Рыцарь бедный - Василий Панов

Сабуров покачал головой:

– Все это верно, почтеннейший мой, но забыли вы одну евангельскую истину: «Кому много дано, с того много и спросится!» И русскую поговорку «Большому кораблю большое и плавание». А вы у нас броненосец под адмиральским флагом. Уж постарайтесь, в лепешку разбейтесь, но будьте первым! А то все инородцы голову подымут. Да и вы, чего доброго, наживете неприятности.

Тайный советник встал, сухо распрощался с Чигориным и, сопровождаемый почтительными поклонами членов клуба, величественно удалился.

Чигорин хмуро задумался.

«Угрожает еще! Точь-в-точь, как римский патриций гладиатору перед боем. Хорошо им, чиновным да денежным! А тут сядешь играть, да думаешь о том, что тебя из квартиры хотят выселить за неплатеж, да жена еще пришлет счет, который надо срочно оплатить, а кругом интриги, сплетни. Что ж, „барин велел“, значит, надо стараться! Буду рвать, рисковать, играть ва-банк с первого тура! Для первого приза надо не меньше двенадцати очков. Стало быть, не смею потерять больше шести очков. Да, трудновато, да еще эти чертовы хлопоты! И никакой помощи!»

Михаил Иванович вспомнил, какие тяготы легли на его плечи во время матча с Таррашем, а при новом соревновании организационные хлопоты, падавшие на долю «директора-распорядителя» Санкт-Петербургского шахматного общества Чигорина, утроились! Все – от приискания номеров в гостинице, размещения гостей, обслуживания их до расстановки стульев, столов и шахмат во время соревнования и прикрепления картонных табличек с фамилиями чемпионов к шахматным столикам – делал сам Чигорин. А тут у него усложнились личные дела, ухудшилось материальное положение, а та отвратительная атмосфера, которая господствовала во время матча с Таррашем, давала себя знать еще сильнее.

К тому же в шахматах редко оправдывается пословица: «Дома стены помогают». Наоборот, от шахматиста, играющего в родном городе, его родственники, друзья, знакомые, «болельщики» всегда ожидают необыкновенных, сверхблестящих успехов. Это психологическое «подгоняние» нервирует шахматиста, и он зачастую играет не лучше, а гораздо хуже обычного.

13 декабря 1895 года Чигорин, Ласкер, Стейниц и Пилсбери сели за шахматные столики.

Турнир протекал на стыке двух годов и закончился 28 января 1896 года. Участники играли друг с другом по шесть партий, то есть каждому пришлось играть по восемнадцать. Туры проходили с двух до шести часов дня с контролем времени по тридцать ходов каждому и после перерыва – с половины девятого до половины одиннадцатого вечера с контролем по пятнадцать ходов в час. Доигрывание незаконченных партий происходило на следующий день.

Любопытно, что во время перерыва согласно регламенту «категорически запрещалось анализировать и обсуждать отложенное положение».

Условие, заведомо невыполнимое, в регламентах других турниров не укоренившееся и только показывавшее, что авторы его несведущи в шахматном творчестве. В самом деле: кто может помешать участнику уединиться в номере гостиницы и анализировать позицию или даже сговориться с коллегой о взаимной помощи? И даже если приставить к участнику соглядатая, ходящего по пятам, что, конечно, невозможно, то и тогда толку не будет. Любой маэстро может прекрасно анализировать без доски, в уме. Всякий опытный шахматист знает, что даже во время обеда прерванная партия все время стоит перед умственным взором и мозг неутомимо работает над анализом всевозможных вариантов.

Другая интересная особенность петербургского матча-турнира: Суворин, очевидно принимавший участие в финансировании соревнования, объявил в «Новом времени», что газета «приобрела исключительное право на печатание в периодических изданиях в России партий предстоящего турнира». Поэтому зрителям запрещалось записывать ходы.

Из этой затеи тоже ничего не вышло, так как закон не охранял подобной монополии «Нового времени», а чтобы передать партии в печать с места игры, не обязательно было их записывать, а легко было запомнить. Ведь в каждом туре игралось только две партии! Так что они сразу стали появляться не только в «Новом времени», но и в других газетах.

Как же протекала борьба?

Блестяще стартовал Пилсбери, решившийся повторить свой гастингский успех, подчеркнуть, что тот не был случайным, и сделать заявку на мировое первенство выигрышем короткого турнирного «матча» у самого чемпиона мира. В первой половине турнира Пилсбери из девяти партий выиграл пять (в том числе две у Ласкера при одной ничьей с ним) и проиграл только одну партию (Стейницу, при двух ничьих с ним).

Казалось, что после такого изумительного рывка победа Пилсбери в матче-турнире предрешена. Но затем случилось нечто непредвиденное и ужасное. У него началось заболевание, которое десять лет спустя свело его в могилу.

В трагической судьбе молодого американца печальную роль сыграли «гостеприимство» петербургских меценатов и их дикие понятия об общественной морали вообще и о спортивном режиме, в частности.

Закатив перед началом матча-турнира его участникам пышный ужин в фешенебельном ресторане, они затем предложили Пилсбери отправиться в один из публичных домов, которые в то время легально существовали в Петербурге. Захмелевший американский маэстро согласился и во время случайной связи заразился сифилисом, который тогда медицина считала неизлечимым.

Обнаружив симптомы страшной болезни как раз по окончании первой половины соревнования, Пилсбери, конечно, пришел в отчаяние и думал лишь о том, чтобы кое-как сыграть оставшиеся партии и всерьез заняться лечением. В девяти партиях на финише он потерпел шесть поражений и лишь три свел вничью.

Ровно и уверенно с начала и до конца провел матч-турнир Ласкер, положивший этим успехом начало многим новым замечательным победам. Он взял первый приз, набрав 11½ очков из восемнадцати возможных, и на два очка обогнал следующего за ним Стейница. Третьим был Пилсбери – 8 очков, последним – Чигорин, набравший лишь 7 очков.

Михаил Иванович стартовал исключительно неудачно. Выигрыш его в первом туре у старого друга-врага Стейница оказался единственной победой Чигорина в первой половине турнира. Из следующих восьми партий он лишь в одной добился ничьей, а остальные проиграл! Обычная «катастрофа», когда шахматист играет не творчески, а искусственно взвинчивает себя и без должных предпосылок доводит сразу накал борьбы до предела.

Не только подстрекательство болельщиков, знакомых и стремление угодить общественным ожиданиям виною подобных провалов, а есть еще и чисто психологическая причина. Если маэстро ставит перед собою задачу перед началом соревнования обязательно взять в нем первый приз (только первый, без всякого компромисса вроде второго или третьего!) и начинает игру под знаком «пан или пропал», он перед этим высчитывает количество очков, нужное для единоличной победы.

Предположим (как и было с Чигориным), что в турнире надо сыграть восемнадцать партий против противников высшего класса. Статистика показывает, что для первого приза надо набрать не менее 12 очков, или, что то же самое, можно потерять не более шести очков.

Начинается турнир, и вдруг (о, боже!) он в первых трех турах набирает лишь одно очко. Сама по себе потеря двух очков – это неудача, но не полный провал. История состязаний показывает, что были турниры, будущий победитель которых начинал с двух поражений. Но человек, думающий лишь о первом месте, рассуждает так: «Если при начале я мог потерять лишь шесть очков из восемнадцати, то теперь я, после потери двух очков из трех, должен из кожи лезть, так как необходимо набрать одиннадцать очков в пятнадцати оставшихся встречах». Задача еще более трудная! И он начинает играть еще более нервозно и авантюрно, и каждый новый проигрыш только подхлестывает его к такой нездоровой спортивной тактике.

И только когда маэстро после ряда «незапланированных» проигрышей осознает, что у него больше нет ни малейших шансов не только на первое место, но и на следующие призовые места, иллюзии рассеиваются, он успокаивается и начинает играть так, как должен был бы играть с самого начала: думая не о первом месте, не об очках, а только о том, чтобы извлечь из каждой партии то, что представляется возможным и по объективным показателям и по внутреннему творческому убеждению, а не принимать желаемое за действительное, не искушать судьбу зря! Он с горечью понимает, что если бы он этой золотой установки придерживался с первых же туров, он бы занял, может быть, и не самое высшее место, но и не сорвался бы в низ турнирной таблицы.

Так получилось и у Михаила Ивановича. Утратив в первой половине матча-турнира все надежды на успех, он на финише стал играть в свою обычную силу и набрал 5½ очков из девяти возможных – ровно столько, сколько чемпион мира Ласкер в первой половине. Но было уже поздно!