть и критические замечания, которые сложно оспаривать. Например, немцы говорят, что стрельба у нас, хотя в общем и хорошая, тем не менее значительно уступала стрельбе главных боевых флотов. С этим заключением нельзя согласиться. Мы выработали наши методы стрельбы совершенно самостоятельно, не копируя иностранцев. Главным фактором стрельбы был глаз артиллерийского офицера и единственным его инструментом артиллерийский пятикратный бинокль. Немцы же базировали всю стрельбу на дальномерах, в которые слепо верили. Как нам показал опыт Японской войны, дальномеры сильно расстраивались во время боя, почему мы им и не доверяли. Конечно, у немцев были лучшие дальномеры, чем у нас, но тем не менее во всех наших столкновениях с ними было замечено, что начальная стрельба немцев была почти безукоризненна по точности, но через некоторое время точность уменьшается и, наконец, сильно падает.

Наша стрельба, дававшая великолепные результаты при разделении огня, оказалась неудовлетворительной при сосредоточенном огне, но то же самое мы видели и при стрельбе иностранцев. Достаточно вспомнить безрезультатный обстрел крейсера «Висбаден» в Ютландском сражении. Немцы также несколько скептически относятся к нашей минной стрельбе, но нужно сказать, что у нас почти не было случаев применить наши таланты на деле. В стрельбе минами у нас были также свои самостоятельные методы. Мы установили на наши миноносцы по четыре тройных минных аппарата, чтобы иметь возможность стрелять залпами веером до 12 мин в залп. Главной целью этого метода были повторные атаки на неприятельский флот, прорывающийся через наше минное поле Нарген – Поркалауд в Финском заливе. Атаки должны были вестись днем и с дальних дистанций, чтобы не мешать стрельбе своих судов. Метод был вполне рациональный, но применить его на деле не удалось.